Егор Овчаренков - Последний бросок на запад
— Продиктуйте мне свой адрес, — обратился он к Емельянову.
— Переулок Каулиньшу, три, квартира восемь, — сообщил Дима первый пришедший в голову адрес.
— Вы постоянно проживаете в этой квартире? — на этот раз полицейский обратился к Чернышеву.
— Да. Почти все время, — ответил тот.
— У вас нет никаких претензий к гражданке Смирновой Зое Ивановне?
Вадим замялся.
— Да, в общем-то, нет, — неуверенным тоном произнес он. — Ну иногда к ней приходят всякие там алкаши, но если начинают буянить, то я как-то сам с ними справляюсь… — Вадим демонстративно сжал в огромный кулак свою руку.
Полицейский уважительно на него посмотрел.
— Так, значит, никаких претензий? — переспросил он. — А то соседи снизу, господа Мелгависы, подали на нее жалобу…
— Эти Мелгависы, — возмутился Вадим, — пусть за собой смотрят! Я не раз видел, как они мусор из окна во двор выбрасывают! А еще мнят себя культурными и интеллигентными людьми.
Полицейский задал еще несколько дежурных вопросов, попросил расписаться в каких-то документах, после чего стражи порядка, не обращая внимания на Емельянова, ушли.
Друзья выпили по бутылке пива, которое предусмотрительный Чернышев всегда держал в холодильнике, поговорили о том, о сем и легли спать. Вадим постелил своему приятелю на раскладушке у окна. Дмитрий впервые за долгое время тюрьмы и бегства оттуда спал почти в нормальной постели. И он еще долго ворочался, не в силах заснуть…
На следующий день небо заволокло тучами, шедшими откуда-то с моря, и в Риге зарядил мелкий надоедливый дождь.
Чернышев встал рано и, одевшись, пошел на улицу звонить — телефон в квартире уже несколько лет был отключен за неуплату.
— Позвонил я этому кадру, который вербует добровольцев. Его зовут Юра, — сообщил он Емельянову. — Пригласил прийти к нему в офис. Это в Старой Риге. Пойдем?
Емельянов, взбивая помазком густую пену в стаканчике, выглянул из ванной.
— Прямо сейчас?
— А почему нет? Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?
Дима согласился с этим веским аргументом, и, позавтракав в кафе, находившемся за углом, друзья сели в автобус, идущий к вокзалу. Там и до Старого города рукой подать.
«Может быть, все-таки стоит позвонить по тому телефону, что дал мне друг Сивого?» — вновь подумал Емельянов, однако решил отложить звонок на потом.
Дождь — обычное в Риге явление. Но он вовсе не портит внешний облик города. Скорее даже наоборот, он набрасывает легкую вуаль, скрывающую морщины старинных стен.
— Ты, главное, не спеши о себе рассказывать. Что спросят, на то и отвечай. Если ему покажется, что ты просто… Ну, в общем, ты сам знаешь. Не хотелось бы слишком надолго попасть в подготовительный лагерь, — наставлял Чернышев.
— Тогда я даю тебе все полномочия, — усмехнувшись, ответил Емельянов.
По дороге Емельянов с интересом рассматривал памятники минувшей эпохи — аскетичная готика рассказывала о том безнадежно ушедшем времени, когда не было еще ни суетности, ни бессердечия, ни мелочности сегодняшнего дня.
Емельянов кивнул в сторону приоткрытой двери кирхи.
— Зайдем? У нас время, кажется, еще есть?
— Что ты там забыл?
— Просто хочу посмотреть… Интересно.
Они зашли в темную прохладу готического здания, уселись на истертую деревянную скамейку, положив руки на колени.
Там было почти безлюдно, просторно и холодно. Мощный старинный орган тянул протяжно одни и те же ноты, повторял и повторял, будто бы никак не мог окончить финальную часть хорала.
Пять-шесть стариков и десяток старух — древних, морщинистых — сидели, уткнувшись в коричневые молитвенники.
Емельянов с интересом осматривал убранство храма, а Чернышев, которому тут явно не было интересно, недовольно сопел и поглядывал на часы.
«И что тут Емельянов забыл? — с раздражением подумал он. — Понимаю, в стриптиз бы затащил». Потом не выдержал и ворчливо прошептал:
— У, пимписы проклятые.
Слова чужого языка, иногда похожие на русские, всегда казались Чернышеву нелепыми и смешными, точно их исказили нарочно, назло.
И обстановка чужого храма — цветные витражи на окнах, дубовая резная кафедра, скамейки, орган, бритый пастор, исповедальня — все не вызывало у него никакого уважения, а равно и интереса. Он чувствовал себя тут не в своей тарелке.
Окинув холодным взглядом стариков и старух, Чернышев скривился:
— Богу молятся весь день, а сидят — вот сволочи!.. Ладно, пойдем отсюда — у нас теперь будет другой Бог…
Они вышли на свежий воздух. Емельянов закурил, задумался, несколько раз обернулся в сторону храма.
Димины размышления прервал Вадим:
— Я думаю, мне сначала с Юрой надо одному поговорить. Ты уж извини, но тебе придется посидеть тут, — и он показал рукой на симпатичную вывеску небольшого кафе. — Закажи чего-нибудь, здесь неплохо кормят. Не волнуйся.
— Подожди, — остановил друга Дима. — Мне-то особенно волноваться нечего, но хотелось бы немного узнать об этом Юре.
— Придет, вот ты у него сам все и спросишь.
Вадим перешел дорогу и скрылся в подъезде старинного дома.
А Дима толкнул дверь и зашел в кафе: спорить не приходилось.
Обстановка кафе была весьма уютная, даже располагающая к доверительным беседам. Пять или шесть маленьких столиков вдоль стен, а между ними деловито скользили двое официантов в темных брюках и ослепительно белых рубашках. Диме, правда, больше нравилось, когда заказы принимали стройные девушки в коротеньких фирменных юбочках и полупрозрачных блузках.
Емельянов уселся за свободный столик, заказал кофе с «рижским бальзамом». Неторопливо закурил. Он решил — если условия Юрия его не устроят, то сегодня же позвонит знакомому Сивого.
Вскоре в кафе уверенной походкой вошел Чернышев. Он с грохотом отодвинул стул и сел рядом с приятелем.
— Юра подойдет через несколько минут, — сказал Чернышев. — Он ждет звонка.
— По нашему делу? — Емельянов вопросительно посмотрел на бывшего омоновца.
Тот кивнул.
— Ага. Юра сказал, что это ненадолго, позвонить должны с минуты на минуту, так что он скоро будет.
Чернышев положил перед собой раскрытую записную книжку. Емельянов бросил на страницу взгляд и вздрогнул — в записной книжке армейского товарища был тот самый номер телефона, который Дима получил в столь памятный для него день от владельца джипа…
— Ты знаешь Сивого?
— Что?
— Сивого — не знаешь такого? Вора в законе из Москвы.
— Не знаю я никакого Сивого, — пожал плечами Вадим. — А что?
— Да ничего…
«Стало быть, вербовкой наемников в бывшую Югославию занимаются и уголовники, — с тоской подумал Дмитрий. — Господи, как все переплелось: и милиция, и те, с кем она должна бороться, и тут еще война за тридевять земель где-то на Балканах. Сумасшедший век. Ну что ж делать. Выходит все одно к одному. Югославия так Югославия… Во всяком случае, там меня не найдут. Точно».
— Я вижу, тебе тут понравилось, — сказал Чернышев, изучая меню. — Здесь не очень дорого и хорошо готовят.
Емельянов хотел спросить о человеке, который обещал подойти, но передумал. Опять Чернышев уйдет от ответа, как будто этот Юра секретный агент. А впрочем, действительно секретный. Наемников вербовать — это тебе не пивом торговать. Конечно же, он должен быть связан и с преступным миром, и с властями, причем разных стран.
В кафе вошел невысокий, плотный, широкоплечий парень и осмотрелся по сторонам. Чернышев помахал вошедшему рукой.
— Юра? — спросил Дима.
Вадим кивнул и указал подошедшему на свободное место. Тот протянул руку Емельянову и представился:
— Юра.
— Дима, — привстав, ответил Емельянов.
Юра опустился на стул и взял меню.
— Я сегодня еще не завтракал, хотя уже обедать пора. Так что давайте сначала перекусим, а потом поговорим о наших проблемах. Я бы посоветовал их фирменное — «мясо по-французски». Будете?
Вадим и Дима одновременно кивнули.
Щелчком пальцев Юра подозвал официанта, стоявшего невдалеке наготове, и сделал, на очень беглом латышском, заказ.
— Салаты я как завсегдатай позволил себе выбрать за вас. С креветками — пальчики оближете. И немного виски. Настоящее, не из Польши и не местная подделка, а из Шотландии, — сказал Юра.
— А что за виски? — поинтересовался Емельянов с видом знатока.
— «Джонни Уокер», — коротко ответил вербовщик.
Обед был очень вкусным. Мужчины ограничивались обменом впечатлений от блюд, прочими незначащими фразами. О деле пока не было сказано ни слова. Чувствовалось, что такие серьезные вещи не терпят торопливости.
— Ну что ж, приступим, — сказал Юра, когда вся грязная посуда была унесена и подали кофе с ликерами.