Гарольд Койл - Крещение огнем
Завала, все это время остававшийся на своем месте у стола, нарушил затянувшееся молчание:
— Полковник Молина, может быть, мне зайти позже? Нам осталось проверить фамилии во втором списке.
Как будто вспомнив, что в кабинете находится еще один человек, Молина, не вставая с кресла, повернулся в его сторону.
— Нет, я не вижу необходимости проверять список — ведь он с прошлой недели не изменился. Просто доставьте его в Верховный суд и передайте полковнику Обергону. Поскольку всех, кто входит в первый список, уже призвали к ответу, пора браться за следующий.
Поняв, что его выпроваживают, Сальвадо взял со стола листок с фамилиями и быстро вышел из кабинета. Список, который он унес с собой, содержал имена тех членов старого правительства, чиновников и частных лиц, которых Совет рассматривал как угрозу номер два. Ими предстояло заняться, как только будет "отработан" список номер один, куда входили и президент, и губернатор штата Тамаулипас. Был в этом списке и кое-кто из тех, кто с трепетом дожидался решения своей участи за дверью кабинета.
Когда Завала вышел, Молина снова повернулся к Гуахардо. К его удивлению, тот уже стоял, зажав пилотку под мышкой:
— Поскольку настало время переходить ко второму этапу, мне пора двигаться. Нельзя заставлять сеньора Аламана ждать...
Сделав Альфредо знак сесть, Эрнандо удивил его, заявив, что Аламан может подождать. Неужели есть более важные дела, требующие участия Гуахардо?
Этот разговор застал полковника врасплох, и он, все еще держа пилотку под мышкой, опустился на край кресла. "Что может быть важнее, — думал он, — чем уничтожить Аламана и его империю, построенную на наркотиках и коррупции?". Альфредо продолжал считать ошибкой, что Аламана не отнесли к лицам, представляющим угрозу номер один, и не упускал возможности подчеркнуть это. Любое промедление наверняка будет на руку Аламану: ведь его личная армия во всех отношениях превосходит регулярную, особенно если взять вооружение и конспирацию.
— Что же может быть важнее ликвидации Аламана?
Откинувшись на спинку кресла, Молина помедлил секунду, предоставив собеседнику теряться в догадках.
— Американцы, дружище. Американцы и то, что они подумают, — вот что сейчас самое важное.
— Ну да, мы знали об этом с самого начала, — нетерпеливо возразил Гуахардо. — Но заниматься американцами — дело Барреды. И как исполняющий обязанности министра иностранных дел, он лучше подготовлен для этой задачи. Мне кажется, будет ошибкой, если я, отвечая за оборону и национальную безопасность, стану лезть в дипломатию и иностранные дела.
Эрнандо терпеливо ждал, пока полковник исчерпает свои доводы. Удостоверившись, что тот закончил, он сдержанно и даже вкрадчиво ответил: !
— Да, именно так оно должно быть, и будет, за исключением одного-единственного интервью. Сегодня утром нам стало известно, что у бывшего президента назначена встреча с группой телевизионщиков из Остина, штат Техас. И корреспондент, который должен брать это интервью, — очень известный журналист-международник, с большими связями. Дама по имени Джен Филдс. Сначала мы хотели отменить встречу. Но Барреде пришла в голову мысль, что мы можем использовать журналистку и запланированное интервью, для того чтобы ознакомить американскую общественность с целями и задачами наших действий. И он по собственной инициативе связался сегодня утром с мисс Филдс и предложил ей взять интервью у одного из лидеров Совета тринадцати. Она, разумеется, согласилась.
Слушая Молину, Гуахардо согласно кивал. "Что ж, — думал он, — отличная мысль. Только при чем тут я?".
Поймав его недоумевающий взгляд, Эрнандо продолжал:
— После того как было принято решение дать интервью, встал вопрос, кто лучше всех справится с этой задачей. Как ты уже сказал, это — дело Барреды, который отвечает за иностранные дела. К сожалению, Барреда не говорит по-английски, да и внешне он производит не совсем то впечатление, которое мы хотели бы оставить у американцев.
Эти последние слова Молины прозвучали неожиданно резко, но он сказал правду. От предков-индейцев Барреда унаследовал смуглую кожу и лицо, к которому больше всего подходило определение "вырубленное топором". Словом, он был на редкость нефотогеничен.
— К тому же, американцы не знают его. Ты же, мой друг, говоришь по-английски не хуже самих янки, учился в их военных и штабных колледжах и, наконец, ты — почти чистокровный испанец.
Гуахардо не понравилось то, что говорит Молина и куда он клонит:
— Все это не имеет никакого значения. У нас разработаны свои планы, и я не вижу надобности из-за этого интервью...
Подняв правую руку, Эрнандо прервал собеседника:
— Тебе, как никому другому, известно, что в любой операции планы меняются после первого же столкновения с противником. Приходится постоянно переоценивать ситуацию и на ходу менять схему действий с учетом тех возможностей, которые были неизвестны, когда эти планы разрабатывались. И революция — наша революция — диктует те же правила.
Опираясь на подлокотники мягкого кресла, Молина еще глубже откинулся на подушки и поднял сцепленные пальцы к подбородку..
— Эта встреча с журналисткой и твое присутствие в Мехико дают нам такую возможность. Благодаря интервью американская общественность увидит одного из членов Совета, который внешне не отличается от них, говорит так же, как они, и использует привычные для них термины. То, что ты знаешь американцев и их культуру, очень ценно: интервью поручится более непринужденным. Вдобавок ко всему, американская разведка сможет, вместе с военными, ознакомиться с твоим досье и быстро убедиться, что тебе свойственны как высокий интеллект, так и благоразумие. А поскольку, как я уже говорил, ты обучался в американских военных и штабных колледжах, у них может со- здасться впечатление, что, благодаря твоему образованию и связям, ЦРУ представится возможность оказывать влияние на Совет и его решения. Разумеется, это — всего лишь предположение, но, тем не менее, мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы обёспещпъ нейтралитет американского правительства и общественности на время консолидации власти и проведения реформ.
Полковник говорил, а Альфредо тем временем следил за выражением лица друга. Когда Молина закончил, его собеседник уже знал: бессмысленно спорить или отказываться от этого поручения. И дело было не столько в доводах, которые использовал Эрнандо, по-своему убедительных. Все заключалось в самой личности полковника, в его манере держать себя. Молина был уверен, что другого решения просто не существует. Он рассмотрел проблему со всех сторон и нашел единственный выход. "А кроме того, — думал Гуахардо, — бесполезно соперничать с Акулой в ее родной стихии". И он согласился:
— Итак, мой командир, где и когда мне предстоит встретить свою участь?
Обрадованный, что полковник согласился без лишних возражений, Молина улыбнулся и, наклонившись вперед, похлопал друга по плечу:
— Все не так уж плохо. И уж, конечно, это куда приятнее, чем отражать удары противника.
Поддавшись на беззаботный тон друга, Альфредо усмехнулся:
— Вижу, дружище, тебе никогда не приходилось работать с американками. Тут придется глядеть в оба, чтобы самому не пропустить удар.
— Не волнуйся, Альфредо. Джен Филдс — красивая, но своенравная женщина. Обращайся с ней, как с чистокровной кобылкой.
Молина сделал вид, что сжимает в руках поводья, и плавно повел корпусом, будто и впрямь едет верхом.
— Постарайся не выпускать инициативу из рук и твердо держи лошадку в узде.
Покачивая головой и улыбаясь, Гуахардо встал с кресла:
— Ты самого дьявола перехитришь. Но, к несчастью, мой бесстрашный командир; ты совсем не знаешь американских женщин. Если я попробую обращаться с ней, как с лошадью, она тут же отхватит мне руку по самый локоть или кое-что похуже.
Эрнандо расхохотался:
— Тогда держи руки в карманах и положи ногу на ногу.
Глава 4
Истину никогда не удается переделать так, чтобы ее поняли, и поверили.
Уильям Блейк
29 июня, 07.00 Мехико, МексикаЗа годы журналистской работы Джен Филдс много раз слышала один и тот же вопрос: "В чем секрет вашего успеха?".
Отвечая на вопрос, Джен прибегала к той же очаровательной, подкупающей манере, которой пользовалась, желая обезоружить собеседника во время интервью. Легким, почти неуловимым движением головы она откидывала длинные темно-русые волосы и на миг замолкала, искоса глядя на задавшего вопрос. Потом медленно поворачивалась к собеседнику, и на лице ее мелькала простодушная, чуть озорная улыбка. На секунду она отводила глаза и разглядывала свои руки, будто обдумывая ответ. А когда начинала говорить, голос ее звучал тихо, почти робко.