Верой и правдой. Битвы фельдъегеря (сборник) - Корчевский Юрий Григорьевич

– Не, говорит. Но он немец, по-русски не понимает.

– Так вы не греки?

– Наёмники мы, на службе у империи. Катафракты. Слыхал про таких?

– Не приходилось. Я ведь не воин, моё дело – овец пасти.

– Ты скажи всё-таки, уважаемый, далеко ли до ближайшего города и чьи это земли?

– Земли эти Киевского княжества, а ближний город – в одном дне пути. Волынь называется, княжества Волынского.

– А Киев далеко?

– Вон туда, – пастух махнул рукой на восток. – Дён семь идти, если спешно.

Да, далековато стольный град.

– А половцы не беспокоят?

– Ещё как! Месяца не проходит, чтобы не грабили. То отару угонят, то деревню сожгут, а жителей в полон уведут, язычники проклятые.

– А князья что же?

– Великий князь киевский Всеволод Ярославич, сказывают, тяжко болен. А другие князья в своих городах заперлись.

– Что-то не радостно у вас!

То ли какой-то сигнал пастух подал, причём Алексей ничего не заметил, то ли условлено у него с кем-то было, но вдали показались четверо всадников. Они довольно быстро приблизились, спрыгнули с коней. Одеты были как русские дружинники: шлемы-шишаки, кольчуги, круглые червлёные щиты, на поясах – прямые мечи в ножнах. Лошади не половецкие, крупные.

– Кого приветил, Иванко?

– Да приблудились вот двое, говорят – из плена кыпчакского бежали, а сами вроде из армии греческой.

– Разберёмся.

Старший из дружинников повернулся к рыцарям:

– Кто такие?

Рыцари поднялись с земли.

– Анри Саваж, маркиз бургундский, – представился Алексей. – Рыцарь, служил императору Константинополя. Месяц назад попал в плен к половцам, бежал. Мой товарищ – барон саксонский, Конрад Бюллов, тоже рыцарь. Только он по-русски не говорит.

Конрад не понял ни слова, но, услышав, что Алексей назвал его имя, кивнул.

Дружинник покрутил ус:

– К княжескому двору их доставить надо, пусть разбирается. Вроде не враги, к тому же – дворяне. Меж собой они быстрее сговорятся. Ты сабельку-то отдай, – обратился он к Конраду.

Тот непонимающе посмотрел на дружинника.

– Конрад, воин приказывает тебе саблю отдать, – пришёл на помощь дружиннику Алексей.

– Не он мне её вручал, не ему и забирать.

Алексей перевёл.

– Ну смотри, немтырь, забирать не буду, но если попробуешь из ножен её вытащить – срублю.

Алексей перевёл и эту фразу.

– По коням!

Воины вскочили в сёдла. Старший критически посмотрел на рыцарей. Исхудали мужики, но в кости широкие.

– Садитесь сзади.

Конрад и Алексей уселись на лошадей позади воинов. Лошади так и присели на задние ноги.

– Трогаем!

Ехали шагом. Если гнать рысью или галопом, лошади долго не выдержат.

Через час они подъехали к маленькому городку, окружённому высоким бревенчатым тыном. Проехали по подъёмному мосту, гулко простучав подковами. Ворота в крепость были распахнуты, но на площадке над воротами стоял дозорный.

– О! Пленных взяли?

– Не, говорят – лыцари.

Улочки городка были узкие и кривые, избы деревянные, в один этаж, и только церковь возвышалась над ними. Выехали на небольшую площадь.

– Слазьте, приехали.

И беглецы, и воины спрыгнули с коней.

– Вы тут присмотрите, – фраза относилась к воинам, остававшимся с рыцарями.

Старший прошёл вперёд и нырнул в калитку. Не было его довольно долго, не меньше четверти часа.

Алексей и Конрад с любопытством рассматривали окружающее. В русском городе ни один из них ещё не был, и всё им было внове. И мощённые плашками улицы, и сделанные из жердей тротуары, и даже сами избы – с резными наличниками окон, с продыхами у крыши для выхода дыма. Увидев, что у одной избы из-под крыши идёт дым, Конрад забеспокоился:

– Смотри, горит что-то.

– Очаг внутри топится, успокойся.

Наконец вышел старший дружинник:

– Князь к себе зовёт.

Глава 5

«Владимир Мономах»

Дружинник завёл беглецов во двор. Перед ними стоял деревянный княжеский терем. Алексей был разочарован. И это – княжеские хоромы? После византийских каменных дворцов он выглядел простой избушкой, в лучшем случае – охотничьим домиком.

– Это правда дворец князя? – усомнился Алексей.

– Нет, он бывает тут наездами, когда на полюдье выезжает. А палаты каменные у него во Владимире.

Понятно, во Владимире-Волынском. А полюдье означало сбор дани, когда князь с частью дружины объезжал города и веси своей вотчины.

Они вошли в дом, и дружинник повёл их в гридницу – большой зал, где собирались на советы или пиры княжеские дружинники, прозываемые ещё «гридями», или мужами, в отличие от простолюдинов, коих презрительно называли смердами или людинами.

Князья свои дружины лелеяли, давали частые и обильные пиры. Ведь только сильная и верная дружина могла защитить от врагов и принести богатую добычу. Зачастую княжеские жёны имели свою дружину, иногда не уступающую по численности княжеской. Десятниками нередко становились опытные воины, сотниками, тысяцкими или воеводами – служилые бояре.

Князья, кому это было по карману, заводили наёмников. Варяги составляли пехоту, торки – конницу. В случае важных действий при нападении противника формировались земские полки, фактически – ополчение.

В отношениях ценились сила и хитрость, принимаемая за мудрость.

После смерти от болезней великого князя киевского Всеволода Ярославича князья-наследники урядились о мирном разделе. Главный престол, киевский, по старшинству отошёл Святополку Изяславовичу, Чернигов – Владимиру Всеволодовичу Мономаху, Переяслав достался Ростиславу Всеволодовичу. Уезды поменьше отошли младшим: Владимир-Волынский – Давыду Игоревичу, Перемышль – Володарю Ростиславовичу, Теребовль – Василько, самому младшему.

Надо сказать, что большим уважением и любовью в народе пользовался Владимир Мономах. Половцы часто совершали набеги из степей, и князь со своей дружиной удачно провёл против них двенадцать битв. Был он благочестив, целомудрен, оправливал (судил) всегда честно, был щедр, но казна его всегда была полна, поскольку хозяином он был рачительным. При том не был чужд страстей, охотником на зверя и птицу слыл заядлым. После смерти 64-летнего Всеволода был в Киеве и мог сесть на престол, но вызвал из Турова Святополка.

Этот же был полной противоположностью Владимиру. Был жесток, корыстолюбив, властолюбив без ума и при этом твёрдостью характера не обладал. За собой из Турова он привёл дружину, поставив на должности в Киеве своих, чем сразу настроил против себя бояр и старших гридей киевских. И коварства имел не меньше византийского. Достаточно упомянуть, что по навету Давыда он заманил на именины Василько из Теребовля, схватил его и передал Давыду, который ослепил его. Случилось это в Белгороде, оба глаза Василько вырезал доверенный человек Давыдов, торк Беренди. И сам Давыд Игоревич был под стать Святополку, столь же жесток, беспринципен, лжив и жаден.

Ещё когда дружинник подходил к терему, Алексей спросил его:

– Князя-то как величать?

– Давыд Игоревич.

Ещё когда они ехали на лошадях, Алексей мучительно пытался вспомнить, кто из князей правит в Волынском княжестве. Теперь же, когда имя было названо, в мозгу будто молния сверкнула. Припомнил он из истории особо примечательные детали правления князя, и самое тяжёлое, даже гнусное впечатление – об ослеплении Василько. Он сразу решил, что из земель этих надо уносить ноги. Давыд – не тот князь, которому он мог бы служить.

Они вошли в гридницу.

У дальней стены стоял дубовый стол, за которым в кресле восседал князь в красном корзно. Был он средних лет, с аккуратно подстриженной бородкой. В кресле сидел, вальяжно развалясь, всем своим видом показывая, кто хозяин положения.

По европейской привычке Конрад, а следом и Алексей склонили в приветствии головы. Гнуть в три погибели спину, как на Руси, в европейских странах принято не было, особенно среди дворянства.

Князю это явно не понравилось.