Настоящая фантастика – 2014 (сборник) - Гусаков Глеб Владимирович
Сам того не замечая, юноша вышел на Городскую площадь, лениво окинул взглядом снующие туда-сюда тени со смайликами. Несмотря на позднее время, народа на площади хватало. Эн сделал шаг и споткнулся о сидевшего на дороге старика. Тот, не обращая на него внимания, заиграл на гитаре. И Энтон понял, что не так. Их обходили люди. Старик играл на гитаре, самозабвенно пел и улыбался. По-настоящему. А прохожие смотрели на «корчи лица» и испуганно пробегали мимо.
– Ждут, пока я умру! – старик лукаво подмигнул Эну. – Уже который год ждут, а я все никак!
Парень приветливо улыбнулся, присел рядом с уличным музыкантом. Этот дед смеялся!
– У вас тоже есть близнец? – сам того не ожидая, выпалил Эн.
И мысленно надавал себе по губам: когда он научится думать, прежде чем болтать?
– Нет, – старик сухо хихикнул, – я одиночка!
Энтон удивленно моргнул. А затем расслабленно выдохнул. Ну да! Если существуют близнецы миров, то должны быть и одиночки. Это и есть «второй вид людей», о котором так и не договорила Майра.
– Да, я знаю, легенды… легенды твердят, что улыбки, то бишь эти… – дед скривился и, к некоторому замешательству Эна, повысил голос, – «преждевременные корчи» – происки слишком активного близнеца, но я тебе говорю: улыбка – она внутри каждого из нас! Раньше все могли улыбаться.
– Раньше?
– До этой гнилой дороги! – громогласно заключил старик.
– Э… Вы имеете в виду Дорогу Жизни?
– Да, ее! – дед сплюнул.
Эн скосил глаза на площадь и искренне понадеялся, что горожане не станут прислушиваться к разговору – неуважительное отношение к Хранителям и Дороге, мягко говоря, не приветствовалось.
Снова забренчала гитара. Энтон улыбнулся и закрыл глаза.
Эн бегал по ярко-зеленой лужайке и смеялся, смеялся! Как никогда в жизни. С ним была девушка со струящимися волосами и стайка веселых детишек. Он все еще смеялся, когда вдруг понял, что остальные затихли. Вообще – исчезли! А на полянку из сгустившегося тумана стали выходить… вроде люди, но какие-то… неживые, ненастоящие. Словно… манекены – всплыло в мозгу незнакомое слово.
Хранители – стукнуло в виски еще одно.
Далекий женский крик разорвал тишину.
А манекены надвигались со всех сторон, сжимали в кольцо. На лицах не дрогнул ни один мускул, но от каждого несло немым укором. Маленькая девочка с пустым взглядом подняла руку и очень медленно ткнула в его сторону.
Крик повторился…
Этон сел на кровати. Фух! Очередной сон. Но какой же настоящий! Юноша прислушался. Тишина. Рано еще совсем. Родители спят. А вот от него господин дремушник, похоже, удрал безвозвратно. Ни в одном глазу! Эн покосился на мерцающую под потолком мохнатку. Хотелось выскочить из дома, найти уличного гитариста, расспросить о Хранителях. Но… Вчера он получил выволочку за позднюю прогулку:
«Мы думали, у тебя снова приступ случился!».
А потом еще одну – за страх перед Нимой:
«Такой прекрасный ребенок! В ее жилах – кровь самих Хранителей!».
Затем, к огромной радости Эна, проснулась сестра, и разговор был закончен.
Манекены сжимают кольцо. Маленькая девочка с пустым взглядом подняла руку…
Энтон отогнал видение. Вместо пригрезившейся жути попытался представить гитару и теплую ночь. Мохнатка плавно опустилась на плечо – предки верили, что приручившего ночного светильщика ждет счастье. Где-то он об этом слышал. Где? Какая разница! Юноша улыбнулся. И через минуту заснул. На этот раз – без кошмаров.
Гитариста он нашел в переулке у вчерашней лужи. Едва дождавшись утра, Эн выбежал из дома, благо родители возились с сестрой, а о ночной ссоре, кажется, позабыли. Рванул на площадь, пробежал по прилегающим улочкам и, уже отчаявшись, свернул в давешний переулок. Старик сидел на земле в обнимку с гитарой.
– Здесь твои следы, – пробормотал дед, не глядя на Эна.
– Да… я вчера… Что с вами?
– Ты вовремя, сынок. Я ужо боялся, не свидимся.
– Вам плохо? Слуги дремотные! Нужен лекарь! Я сейчас…
– Энтон! Вернись. Хочешь помочь, иди сюда.
Парень неохотно вернулся. Сел рядом.
– Но вы же…
– Послушай. Ты не носишь повязки, – ой, началось! – Я, как видишь, тоже. Когда-то их не носил никто. Но потом пришли эти… Они лишили нас права на улыбку, но душу, пусть и закостенелую, забрать им не под силу. Прощаясь с телом, душа смеется, плачет, сердится, отсюда и так называемые корчи. Но мне, слава дремотным, они не грозят.
– Расскажите о Хранителях!
– О! Они, треклятые, никогда не умели улыбаться. В них нет души. Уж не знаю, чем им так приглянулся наш Искаженный Городок…
– Искаженный?
– Так называли нас Другие. И после прихода треклятых стало ясно – были правы! – кашель, тяжелый, сухой. – Наш Городок считался украшением Миров. Когда-то двери в него были открыты, хоть и не каждый мог их увидеть, а далеко не каждый из видящих решался зайти. Но тот, кто все-таки заходил, находил здесь что-то для себя и оставлял что-то на память.
– Кобылиц? – брякнул Эн и рассерженно прикусил язык.
– Да, их тоже, – старик улыбнулся непонятно чему.
– Чаще приходили Другие – ближайшие наши соседи, но наведывались и выходцы из совершенно далеких миров. С каждым гостем Городок чуть искажался, играл новыми гранями. До прихода, – он сплюнул, – Хранителей менялся в лучшую сторону.
Дед помолчал, тяжело дыша.
– Они вошли обманом, вломились к нам со своей гнилой Дорогой, отгородили Городок от других миров, – снова кашель. – И тогда мой прадед взял гитару и стал петь людям. Мой дед – тоже пел. И отец. И я… А люди улыбались нам. Но только с каждым днем их становилось все меньше. Тех, кто помнит… понимает. Тех, кто смеется.
– Все меньше и меньше, – голос старика превратился в еле слышный шепот, обессилев, музыкант лег на землю, все еще сжимая гитару. – Но я утешал себя тем, что и этого могло не быть. Если б не я, не отец, не…
– Пойми одну вещь, юноша, – чтобы расслышать слова, Эну пришлось наклониться к лицу собеседника, – нас мало… но мы… помним!
Старик неподвижно лежал на земле, ветер шевелил седые волосы. Никаких «корчей», только добрая улыбка, застывшая на губах, и лучик солнца, блеснувший в серых, глядящих в вечность глазах.
Лучик солнца. Тепло. Спокойно. Весь мир – светлый, солнечный и безмятежный. Залитая утренними лучами поляна. Она зеленая, но сейчас кажется золотой. Она смеется каждым листиком, каждой травинкой, приветствуя (или провожая?) дорогого сердцу гостя. Лучик солнца. Добрая улыбка, застывшая на губах…
Энтон сжал старческую руку. Как же так? Ведь вчера музыкант выглядел здоровым… Что случилось за ночь?
И почему, почему-у-у они не встретились раньше?! Хотя бы на пару месяцев – как с Майрой!
Внезапно Эн понял, что даже не узнал, как старика зовут.
Энтон обожал сестру. Благодарил Небо, Хранителей, дремушников, Его Величество случай за то, что послали ему Анинку. Родители и целая армия нянек возились с малышкой круглыми сутками – очень уж боялись повторения истории с сыном. Настолько, что о самом сыне вспоминали, лишь когда почтальон приносил пособие «на содержание инвалида» либо когда сын уж слишком загуляется…
После встречи со старым музыкантом Эн старался не загуливаться – зачем лишний раз напоминать о себе? Он забрал гитару случайного знакомца, но играть так и не научился. Струны, понимавшие с полуслова прежнего хозяина, наотрез отказывались говорить с новым. А обратиться за помощью не к кому. Даже Майра куда-то пропала. Месяц прошел с их последнего разговора, месяц без магазинчика и его хозяйки.
Однако Энтон времени не терял. Нас мало, но мы помним. И пусть юноша не сумел подчинить себе гитару, но кое на что он способен! Эн бродил по улочкам и улыбался! Не скрываясь! Родители встречали его хмурыми смайлами и еще больше держались за Анинку. Прохожие смотрели с сочувствием, соседская Нима – все с тем же сосредоточенным равнодушием, врач сдавленным шепотом порекомендовал взволнованной матери потерпеть еще немного: «Ни один человек не проживет с такими корчами дольше года!»
