Эльмира Нетесова - Заказанная расправа
Едва Рогачев вошел в кабинет, охрана изолятора тут же доложила ему о случившемся.
Яшка, конечно, уже пришел в сознание и со страхом смотрел на Бешмета, лежавшего на верхней шконке. Услышав, как открывается дверь камеры, облегченно вздохнул.
— Давай на допрос! — кивнул ему охранник, указав па выход. Горелый вылетел в коридор пулей, боясь, что Бешмет прыгнет на него сверху, вцепится в голову и свернет ее с оси. Он шел по коридору трясущимся, жалким хвостом, постоянно озираясь и вздрагивая. Лишь в кабинете следователя немного успокоился. И попросил:
— Переведите меня от этого психа. Где хотите держите, но не с ним в одной камере!
— Выходит, врагами стали? — усмехнулся Рогачев, решив воспользоваться ситуацией на пользу делу.
— Да я его не знаю вовсе! — прошамкал Горелый разбитыми губами.
— Что же это, ваша память сбой дает?
— Отродясь не был знаком с бандюгой! — повторил свое Яшка.
— Лично, может, и не знали, но слышали о нем. Это уж точно! — Славик подметил, как искривилось лицо Горелого.
— Может, и слышал. Разве всех упомнишь? — ответил тот глухо.
— За что он вас так отделал? Наверняка знаете!
— Глумной он! С таким о чем говорить? Ровно с цепи сорвался!
— Видно, не без причины? Ну да не будем о нем. Давайте о деле, — предложил следователь и спросил: — Давно ли вы знакомы с Барином?
— А кто это? — изумился Яшка.
— Отправлю к Бешмету. Пусть память освежит.
— Зачем же наезжать враз? Кто тот Барин?
— Платонов Юрий Васильевич!
— А чего мне его не знать? Он в квартирантах у меня был. Много лет квартиру мою снимал.
— Вы в те годы отбывали срок в зоне. Когда вернулись из заключения, где работали?
— Не брали никуда. Подрабатывал в грузчиках, где попало. Ну и мамашина пенсия помогала не сдохнуть. А в пожаре мать сгорела. Не смог спасти. Тогда фермер к себе взял, сжалился.
— Не надо, Яков, давить на жалость. Мне о вас известно многое. Скажите, как условились с Платоновым насчет бриллианта?
— Вы о чем? — насторожился Яшка. Лицо его исказила гримаса ярости и страха.
— Расскажите сами, за что убили Евгению и Катерину? Почему хотели убить Фаризу? Какое отношение все они имеют к бриллианту? Почему не отдали его посланцам Бешмета, как вам было велено в записке?
— И ничего мне не велел Юрий Васильевич. Мало кто чего напишет. Я только в руки мог отдать. Да и то — самому! А не каким-то козлам! — запальчиво ответил Яшка.
— Когда должны были отдать его Платонову? — спросил Рогачев.
— Он сам за ним приехать обещал. Тогда и получил бы. А никому другому я даже взглянуть не позволил бы!
— Вы знали, что Платонов попал в руки Бешмета и его банды?
— Откуда? Мне никто не говорил!
— Платонова могли убить за этот бриллиант. Он обязан был возместить долг.
— А я при чем? Пусть платит.
— Но камень находился у вас!
— Если б он его хотел отдать за долги, приехал бы ко мне вместе с теми, кому должен. Я бы не промедлил. Но не задарма.
— Вы знали цену бриллианта?
— Зачем мне чужие деньги считать? Он не мой. Я только держал его у себя.
— Но ведь не даром? Сколько обещал Платонов за него? Какое вознагражденье?
— Пять штук!
— Пять тысяч долларов? — уточнил Рогачев.
Горелый согласно кивнул головой.
— Это только за бриллиант?
— А за что еще? — пытался свалять дурака Яшка.
— За убийство и покушение?
— Я никого не убивал!
— Иного от вас и не ожидал. Тогда скажите, откуда взялся бриллиант?
— Мне его дал на храненье Платонов! — ответил Горелый, не сморгнув.
— Врать надо хотя бы правдоподобнее! — заметил Рогачев и продолжил: — Платонов не дурак, чтобы отдать свое сокровище в чужие руки, доверив вам больше, чем самому себе. Он использовал вас полностью. Что называется, купил с потрохами, зная вашу жадность. На ней сгорели.
— Платонов трус! И, если бы я знал, никогда не стал бы помогать ему!
— В чем? — спросил следователь.
— Да хотя бы с камнем! Сам влез в долги и меня в какую-то грязь толкает.
— Вы добровольно в нее влезли. Зачем нужно было убивать Евгению и Катерину? Да еще над мертвыми глумились, осквернили трупы. Или прежняя страсть вскипела?
— Какая?
— Та самая, за какую срок отбывали. Или работая у Скворцова в морге, все человеческое в себе потеряли?
— Человечье? А ко мне его кто-нибудь проявил? Кто хоть раз в жизни пощадил меня? Я жил с трупами? Ах, как плохо! А кто доводил девок и молодых баб до смерти? Ни одна из них не загнулась от болезни! Одни отравились, другие повесились, третьи утопились, замерзли насмерть. По чьей вине? Кто столкнул их в могилу? Почему об этом никто не задумался? Что хуже — убить живого человека иль воспользоваться трупом? Я не осквернил. Я взял то, что никому уже не нужно. А покойным безразлично! И не клейте к этому мораль. Она была бы уместна, если б хоть одной помогли удержаться в жизни или наказали виновного! Спасти живого от погибели — куда как благодарней, чем жалеть труп. И я не считаю себя виновным! — осклабился Яков.
— Евгения и Катерина не покончили с собой и не собирались умирать. Вы убили их! И заполучили бриллиант, который, как говорите, собирались отдать Платонову…
— Я никого не убивал!
— А как оказался у вас камешек, который находился у Евгении? Она украла его у Юрия Васильевича! И он уговорил или заставил вас вернуть его любой ценой! Купил вас, нанял в киллеры? — пытливо рассматривал Горелого Рогачев.
— Я не продаюсь!
— Но кто поверит вам, что Платонов собирался выложить пять тысяч баксов лишь за сохранность бриллианта?
— Да, он мне дал его на сбережение! — твердил упрямо Яшка.
— Что ж, проведем очную ставку с Бешметом. Он поможет вспомнить забытое, — глянул на охранника, тот понял, хотел выйти за Бешметом, но Горелый взмолился:
— Не надо его! Я сам все расскажу! Не нужно с ним очных ставок! — задрожал человек всем телом.
— Тогда рассказывайте. Мне надоело тащить из вас клещами то, что следствию давно и доподлинно известно! Начнете изворачиваться, обижайтесь на себя. Мое терпенье и время ограничены, — предупредил Яшку Рогачев.
Тот сник и заговорил глухо:
— Вся беда в том, что Юрку знаю давно. Еще до зоны, до суда, когда он работал в море, а я в морге. Хорошие были времена! — вздохнул Горелый и продолжил: — Потом в судьбе заштормило. Юрку выбросило на берег, а меня — в зону. Но он все пять лет, какие я был «в ходке», смотрел мою мать. Кормил и не бросал ее, заботился о ней. Вы понимаете, что такое содержать на своей шее целых пять лет чужого человека? А время было нелегким. Но мать не знала нужды ни в чем. И я только за одно это стал обязанником Юрки. Да и мне он помог.
— А почему, работая в морге, вы не жили вместе с матерью? Почему предпочли ютиться в морге?
— Мы никогда не уживались с нею в одной квартире. Слишком разные. Я всегда помогал ей, но жил отдельно.
— Почему?
Горелый поник, ссутулился. Ему не хотелось отвечать на этот непростой и очень личный вопрос.
…Яшке поневоле вспомнилось прошлое… Сколько лет было ему тогда? Три, а может, меньше. Он жил с отцом и матерью в многоэтажном доме в центре города. Родители часто ругались меж собой. И однажды мать не выдержала очередной ссоры. Оделась наспех. Обозвала отца грязно, грубо. Сказала, что уходит. И выскочила из квартиры. Отец подошел к окну, распахнул его настежь. Схватил Яшку за ноги, опустил за карниз. Пацан заорал от ужаса. С высоты восьмого этажа люди внизу казались крошечными. Он вопил во все горло. А отец, увидев мать, выскочившую из подъезда, крикнул:
— Если не вернешься, забирай с собой своего выродка. Лови его! — отпустил одну ногу мальчишки. Яшка зашелся в визге. Мимо шли люди. Но никто не остановился, не вступился за малыша. Он висел вниз головой, покуда мать не крикнула снизу:
— Я иду!
Она и впрямь скоро вернулась. Отец втащил Яшку обратно в комнату, но… Мальчишку перекосило. Страх обезобразил пацана До неузнаваемости. Мать поволокла его по врачам, но те оказались бессильны. Яшка рос уродом. И мать не выдерживала, срывалась на отца с упреками. Тот, чувствуя вину, запил.
А вскоре Яшка с матерью навсегда ушли от него к бабке. Та жила в деревянном доме, напоминающем большой барак со множеством соседей. Пацан ни с кем не сдружился. Его не признали. Да и бабка шпыняла всегда. Она запретила Яшке есть за общим столом. И кормила на кухне. Мать молча согласилась с нею. Мальчишку закрывали в дальней темной комнате, когда к ним приходили друзья, знакомые или соседи.
Он никогда не играл во дворе с детьми после одного случая. Вышел с мячом. Хотел поиграть в лапту. Но одна из девчонок, внезапно увидев его, испугалась, упала в обморок. Ее мать вскоре ворвалась в квартиру и устроила скандал Яшкиной бабке. Пригрозила милицией. А уж как обзывала мальчишку! У того потом много дней уши горели от воспоминаний.
