Настоящая фантастика – 2014 (сборник) - Гусаков Глеб Владимирович
Можно было доехать на конке, но Бася предпочла сэкономить и пошла пешком. Ветерок теребил пыльные резные листья кленов, нес по улице бумажную шелупонь, трепал края дамских юбок и чудом сохранившуюся с довоенных времен афишу на здании театра. «Цирк Олеськовского», в который раз прочитала Бася надпись, давным-давно выученную наизусть. Вздохнула тихонько. Два года гражданской войны обескровили Пановию. Полупровинциальный Желявск опустел и будто бы осунулся. Ушла налаженность, а вместе с ней покой, безопасность, надежда на завтрашний день. Ушел Януш – навсегда. И счастье тоже ушло – за компанию, походя.
Бася брела к ломбарду и стеснялась своего потрепанного вида. На перчатке пусть незаметная, но штопка. Туфельки начищенные, но уже явственно потертые. Шляпка у Баси последняя и не очень-то подходит к платью… Ничего. Еще чуть-чуть, и стесняться она перестанет. Басю передернуло, накатила брезгливость напополам с отвращением к себе. Она перекрестилась наскоро и поспешила дальше.
Вновь что-то мелодично звякнуло за дверью. Бася освоилась в полутьме, пригляделась, и похожий на жука ломбардщик, как и в прошлый раз, поздоровался и спросил:
– Добрый день, пани. Что вам угодно?
Перед машиной Басю пробрала дрожь. Что будет, если и дальше ничего не выйдет с работой? Что придется продать в следующий раз? Пусть ей уже не нужно благородство – на кривой дорожке толку от него мало… Но с чем еще придется расстаться?
После премьеры мы с Жекой основательно нафуршетились – из кинозального буфета дернули в бар, потом в другой. Там приятель и предложил по бабцам. Знает, сказал, двух подходящих.
– Ты чего? – оторопел Жека, когда я отказался. – Сдурел? Шикарные телки.
Послал я его в пешую эротическую, и настроение выпивать в момент пропало. Стыдно сказать, от девиц меня теперь воротит, уже четвертый месяц. «Посткоитальный синдром», – с умным видом объяснил Горохов, когда я выпинал с его дачи двух сговорчивых старлеток, специалисток по оральной части.
Вот тебе и иммунитет. Хремунитет.
С Жекой мы расплевались, и домой я прибыл основательно подшофе.
– Дорогой, это ты? Иди скорее сюда. У меня для тебя кое-что есть!
Чтоб тебе онеметь, дорогая! Как всегда, в самый подходящий момент.
– Что у тебя есть, м-милая?
– Эликсир, дорогой. Настоящее благородство.
И улыбается, сволочь. Одно другого не легче. Блядоротства мне только не хватало.
– На хрена мне оно?
– Дорогой, ты у меня грубоват. Это не твоя вина, конечно, это недосмотр твоих родителей. Откуда они там, из Рязани, да? Ну вот. Тебе нужно добавить хороших манер. В конце концов, они артисту необходимы.
То, что мои рязанские родители музейные работники, в голове у супружницы не отложилось. Мама кандидат филологических наук, а папа исторических. Зато при всяком удобном случае упоминается, что родом они из провинции.
Родители надеялись, что из меня получится серьезный драматический актер. Ромео, Гамлет… Доктор Живаго, наконец. Как же… Выяснилось, что у меня идеальный типаж для ролей многоженца или сутенера. В одном из этих двух амплуа моя морда светится по всей стране – министерского зятя снимают чаще, чем шлюху.
Делать нечего, глотаю очередной атавизм из невесть какой помойки. Ох и дрянь…
– Откуда это? – интересуюсь я, отрыгнув.
– Тот же донор, дорогой.
Вот оно что. Чернявая замухрышка из… из…
– Из какого она бардака?
– Ой, дорогой, как я рада, что благородство исправит твой лексикон. Девушка живет в каком-то отсталом параллельном мире. Поставщик говорил, как он называется, но я забыла. Да и какая разница?
– И что там, в этом отсталом?
– Ой, там ужасно, дорогой. Голод, нищета, убийства. По-моему, даже война. Зато у жителей еще сохранились кое-какие древние качества. Настоящие раритеты.
Вот же стервь. Раритеты ей, хренитеты. Мало того что купила смазливого и послушного мужа – теперь нужно перед подружками выпендриться. Смотрите, мол, на моего кобелька комнатного. Гарантированно верный сучий сын и такой благородный!
Пять лет тому мы столкнулись на официально-богемном сборище. О министерской дочери давно шла молва: кавалеров меняет быстро, отличившихся премирует ролями. Познакомиться с ней мечтал каждый статист. Вот и я решил попробовать… Несмотря на отсутствие особого старания, удалось, и меня ангажировали в телесериал на роль деревенского трахаля, приехавшего в Москву и обнаружившего, что между ног у столичных бабцов то же, что у провинциальных. Через пару месяцев барышня дочь-самого-министра настоятельно предложила пожениться. Я рассудил, что хранить остатки невинности, если уже скурвился, не имеет смысла. Какого черта прозябать в безвестности и безденежье, когда хорошие роли и успех – вот они, под юбкой. Я согласился и свою часть сделки исправно теперь выполняю.
Ветер по-осеннему разгулялся – завертел флюгерами, пригнул к земле старые клены, завыл. Бася развешивала на веревке мокрые простыни, которые норовили то хлопнуть по лицу, то вырваться из рук.
– Ах ты ж пся крев! – высказалась Бася в ответ на очередной хлопок.
Выручить за благородство удалось немного. Спустя пару месяцев деньги растаяли, а более доходной работы, чем стирка, Бася так и не нашла. Из квартиры исчезли последние безделушки, изящная мебель, книги. Портсигар Януша тоже исчез. Сгинула в конце концов и сама квартира, где они с Янушем жили. Сначала Бася перебралась в затхлую однокомнатную клетушку за площадью, а вскорости съехала в расположенную на окраине комнатенку. За которую снова нечем было платить… Бася поднялась по лестнице, толкнула дверь плечом. Войдя, поставила таз и, не раздеваясь, упала на кровать. Осточертело! Как же осточертело все – и война, и нищета, и стирка эта бесконечная и почти бессмысленная. Хоть на панель иди. Или – в ломбард.
Бася перевернулась на спину и уставилась в потолок. Так… Что там у нее еще осталось? Доброта осталась. Много за нее не дадут. Образованность какая-никакая. Ее в ломбарде вообще не принимают. Хороший вкус остался – Бася и сейчас нюхом чуяла вульгарность, вмиг замечала диссонанс, безошибочно определяла меру. Вкус в ломбарде берут. И платят за него неплохо. И Басе он уже ни к чему… Что ж, выходит – прости-прощай, хороший вкус.
Началось с того, что я выключил бокс. Как только наш отправил этого африканца в нокдаун – взял и выключил. И застыл ошарашенный. Словно это не я мордобой смотреть не стал, а кто-то другой. Пару недель назад выбросил в мусор детектив про шпионов. Потом, на съемках, когда Жека залез под юбку статистке, хлестнул его по щеке. Наотмашь. Жека потом полчаса от удивления заикался.
Чем дальше – тем страньше и чудесатее. На днях женушка в очередной раз изложила тошнотворные инструкции по выводу в свет ее драгоценной особы. Как водится, я поулыбался, покивал, ругнулся про себя и вдруг сообразил: а ведь холеная и зажравшаяся министерская доченька, по сути, нищая и одинокая. Нет у нее ни друзей, ни близких, ни даже дела по душе – одно притворство только и есть. Господи, да неужели она совсем не знала настоящей любви, раз купилась на мою игру без огонька? А если приобрела меня сознательно – насколько же надо не ценить самое себя…
Ко всему прочему, я стал видеть сны. И в них – миниатюрную тоненькую брюнетку с большущими синими глазами и крупными черными кудрями, падающими на плечи.
Я даже не сразу понял, что эта девчушка, похожая на киношную Мальвину, и есть та самая лупоглазая лахудра, донор из отсталого мира. А когда наконец понял, долго не мог прийти в себя.
Дальше – больше. Мне вдруг стало противно, да и постыдно участвовать в семейственном фарсе. Чего ради надувать этот мыльный пузырь, прикидываясь мужем чужой женщины? Ради славы, денег? С деньгами хорошо, но на тот свет я их не заберу. И в зеркало, когда бреюсь, смотрю не на славу, а на собственную физию. И жена была бы наверняка счастливее с кем-то другим. С тем, кто хотя бы доволен положением вещей. Вывод напрашивался очевидный – нужно разводиться. Так будет правильно. По-настоящему благо…
