Юлия Латынина - Охота на изюбря
Когда все кончилось, и в заводоуправлении появилась бригада слесарей, призванная починить две разбитые двери, Денис вернулся к вертушкам и поднял с пола наручники, которые разорвал Камаз.
— Слышь, Вадим Игнатьич, — сказал он, обращаясь к главному инженеру Скоросько, — а мы того… сталь-то не бракованную поставили?
Скоросько вынул покалеченный наручник из пальцев Дениса, повертел его так и сяк.
— Сталь без брака, — сказал он. — Мы на этих браслетах для проверки машины возили. Прицепим одно колечко к «волге», а другое к тросу — и везем…
Толпа оставалась на площади еще два дня, обрастая плакатами и листовками. Потом оттепель сменилась снегопадом, грянули сорокаградусные морозы, и демонстранты как-то рассосались, оставив за собой аккуратно развешанные на стенах лозунги и портреты. Впоследствии секьюрити комбината насчитала — тринадцать портретов Ленина, семь — Плешкова (первого директора АхтарскЛАГа, впоследствии — зама Берии и строителя Норильска), трех Сталиных и неведомо как затесавшегося в эту компанию Эрнесто Че Гевару. Абсолютным же лидером был Извольский — его портретов насчитывалось двадцать четыре.
На следующий день Дениса, прилетевшего в Москву, прямо от постели Извольского вызвали в Белый Дом. Охранники у ворот долго лаялись с водителем, не желая пускать не правительственную машину внутрь и утверждая, что пропуска на нее нет; в конце концов Денис плюнул и пошел к двадцатому подъезду пешком, чувствуя себя ужасно незащищенным на широком, продуваемом всеми ветрами дворе.
Его приняли почти сразу. Грузный, пожилой вице-премьер, пожелавший его видеть, поднялся из-за светлого стола, уставленного батареей телефонов, и вперился в Дениса грозными начальственными очами. Черяга вспомнил, как двадцать часов назад налоговики тащили его в наручниках вниз по лестнице, и подивился превратностям судьбы.
— Я, к сожалению, лишен возможности увидеться с Вячеславом Аркадьевичем… — начал чиновник.
Вице— премьер вещал хорошо поставленным баритоном. Слова, которые он произносил, казалось, состояли из одних заглавных букв.
— Почему это вы лишены? — удивился Черяга. — Он у нас не в Швейцарии, не в Сибири. Лежит в московской клинике, с мигалкой за десять минут домчитесь… Или вы привыкли, чтобы только к вам приезжали?
Вице— премьер озадачился. Видно было, что простая мысль -приехать в больницу к парализованному человеку — не приходила в голову чиновника.
— Садитесь, — резко сказал вице-премьер, — как вы объясните то, что произошло вчера в Ахтарске?
— А что произошло? — спросил Черяга, — обычная демонстрация.
— Обычная?! Это вы называете обычной, когда нападают на представителей власти? Мешают им исполнять свой долг? Вы устроили черт знает что! Я сам член компартии, но такие вещи подавляют войсками…
— Какие вещи? — осведомился Черяга.
— В сотрудников правоохранительных органов кидали камнями. Черт возьми! Если налоговая полиция задерживает вас, а вы оказываете сопротивление при аресте…
— Я лично не оказывал сопротивления при аресте, — сказал Денис, — и зам Калягина Виктор Свенягин его тоже не оказывал. Это не помешало налоговикам избить его так, что он сейчас в больнице. А ему это не помешало спустя полчаса взять в руки автомат и этим автоматом защищать налоговиков от народа, который в противном случае порвал бы их на кусочки.
— Если при задержании были применены незаконные методы, мы разберемся. Мы, в конце концов, охраняем закон. Но если этот ваш Извольский думает, что он может безнаказанно науськивать народ на законную власть…
— Мы не науськивали, — чистосердечно сказал Черяга, — это все Сенчяков.
— О Сенчякове особой разговор, — с досадой сказал вице-премьер, — это сумасшедший. Таким не место в партии. Пусть идет к анпиловцам…
Побарабанил пальцами по столу и продолжил:
У вас не выйдет примазаться к народному протесту! Вы меня извините, а как ваш Сляб стал владельцем завода? Эти акции были проданы трудовому коллективу. Как они оказались в «АМК-инвесте»? Между прочим, правительство может пересмотреть результаты грабительской приватизации завода… Партия именно так ставит вопрос!
— Интересная у вас партия, — усмехнулся Денис, — результаты грабительской приватизации вы готовы пересматривать, а вот банку «Ивеко» вы зад лижете. Вы же у нас защитник промышленности, Юрий Никитич. Рыцарь гайки и координатно-расточного станка!
— Па-апрошу!
Но Дениса уже занесло.
— Как же так получается, Юрий Никитич? Вон своему племяннику, который центр «Восток» возглавляет, вы половину денег на оборонный заказ отдали. На ракету. А ракета, извините, недоделанная. В воздухе взрывается. Ей только ворон пугать, а не американцев. Да и трудно ее доделать, потому что три четверти средств на ракету как попали в банк «Ивеко», так там и застряли, аминь. И поделили их на три части — банку, вашему племяннику, и дяде племянника… Что же выходит? «Востоку» вы помогаете, а наш завод банку отдали на завтрак?
Вице— премьер сощурился.
— Знаете, Денис Федорович, — сказал он, — я, конечно, не биолог, но я где-то читал, что осе опасно кусаться. Что когда она кусается, то тут же от этого самого и подыхает…
— А вы не загоняйте осу в угол, — посоветовал Черяга. — Она от этого бешеная становится. На всех кидается… По мне, уж если подыхать, так не оттого, что тебя газетой прихлопнули, а оттого, что ты сам укусил.
Денис Черяга вернулся из Москвы в тот же вечер. Ахтарск ходил на ушах. Перед заводоуправлением по-прежнему кучерявилась толпа.
По телевидению распинался областной прокурор, называвший произошедшее в Ахтарске «безобразием и беззаконием». Против генерального директора Кон-гарского вертолетного завода Даниила Сенчякова было возбуждено уголовное дело по факту разжигания национальной розни и призывов к насильственному изменению существующего строя.
На следующий день Ахтарский металлургический комбинат прекратил все платежи в областной бюджет.
Спустя три дня после всех этих возмутительных событий Володя Калягин, начальник промышленной полиции города Ахтарска, приехал в Москву по тому же самому поводу, что и Денис — давать объяснения по поводу участия правоохранительных структур в беспорядках.
Объяснения вышли в целом для Калягина удачные. Покинув здание министерства и тщательно проверившись (если что, Калягин всегда мог сказать, что боялся хвоста от «Ивеко»), Калягин поехал в один из московских ресторанов. Его уже ждали. В отдельном кабинете за накрытым столиком сидел улыбающийся, уверенный в себе Лось. Столик был уставлен закусками, посреди горела запоздалая рождественская свечка, а под свечкой стояла веселая открытка с глянцевым Дедом Морозом.
Калягин поздоровался с Лосем и сел за столик.
— Это тебе, — кивнул Лось на открытку, — поздравление на Старый Новый год.
Калягин взял открытку. Из нее выпали несколько глянцевых снимков. Калягин недолго рассматривал снимки, потом положил их рубашкой вверх.
— Он что, жив? — удивленно спросил Калягин, подцепив вилкой гигантскую креветку, залитую майонезом.
— Ты сказал — либо мертвый, либо опущенный. Тебя не устраивает?
Калягин приподнял угол открытки и еще раз взглянул на карточку, которая могла бы считаться порнографической, если бы не загаженные лагерные клифты участников сцены.
— Устраивает.
Калягин резко встал, запихал открытки во внутренний карман пиджака.
— Поехали, — сказал он.
— Куда?
— К твоему шефу.
— Такого уговора не было, насторожился Лось.
— А теперь есть. Со скольких ты точек дерешь? С пяти кабаков? А у меня город в двести тысяч человек. Поехали.
В машине Калягин сидел молча, глядел перед собой и думал о чем-то своем. Только один раз он спросил:
— Как это было?
Лось брезгливо улыбнулся:
— Был у нашей Машеньки один недостаток — очень она любила в карты играть. А стиры такое дело — можно и авторитет просадить, и задницу.
— И он… не дрался?
— Скажем так — твой Брелер в этой ситуации повел себя как человек, а Барсук — как тряпка.
Спустя тридцать минут машина с Калягиным и Лосем въехала в ворота загородного особняка Коваля.
В комнате, роскошью не уступающей кабинету Извольского, Калягина ждал невысокий, слегка сутулый человек с длинными по-обезьяньи руками.
— Вот, — сказал Лось, — привел. Не хочу, говорит, с шестеркой разговаривать. Хочу, грит, разговаривать с владычицей морскою.
Коваль усмехнулся
— Ну, здравствуй, мент. Мы твою просьбу выполнили. Теперь твоя очередь. Тем более, как я слышал, Камаз теперь сильно в чести. После героического успокоения разбушевавшегося народа.
— Я сказал — за базар отвечу! Калягин помолчал несколько секунд, потом продолжил:
— Хорошо, теперь посмотрим расклад. Камаз — человек грамотный, о том, что вы есть на свете, не забывает. О том, что его можно вальнуть у дома, забудьте. Живет он в Сосновке, вместе с Черягой.
