Украсть у президента - Гриньков Владимир Васильевич
– Ты выпил? – осторожно спросила Лена.
– Да, – не стал отнекиваться Корнышев.
– И был за рулем, – сказала Лена осуждающе.
– Ленка! Я на такой работе работаю, что любой гаишник передо мной дрожит как осиновый лист!
– Я не о том, – вздохнула Лена.
И он понял, что она тяготится общением с ним. Он делал глупость за глупостью и только сейчас это обнаружил. Что-то не так было, и никакой радости Лена от встречи с ним не испытывала. Это была настоящая катастрофа, ему-то мечталось о доброй улыбке, которую он увидит, о радости встречи мечталось, обо всем том нереально приятном, о чем мечтают забывшие о реальности люди. Реальность к нему вернулась неожиданно быстро.
– Вот ты говоришь, что муж, – с вдруг прорвавшейся досадой сказал Корнышев. – Да я знать о нем ничего не хочу. Я понимаю, что вторгаюсь в твою жизнь как агрессор, как захватчик, но мне не стыдно нисколько, поверь, и совесть меня не мучает. Я знаю, что есть я и есть ты. А все другие для меня не существуют…
– Это не так, – мягкость вернулась в голос Лены. – Все они есть. И мой Паша. И мои дети. И свекровь со свекром. Чудесные, кстати, люди. И все мои многочисленные родственники. И по моей линии, и по линии Паши. И все мои друзья и знакомые, которые у меня за эти годы появились. И мои соседи. С которыми я в этом доме живу. И соседи на даче. Ты меня помнишь прежнюю, Слава, – уговаривала Лена. – Ту девчонку-школьницу, которая тебе запомнилась. И совсем забываешь про годы, которые я прожила. У меня уже есть прошлое, Слава. И я не могу делать вид, что его у меня не было. Я не могу про него забыть. Жить с чистого листа – это ведь не получится. Нельзя просто взять и уйти в новую жизнь. Прошлое не отпустит. Оно с нами будет всегда.
– Подожди! – попросил Корнышев.
Ее доводы его не убеждали. Он так давно жил мечтами, что не мог с ними распрощаться. Он готов был бороться, убеждать и добиваться своего.
– Я объясню, почему тебе все это кажется нереальным, – сказал он. – Ты жила своей жизнью. Не тужила. Все привычно. Никаких потрясений. И кажется, что так будет всегда. И вдруг появляюсь я. Конечно, первая твоя реакция – защищаться. Потому что сразу вот так резко все поменять… Об этом даже думать страшно. Понимаю! – признал он великодушно. – Но когда все немного успокоится. Когда ты все спокойно осмыслишь…
– Славочка! Давай как-нибудь в следующий раз об этом поговорим, – предложила Лена.
Она произнесла свои слова ласково, но Корнышева будто ударили. Он даже обмяк. Потому что она не отнеслась к его словам всерьез и вообще тяготилась его обществом. Она вряд ли захочет встретиться с ним в следующий раз. И даже телефонных разговоров постарается избегать. Потому что все ей представлялось не иначе как поступками нетрезвого мужчины, который завтра же сам и будет жалеть о том, что накуролесил накануне и глупостей наговорил.
– Зря я тебе сказал, что выпил, – поморщился он. – Ты теперь как-то относишься к моим словам… несерьезно… Это не пьяный бред, Лен. Ты пойми. Я действительно всерьез. И я о тебе думал все это время. Узнавал. Справки наводил. Я жил этим. Понимаешь? Ты в школе работаешь! Знаю даже в какой. На проспекте Мира. Про мальчишек твоих знаю. Старший уже ходит в школу. В ту самую, где ты работаешь. Паша твой работает в издательстве на Хорошевском шоссе. И на его фамилию зарегистрированы сразу два мобильных телефона: «билайновский» и МТС. А у тебя один телефон – МТС. У вас машина. «Рено». Записана на тебя…
– Ты все это узнавал? – недоверчиво поинтересовалась Лена.
И снова он обнаружил, что совершил непростительную глупость.
– Ты же убиваешь мою надежду, – пробормотал он растерянно.
– А какие надежды у тебя были, Слава? – Лена не сердилась, но ей было неуютно рядом с ним. – Ты приезжаешь среди ночи, говоришь какой-то вздор… Да! Не перебивай, пожалуйста! Это действительно вздор, Слава, – то, что ты говоришь. Чего ты добиваешься? Какие такие надежды есть у тебя? Ладно, я согласна, – с подозрительной кротостью вдруг объявила она. – Поехали. Где твоя машина? Я бросаю здесь все. К черту мужа. К черту детей. И квартира мне моя четырехкомнатная не нравится! И родственников я уже терпеть не могу! Меняю жизнь, Слава! С тобой хоть на край света!
– Зачем ты говоришь эти глупости! – морщился Корнышев.
– Это не мои глупости, Слава.
Подразумевалось, что это его глупости, что он несет вздор, но тут Лена обнаружила, что сгоряча наговорила лишнего, устыдилась собственной жестокости, раскаялась и сказала извиняющимся тоном:
– Славочка! Я не хотела тебя обидеть! Прости меня! Только пойми, что у всех нас уже есть прошлое. Ты не можешь вот так просто прийти и забрать меня в свою жизнь. Это не получается, тут легко и просто все не сложится, тут легкости не будет. У меня за плечами груз прожитых лет, и это очень серьезно, Славочка.
Она осторожно прикоснулась к Корнышеву. Он стоял бесчувственным истуканом.
– Ты не сердишься на меня? – спросила Лена и заглянула ему в глаза.
– Зря я наверное сегодня выпил, – пробормотал Корнышев. – Прости!
Он развернулся и быстро пошел прочь, унося с собой пережитое им потрясение. Он жил мечтой, и эта мечта была то единственное, что примиряло его с окружающим миром. Только что его мечта умерла. Скоропостижно скончалась.
– Слава! – обеспокоенно сказала ему вслед Лена.
Это она убила его мечту. Он не обернулся на голос убийцы.
Он обогнул угол дома, сел в машину, завел двигатель злым поворотом ключа.
– Дурак! – процедил сквозь зубы.
Злился и чувствовал себя униженным. И ничем это поправить было нельзя.
– Вы с ума сошли! – сказал Калюжный. – И как вам это только в голову могло прийти!
Он воздел свои коротенькие крепкие ручки к потолку, призывая небо в свидетели овладевшего его подчиненными безумия.
Корнышев и Горецкий сидели напротив генерала с видом людей, готовых к любому повороту в своей судьбе.
Генеральское дело – казнить и миловать. А им остается только ждать, как там оно все повернется.
– Рассказать этому новоиспеченному Иванову все его прошлое! – покачал головой Калюжный. – Здрассте! Мы тут всю информацию засекречиваем и малейшей утечки боимся! У вас при входе каждое утро карманы выворачивают и охрана при малейшем намеке на записывающую аппаратуру на уши встает! Ни одного файла информации в компьютер не загоняем, все только на бумаге, а бумага под замком! И вдруг предлагается за здорово живешь все выложить осужденному на пожизненное заключение! Городу и миру! Всем, всем, всем! Сами додумались или надоумил кто?
Горецкий совсем потух. Он вообще очень трепетно относился к начальству, и любое недовольство, даже в легкой форме проявляемое шефом, напрочь выбивало его из колеи. Он пришел в кабинет Калюжного с планом мероприятий, который озвучил вполне уверенно и связно, потому что этот план казался ему логичным и способным привести к успеху, но первое же препятствие лишило его уверенности и куража.
Обнаруживший это Корнышев понял, что дальше диалог с шефом предстоит вести ему.
– На сегодняшний день никаких других предложений у нас нет, товарищ генерал, – сказал Корнышев. – Никакого другого способа мы пока не видим.
– Если не видите – так это еще не повод совершать глупости! – жестко произнес Калюжный.
– У нас есть цель, – с вежливым упрямством продолжал гнуть свое Корнышев. – Мы этой цели должны достичь – чего бы это нам ни стоило. Любые средства хороши. И нет средств запретных. Все, что может привести к успеху, должно быть использовано.
– Да тут никаких гарантий нет! – с досадой оборвал Калюжный собеседника. – Никаких гарантий того, что предлагаемый вами способ поможет!
– А других способов у нас пока нет, – напомнил Корнышев.
– Ищите! – хлопнул ладонью по столу генерал.
– Пробовали, – подсказал Горецкий. – Пытались выудить у него информацию…
– Не получилось, – мрачно напомнил Калюжный.
– Не получилось, – подтвердил Горецкий. – Хотя способ был использован такой, что можно было надеяться. А все равно – фиаско. Мы столкнулись с очень сложным случаем. Продвигаемся буквально на ощупь. И тут простых решений быть не может. Без проблем, без риска нам не обойтись. Предлагаемый способ не гарантирует успеха? Согласен! Но пробовать надо. Я согласен со Святославом. Все средства хороши! А если мы сами себя будем в средствах ограничивать…
