Лучший частный детектив - Молчанова Ольга Павловна

Мои блуждания по парку длились уже больше часа, когда в тени раскидистой ивы, ветки которой свисали до самой земли, я обнаружил почти нетронутую временем скамейку. Дубовые брусья, прикрученные мощными болтами из нержавеющей стали к чугунной основе, оказались не по зубам тем варварам, которые уничтожили всё вокруг. Положив на скамейку шлем, который был у меня в руках, я присел рядом, раздумывая над тем, как попасть вглубь колючих зарослей. В соответствии с рассказом коллеги, бомбоубежище располагалось где-то напротив. До него было не более тридцати метров. Ничего толкового в голову не приходило, и я уже готов был вернуться к мотоциклу, но в этот момент тишину парка нарушили чьи-то неторопливые шаги. Я замер и затаил дыхание.

Бегущий Человек шёл, глядя себе под ноги, привычным, судя по всему, маршрутом. Метрах в десяти от меня он остановился и, наклонившись к подножью кустов шиповника, стал что-то рассматривать. Но затем вдруг резко выпрямился и стал обводить взглядом окрестности. Я торопливо одел шлем. Какое-то время он напряжённо смотрел точно в мою сторону, но затем расслабился, поднял брошенный наземь пластиковый пакет и медленно пошёл прочь. В конце тропинки, перед тем как исчезнуть за деревьями, он остановился, снова посмотрел точно в мою сторону и ушёл.

Я облегчённо вздохнул, чувствуя, как начинает отпускать липкое чувство страха. Рукоятка пистолета в кармане была влажной от пота. Я вынул его и снова сунул сзади за ремень. Ощущение было такое, словно меня только-что пропустили через сканер, рассмотрели и сделали вывод. Причём вывод этот был не в мою пользу.

Я умею справиться с собственным страхом, считаю это чувство естественной реакцией организма на опасность, и не раз убеждался, что в состоянии контролировать собственные эмоции. Но сейчас откровенно струхнул, несмотря на то, что физически я был явно сильнее безумца, да и регулярные занятия боевым самбо делали меня довольно серьёзным противником. Что-то здесь было не так.

Спустя полчаса я решил, что опасность миновала, и вышел из своего укрытия. У того места на тропинке, где стоял, рассматривая кусты Бегущий Человек, ничего особенного я не обнаружил. Обычное сплетение колючих ветвей. Я повернулся и пошёл в направлении, противоположном тому, куда скрылся Павел Бурцев.

Мой мотоцикл был на месте. Я включил зажигание и перед тем как уехать ещё раз взглянул в сторону парка. В какой-то миг мне показалось, что там, вдали, среди деревьев с желтеющими листьями, неподвижно застыла фигура безумца. Но присмотревшись, я подумал, что ошибся и это всего лишь игра осенних красок. Уже дома, перед сном, анализируя произошедшее, я принял решение непременно посетить завтра ещё раз заброшенный парк. Не напрасно сюда ходит этот человек с переменным безумием.

Утром я позвонил Лёшке, рассказал о вчерашних приключениях в парке и попросил составить протекцию у директора местного драмтеатра имени А. М. Горького. Мой друг не стал интересоваться, зачем мне это нужно, но ещё раз предупредил, чтобы я не делал резких шагов в отношении безумца без его участия. Я привычно дал слово и поехал в театр.

Было около десяти, и в вестибюле ещё царила утренняя тишина. И это было нормально: актёры — это люди, ведущие преимущественно ночной, богемный образ жизни. По крайней мере, именно так полагает большинство людей, имеющих косвенное отношение к театру. Кабинет директора находился на втором этаже, куда меня проводил вахтёр. Человек, определяющий культурную составляющую жизни города, оказался милейшим мужчиной лет семидесяти.

— Леонид Иосифович, — представился он. — Мне звонили в отношении вас. Чем могу быть полезен?

— Меня зовут Игорь Александрович, — продолжил я знакомство, — работаю в редакции городской «Вечерней газеты». Вот моя визитка, прошу вас.

— Спасибо, сейчас подойдёт секретарь, и я вручу вам свою карточку. Кстати, милости прошу в субботу к нам, на премьеру. Мы наконец-то поставили «Гамлета», о чём давно мечтали. Уверяю, получите удовольствие и от спектакля, и от игры актёров. У нас очень хорошая труппа.

— Ничуть не сомневаюсь и непременно буду. У меня к вам вопрос в связи с одной актрисой, которая когда-то работала в вашем театре. Её тогда звали Екатерина Бурцева.

— Да, — заметно оживился директор, — конечно же, я помню Катеньку. Как можно забыть такую женщину! Признаюсь, мы все тогда были немножко влюблены в неё.

— И что, все безответно?

— Представьте, да, все были влюблены в неё безответно. А причина заключалась в том, что здесь же в театре работал художником её сын, Павел. Талантливый молодой человек был, но ревнивец ужасный: к матери никого не подпускал, словно это и не мать его вовсе, а невеста, по меньшей мере. Такая, знаете, глупая ситуация сложилась тогда вокруг этой красивейшей женщины. Впрочем, её это как бы мало трогало, и со временем все привыкли к тому, что возле Катеньки всегда незримо находится её сын.

— И какова же судьба этой женщины?

— Увы, не могу знать. Как-то она впервые уехала в отпуск одна, без сына, и случился у Катеньки на морском берегу роман. Возможно, впервые в жизни. Он был военным, кажется, даже генералом, если мне не изменяет память, и жил во Львове. Она собралась за него замуж, а вместе они планировали уехать куда-то далеко за границу, где у генерала жила дочь. Так она рассказывала мне, увольняясь с работы. Обещала писать, как сложится её судьба, но писем мы так и не получили. Да и время тогда было такое, что не приведи Господь: конец девяностых, недавняя разруха, девальвация привычных ценностей.

— А что же её сын? Как он перенёс отъезд матери?

— Вы знаете, плохо перенёс. Я не могу сказать, отъезд ли Катеньки был тому причиной, но только он тронулся умом, попал в больницу, долго лечился, но так и не пришёл в себя окончательно. Я знаю, что наши коллеги помогали ему обустроиться в жизни, получить пенсию, но потом он резко отказался от их услуг. О его нынешней судьбе я, к сожалению, не имею известий.

— Странно… Вы не находите необычным тот факт, что его мать, при такой необычной любви между ними, оставила его, по сути, на произвол судьбы, уехав за границу в поисках счастливой жизни с мужчиной, который совсем недавно образовался рядом?

— Да, это всем бросилось в глаза, особенно женской части актёрского коллектива. Наши дамы, независимо от возраста, все как одна сказали, что всегда подозревали в ней черствую душу. Признаться, и для меня это было, мягко сказать, неожиданностью. Но сути произошедшего это не меняет: Катенька при всей своей прелести оставила больного сына и исчезла из этой жизни без следа.

— Простите, не могли бы вы уточнить: что значит «исчезла без следа»?

— Да то и значит, что никаких следов присутствия её в этом мире я не знаю.

— Я правильно понимаю, что, говоря в «этом мире», вы имеете в виду наш город? Или страну?

— Ну, разумеется, я имел в виду город, обозримое жизненное пространство, если хотите. Не в загробном же мире её искать на самом деле, прости Господи за такие слова.

— Леонид Иосифович, скажите, а не сохранился ли портрет этой женщины? Мне очень любопытно узнать, как она выглядела.

— Это не проблема, идёмте в холл. Там висят портреты всех наших актёров, наиболее талантливо исполнивших те или иные роли. А Катенька была просто великолепна в «Бесприданнице». Казалось, она создана для этой роли.

Мы спустились по лестнице в холл, и директор подвёл меня к стене, увешанной портретами.

— Вот она, Катенька Бурцева, прошу, как говорится, любить и жаловать. В это трудно поверить, но здесь ей около сорока пяти лет.

С портрета на меня, улыбаясь, смотрела молодая женщина, которой с трудом можно было дать лет тридцать. Фотографу удалось запечатлеть момент, когда её глаза излучали бесконечную радость оттого, что она молода, красива, талантлива и роль Ларисы ей необыкновенно удалась. «А ведь действительно хороша», — подумал я, вспомнив рассказ Алексея о том, в каких превосходных тонах описывал Екатерину Бурцеву врач, лечивший её сына. И ещё у меня исчезли сомнения в отношении того, кем была женщина на стене в квартире безумного художника. Это она, по словам Леонида Иосифовича, исчезла без следа, оставив сына наедине со своими проблемами.