Джесс Уолтер - Гражданин Винс
— Ладно, — говорит он. — Я скажу вам, что и как, но на этом и закончим. Лады? И поговорим для разнообразия о чем-нибудь более интеллектуальном. Например, о политике. Согласны?
Все кивают, приготовившись внимательно слушать. Джекс потягивает шампанское из большой бутылки, что стоит у него меж колен.
— Ладно. Первое, что вы должны понять: бюстгальтер — это символ мужского возбуждения. Это то, что называется… это суррогат клитора. Понимаете? Этот страх, что у тебя руки крюки… темно, неловко, и сам не понимаешь, что там делаешь. Иногда тебе везет, но даже в этих случаях не знаешь точно, что же ты делал. Яснее ясного, мы думаем только о женщинах. А когда удается подцепить одну из них, оказывается, что мы ни черта о них не знаем. — Он пожимает плечами. — Вот что такое лифчик. Еще одна женская штучка, которая, к нашему ужасу, непонятно как работает.
Все смотрят на него.
— Но вот вы справились с этим волнением, и что? Так… например, бывает момент в прелюдии, как раз перед началом главного дела. Вы уже оба полураздеты… и тут две дороги: вперед и назад. Она может передумать. А у тебя от нее крыша едет. Ты целуешь ее шею и покусываешь. Твои руки мечутся, пытаясь выяснить, на крючках он или на застежке. И именно в этот момент она тебя останавливает. Отталкивает твои руки. Встает. Улыбается тебе сверху вниз. А потом медленно-медленно… глядя прямо тебе в глаза… спускает бретельки, расстегивает лифчик… и бросает его на пол.
Все затаили дыхание. Анджела и ее сутенер замерли. И Бет тоже. Вся комната окаменела.
— Так что да. Думаю, лифчики сексуальны. Ну, — Винс выпрямляется и бросает пятерку в общий котел, — разве я тут единственный, кто смотрел эти чертовы дебаты?
Половина пятого утра. Девушки пристают к Винсу на пороге, но он сегодня весь в себе. У него нет кредиток, и он продает травку без церемоний, прежде чем они начнут расточать объятья и намеки. Сегодня даже Бет, покусывая нижнюю губу, дожидается у двери, пока другие уйдут.
— Мне понравилось то, что ты сказал про лифчики, Винс.
— Как делишки, Бет?
Она переминается с ноги на ногу.
— Уснуть не могу, вся на нервах.
— По поводу?
Она смотрит на него, будто все и так ясно.
— По поводу дома, который надо продать. Забыл? Я тебе вчера вечером рассказывала. Ларри доверил мне продать дом.
— А, ну да, ну да. — Винс напрочь забыл об этом. — Напомни, когда торги.
— В субботу, воскресенье и понедельник. Ты ведь придешь, да?
— Конечно, приду.
— Просто… Меня донимают сны о том, что всплыли мои старые делишки: или меня арестовали полицейские, или я говорю что-то совершенно идиотское.
— Бет…
— Слушай, скажи мне правду. Люди смеются надо мной?
— Над тобой?
— Из-за того, что я пытаюсь получить лицензию агента по продаже недвижимости? Глупо, да?
— Нет, — отвечает он. — Не глупо.
— Скажи правду.
— Не глупо.
— Ты же знаешь, каждая стриптизерка заливает, что копит деньги на колледж. Но они это говорят, чтобы мужчины не испытывали неловкости, глядя, как девушка раздевается. Чтобы они думали, что их эрекция вносит лепту в улучшение этого мира. Ну, наверное, поначалу, может, так и было. Мне нравилось произносить фразу: «Я учусь на агента по продаже недвижимости». — Она наклоняется и переходит на шепот. — Но теперь… черт, Винс, они ведь, возможно, позволят мне это сделать. А если я не справлюсь? Если я недостаточно умна для этого?
— Бет…
— У меня голова трещит, как подумаю об этом. Просто глупо, до чего мне этого хочется.
Наконец Винс хватает ее за сломанную руку.
— Послушай. Никогда не называй себя глупой, если тебе хочется чего-то лучшего!
Горячность его ответа слегка изумляет их обоих. Винс понимает, что обращался и к себе тоже. Они стоят и смотрят друг на друга, потом он отпускает ее руку и в смущении отводит глаза.
— Расскажи об этом доме.
Может, не стоит так поддерживать ее в попытке стать агентом по продаже недвижимости («Это бунгало постройки сороковых годов, северная стена оштукатурена, двора нет, гаража нет, привлекательность — ноль»), поскольку, как ему кажется, риелтор, на которого Бет работает, надеется переспать с ней («Просят тридцать две, но если им дадут хотя бы двадцать пять, я съем свой гипс»), и она никогда не сможет зарабатывать на жизнь продажей домов («Если эта развалина пройдет проверку управления жилищного строительства, я ему в буквальном смысле отдамся… Хотя нет, не отдамся»), но все же он верит в то, что сказал: не надо извиняться за то, что хочешь чего-то лучшего.
Тем не менее Винс начинает осознавать, что у всего этого есть иная сторона, о которой он не подумал накануне ночью.
— Как Кеньон? — спрашивает Винс.
— Прекрасно, — отвечает Бет, глядя вниз. — Спасибо. — Она сжимает его локоть, поворачивается к «Берлоге Сэма», хочет сказать что-то еще, потом улыбается и уходит.
Джекс вываливается ей навстречу и придерживает дверь, пропуская ее. Винс закуривает. Джекс дышит на замерзшие руки.
— Можно задать тебе вопрос, Джекс?
Джекс подходит ближе — сто восемьдесят килограммов, упакованные в спортивный костюм, такая большая нейлоновая сосиска.
— О чем?
— Твоя жизнь стала лучше, чем четыре года назад?
— Четыре года назад? — Джекс смотрит в землю. — Четыре года назад я был женат на сатане. Поэтому да, могу сказать, что в целом жизнь стала лучше. А у тебя? Стала?
Винс пожимает плечами.
— Видишь ли, я не задумывался до вчерашнего вечера. Мне кажется, человек может пересечь страну, поменять имя, работу, друзей — поменять все…
Мимо медленно катится машина, Винс провожает ее взглядом.
— …и совсем не измениться.
Винс влюблен.
Ладно, может, это слишком громко сказано, поскольку он еще ни разу не произнес больше пяти слов в присутствии этой женщины. Да и слова эти касались двух тем: пончики да книги. И знает он только ее имя: Келли. И видит ее всего раз в неделю, когда она покупает дюжину пончиков для своей матери, которая живет в доме престарелых.
Но если бы Винс собирался влюбиться, то выбрал бы ее. Келли — секретарь юриста, заходит каждую среду в 10:50. Поэтому каждую среду в 10:40 Винс ныряет в туалет, чтобы причесаться перед зеркалом. Он снимает фартук и садится за столик с чашкой кофе и книгой в мягкой обложке — каждый раз новой. Он читал книгу, когда познакомился с Келли четыре месяца назад. У него был перерыв на кофе, он сидел с потертым экземпляром «Войны на бобовом поле в Милагро»[3], который кто-то забыл в магазине пончиков. Винсу всегда нравилось читать. В тюрьме он пристрастился к нехудожественной литературе, читал по книге в день: Льюис и Кларк[4], «Мифы Древней Греции», архитектура. А романы раньше приводили его в уныние, и он не прочел ни одного до того дня, когда нашел на стуле «Войну на бобовом поле в Милагро».
Винс дошел до шестнадцатой страницы, наслаждаясь описанием тяжкой жизни старика-мексиканца. Поднял взгляд и увидел две длинные гладкие ноги, уходящие в шорты, а еще выше — пару электрических глаз.
— Превосходный роман, правда?
Винс посмотрел на обложку и пробормотал лишь:
— Да.
— Вам не нравятся герои?
— Да.
— Много читаете?
— Да.
— Беллетристику?
— Да, — только и смог выдавить он этим ногам и глазам.
— И я, — ответила она. — Ужасно люблю свернуться калачиком у камина с хорошим романом в руках.
Люблю. Вот так вот. Именно это словцо зацепило Винса. Люблю. В тот момент он поклялся, что тоже полюбит романы, чтобы однажды свернуться калачиком у камина вместе с Келли. Поэтому теперь каждую среду после работы он идет в букинистический магазин поблизости и обменивает книгу, которую читал, на другую. Всю неделю книга лежит у него в шкафчике в магазине, и он читает как можно больше в перерывах на кофе, чтобы к утру следующей среды, когда зайдет Келли, можно было с умным видом разглагольствовать о новом романе. Он редко переваливает через середину, читает ровно столько, сколько нужно, чтобы понять, в чем суть, и поговорить с ней о книге. Потом он меняет ее на новую.
Винс и хотел бы дочитать некоторые книги, но нужно брать новую каждую неделю — чтобы было о чем поговорить с Келли. А еще потому, что он суеверно полагает, будто сумеет отыскать такой роман, который поможет ей влюбиться в него. Но, если быть совершенно откровенным, есть еще одна причина, по которой он никогда не дочитывает до конца. Винс боится, что финал его разочарует. По этой причине он когда-то бросил читать беллетристику. Он проглотил «Большие надежды», когда сидел в «Райкерс»[5], и это произведение ему нравилось — историей о том, как преступник тайком поддерживает бедняка деньгами, — пока тюремный библиотекарь не сказал ему, что Диккенс написал две концовки. Узнав подлинный финал, Винс решил, что вся художественная прозаическая литература предала его. У истории, запавшей ему в душу, две концовки? У книги, как и у жизни, конец должен быть один. Либо повзрослевшие Пип и Эстелла уходят в закат, держась за руки, либо не уходят. По его мнению, финал этой книги совершенно противоречит ее сути. Пятьсот страниц сплошного противоречия. Все романы противоречивы.
