Андрей Константинов - Журналист
За час он выкурил десять сигарет, поминутно поглядывая на часы. Когда прошло еще пятнадцать минут, Андрей уже носился по подвалу, гадая о том, что, могло случиться. По договоренности с Сандибадом он должен был немедленно покинуть виллу, если никто не появится на ней до 19.30.
Однако в 20.20 по лестнице забухали тяжелые шаги, и в подвал спустились трое смуглых черноволосых мужчин — двое незнакомых Обнорскому здоровяков тащили какой-то тяжелый длинный куль, замотанный в брезент, а замыкал процессию улыбающийся Сандибад. Андрей шумно выдохнул и отер пот со лба. Несмотря на то что в подвале было довольно прохладно, все его тело горело, как после посещения сауны.
— Аль-Хамду лиль-Лла[60] — бросился Обнорский к Сандибаду. — Я уже начал беспокоиться… Как все прошло?
— Нормально, — спокойно ответил палестинец. — Пришлось, правда, немного поездить по городу… Но Аллах не оставил нас своей милостью…
Между тем палестинцы ловко распеленали куль и вытащили из него бесчувственное тело. Андрей вздрогнул, потому что фигура лежавшего без сознания человека была худощавой и гибкой, очень знакомой… Обнорский вгляделся в лицо пленника — да, это было то самое лицо, которое показывал ему на фотографии Сандибад. Двое молчаливых спутников палестинца усадили безвольное тело в кресло и быстро примотали бинтами руки к подлокотникам, а ноги — к ножкам. Крепежка была очень плотной, чувствовалось, что эти люди выполняли такую работу далеко не один раз. Когда они закончили, Сандибад положил Андрею руку на плечо.
— Ну, маленький братец, можешь начинать. Мы будем наверху, никто тебе не помешает. Если потребуется помощь — позови. Он, — палестинец кивнул на примотанную к креслу фигуру, — должен через несколько минут очнуться. Будь осторожен и ни в коем случае не вздумай его отвязывать.
Андрею показалось, что Сандибад хочет сказать ему что-то еще, но палестинец лишь взглянул на него как-то странно и неожиданно ласковым движением взъерошил ему волосы…
Двое парней, принесших Демина в подвал, уже поднимались наверх, к ним присоединился и Сандибад. Обнорский и человек в кресле остались в подвале одни.
Жар у Обнорского внезапно сменился ознобом, его всего колотило, даже зубы едва не начали стучать. Андрей сжал челюсти и постарался успокоиться, хотя на сердце у него творилось просто черт знает что. Ведь если до этого дня все его действия хотя и выходили за рамки обычного, но все же не подпадали под особо тяжкие статьи Уголовного кодекса, то сегодняшняя акция — участие в похищении советского офицера палестинскими боевиками — запросто могла быть квалифицирована как измена Родине. Со всеми, как говорится, вытекающими… И кто там будет потом разбираться, какие мотивы двигали Обнорским…
За всеми этими невеселыми размышлениями Андрей даже не заметил, как привязанный к креслу человек очнулся и открыл глаза. Когда Обнорский поднял на него взгляд, Демин уже внимательно его рассматривал, кривя губы в какой-то странной улыбке… Они долго смотрели так друг на друга, не нарушая тишины подвала; у Андрея мигом вылетели из головы все вопросы, которые он хотел задать, его словно заворожили холодные глаза пленника, он смотрел в них и не верил сам себе: неужели все-таки…
— Везучий ты, студент, — хрипло выдохнул наконец прикрученный к креслу. — Кто бы мог подумать…
— Кука…
У Обнорского словно камень с души свалился, потому что голос Демина рассеял наконец все сомнения. Этот голос слишком долго звучал в ночных кошмарах Андрея, чтобы он не узнал его с первых же фраз…
Обнорский сунул в рот сигарету и щелкнул зажигалкой. После того как Кукаринцев узнал его и не стал ломать комедию типа «кто вы такой?» и «что здесь происходит?», на Андрея снизошло удивительное спокойствие. Он придвинул второе кресло почти вплотную и сел в него, закинув ногу за ногу. Губы Кукаринцева продолжали кривиться в ухмылке, обнажая желтоватые зубы. Андрей, словно вспомнив что-то, спросил Кукаринцева:
— Курить будешь? Кука качнул головой.
— Я бросил. Курение очень вредит здоровью.
— Вот как? — удивился Обнорский. — И давно бросил?
— Со вчерашнего дня. Кашель начал мучить, — усмехнулся Кукаринцев.
— Дело твое, — пожал плечами Андрей. — Только мне кажется, что хорошее здоровье тебе больше не понадобится…
— Не пугай меня, студент, — засмеялся Кука. — Ты бы лучше о своем здоровье подумал. Ты как был дилетантом, так и остался. Неужели я бы пошел на экстренную встречу с этим недоноском без подстраховки? Ты в говне по уши, шансов у тебя — ноль. Вернее, твой единственный шанс — это я. Очень скоро эту вашу нору вычислят и блокируют…
— Хватит! — резко оборвал Кукаринцева Обнорский. — Если мой единственный шанс — это ты, будем считать, что у меня нет ни одного шанса. Давай поговорим, Витя… Или тебе больше нравится имя Гриша? Ну да не суть важно — у меня к тебе несколько вопросов накопилось…
— А какой мне смысл на них отвечать? — вскинул брови Кука. — На хуя, скажи? А вот тебе есть над чем подумать — ты ведь даже не знаешь, куда влез, мальчик. Дело ведь даже не во мне — я всего лишь винтик в огромной машине, возможностей которой тебе даже не понять. Ты попал в такие жернова, которые перемелют тебя, даже не заметив, — слишком большие люди их запустили. Но шанс у тебя есть.
— Ты, что ли? — усмехнулся Андрей. — Оставим это, Витя, повторяешься…
— А ты не смейся, студент, я тебе дело предлагаю. Помоги мне отсюда выбраться — и все у тебя будет хорошо. Того гаденыша, который на меня навел, все равно менять надо было. Киря овца, с ним никто бы дела иметь не стал, если бы не его тесть. Прикрытие было изумительное… Будешь вместо него — это не только жизнь, студент, это большие деньги… Ты ведь даже не знаешь, какие люди стоят за мной.
Обнорский откровенно заулыбался и встал с кресла, сунув руки в карманы.
— Не смеши меня, Кука! Я, конечно, дилетант, но ведь не дебил же полный. Сколько ты мне жизни отмеришь, если я тебя из этого подвала вытащу? Час? Два? Или ты думаешь, что я забыл, как ты однажды уже пытался меня кончить?!
Кукаринцев цыкнул зубом и мотнул головой.
— Идея тогда, кстати, была не моя — это к товарищу Грицалюку все вопросы. Согласен с тобой, полковник был редкой сволочью, но я-то что мог поделать? Из меня злодея лепить не надо.
— Где, кстати, твой бывший шеф? — вскользь бросил вопрос Обнорский, расхаживая по подвалу.
— Старик переехал в лучший мир, — лицемерно вздохнул Кука. — Сразу как из Йемена его отозвали. Из Шереметьева не доехал — автомобильная катастрофа.
Обнорский покачал головой и остановился, глядя на пленника сверху вниз. Черты лица Демина обострились, и на какой-то момент Андрею стало жутко: ему показалось, что вот сейчас сквозь эту маску проступит настоящее лицо Кукаринцева. Он встряхнулся, отгоняя наваждение, и задал новый вопрос:
— Скажи, а Царькова — тоже ты убрал? Тогда, в Адене?
— Нет, конечно, — засмеялся Кука. — А тебе что, жалко майора стало? Придурок был твой Царьков, одно слово — бывший танкист…
Обнорского снова затрясло, он с трудом подавил в себе желание ударить ногой по улыбающейся морде, но вовремя понял, что Кука намеренно выводит его из себя.
— Ладно, Витя, — спокойно сказал Андрей. — Оставим прошлые дела. Ты мне лучше скажи, зачем Илюху убрал? И как ты уговорил его самого письмо написать? А другие вопросы меня, честно говоря, не интересуют.
— Опять ты за свое, студент, — осклабился Кукаринцев. — Ну зачем мне тебе отвечать?
— Не захочешь отвечать мне — ответишь тем ребятам, которые тебя сюда доставили. У них, кстати, и свои вопросы к тебе имеются, — пожал плечом Обнорский.
Лицо Кукаринцева исказилось, но он нашел в себе силы снова улыбнуться:
— Пытками пугаешь? Я же говорю — дилетант ты… Любой профи знает — грош цена той информации, которую из человека муками выдавили. Еще при Анне Иоанновне поняли, что на дыбе любой в чем хошь сознается — и что через трубу летал, и что подкоп под Кремль делал…
Андрей немного растерялся, но быстро нашелся:
— Зачем же обязательно пытки? Слава богу, в конце двадцатого века живем, химия далеко вперед шагнула…
— Никогда не говори о том, в чем плохо разбираешься, — наставительно сказал Кука, — даже если у вас есть «сыворотка правды», в чем я, кстати, сомневаюсь, это еще не факт, что она ко мне применима. Это дело тонкое, студент, требует кое-каких навыков и большого количества времени. Потому что, если меня просто каким-то говном накачать, — я ведь и помереть могу. А ну как сердце не выдержит? Валяйте, пробуйте — я потерплю, помучаюсь, время сейчас на меня работает…
— Кончилось твое время, Витя… Проиграл ты. Сколько хочешь можешь пыжиться, профессионала из себя строить, а ведь проиграл-то ты. И кому, Витя? Студенту-дилетанту. А?! Что — не так? Хуево тебе сейчас, правда? И никакой ты не профи, гандон блядский, курва ты, Витюша.
