Олег Алякринский - Клятва на верность
Но, кроме привлекательной физиономии, Кисилев имел и ясный ум. Он действовал как мощный ледокол, который пробивал любые рогатки и препоны и при неуклонном движении вперед оставлял позади себя только разбитые льдины всевозможных запретов. При своей мягкой улыбке он был напорист, нагл и смел: три качества, которые составляли его успех. Поговаривали, что успех его дела зависит от того, что он тесно связан с криминальными структурами, которые взяли весь его бизнес под свое покровительство. Отчасти это соответствовало правде, и кому это не знать, как не самому Варягу. Он сумел сколотить вокруг себя таких же, как и он сам, предпринимателей, и если их нельзя было назвать пока партией, то уж как блок они сформировались вполне.
Это была сильная фигура, и Варяг предпочитал бы иметь таких людей в союзниках. Впрочем, нет, их всегда нужно держать на коротком поводке, как сильных сторожевых псов. Кисилев должен знать свое место, на какие бы высокие посты ни взлетал. Он и дальше будет сливать в общак часть доходов и, как прежде, будет получать сильную поддержку во всех своих начинаниях. Но если он возомнит вдруг, что по своему могуществу вполне может потягаться с коронованными ворами, то ему стоит напомнить, что он всего лишь винтик огромной машины воровской империи…
В перерыве Варяга окликнули. Даже если бы он не узнал этот мягкий вкрадчивый голос, он все равно догадался бы, кому он принадлежит. Виталию Борисовичу Кисилеву.
— Владислав Геннадьевич!
Варяг подождал, пока его позовут во второй раз, и только тогда обернулся. Оба пожали друг другу руки, словно давние добрые друзья. И оба чувствовали на себе пытливые взгляды парламентариев.
— Как бы нам с вами не подраться из-за места спикера, — улыбаясь, проговорил Виталий Борисович.
— Я думаю, все решит голосование и выбор упадет на достойнейшего, — в тон ему ответил Варяг.
— Но можно поступить по-другому. Если кто-нибудь из нас возьмет самоотвод, то другой автоматически станет победителем. Все уже устали — и проголосуют за любого из нас.
— Неужели вы сдадитесь без борьбы? — удивился Варяг. — Я предполагал, что вы будете биться до конца.
— Вы совершенно правы, буду биться. А взять самоотвод предлагаю вам. Это будет выгодно прежде всего и лично вам, Владислав Геннадьевич.
— Что же это мне может быть более выгодно, чем кресло председателя Думы?
— Зная вас, Владислав Геннадьевич, смею утверждать, что многим. Буду с вами совершенно откровенен. Прежде всего хочу сообщить, что о вас я знаю гораздо больше, чем вы думаете. Я знаю, например, куда идут деньги с моих предприятий, знаю, кто за этим стоит. Поймите меня правильно, это ни в коей мере не шантаж, меня устраивает мое настоящее положение. Но если я сумел узнать, кто вы такой, то это, вполне возможно, будет доступно и другим. А место спикера чрезвычайно заметное в нашем государстве.
— Что же вы обо мне знаете? — Варяг продолжал улыбаться, только внутренне весь собрался.
— Да все. Например, что вы вор в законе. И не из последних в этой стране. Это не просто догадка. Чтобы исключить недомолвки, сообщу, что на последнем вашем сходе был один законник, которому я щедро плачу за всякую информацию. Вы меня понимаете? Но вам нечего беспокоиться, я — могила! — И он широко улыбнулся.
И добавил:
— У вас удивительная судьба, Владислав Геннадьевич! Кто бы мог подумать! Соглашайтесь на мое предложение — и мы вместе таких дел наворочаем!..
Варяг все еще продолжал улыбаться. А сам быстро просчитывал ситуацию. Если это не чистой воды шантаж, то он китайский император. Но этот обаятельный бизнесмен еще толком не разобрался, кого он пытается шантажировать. Ему, Варягу, достаточно мигнуть — и завтра же самого Кисилева, а понадобится, и всю его семью найдут в собственной квартире скончавшимися от, скажем, обширного отека легких. И даже у его любимого бультерьера обнаружат этот самый обширный отек… Нет, Виталий Борисович, вы еще плохо представляете, кого хотите отстранить. С другой стороны, то-то будет скандалище, когда выяснится, что председатель Государственной думы Российской Федерации — по совместительству смотрящий по России вор в законе. Общему делу это, конечно, может сильно навредить. Кисилев и ему подобные могут сто раз сдохнуть, но вред от их разоблачений будет гигантский. А вот ежели включить того же Виталия Борисовича в пирамиду его, Варяга, личной власти, то дело может повернуться еще более выгодно, чем он даже предполагал.
И он неожиданно заявил:
— Согласен. По правде говоря, я не испытываю желания просиживать зад в президиуме Думы. Хотелось, знаете ли, просто утереть нос этим народным избранникам. Хорошо. Я откажусь в вашу пользу, Виталий Борисович, но с условием, что все серьезные решения должны быть согласованы с нами.
— Можете не сомневаться, — заверил его Кисилев.
И они расстались чрезвычайно довольные друг другом.
Судьба Кисилева уже была решена, хотя об этом в зале знали только два человека. А Варяг вдруг поймал себя на мысли, что его неожиданное решение выдвигаться в председатели спутало всем карты и оказалось просто гениальным: теперь, не будучи обременен никакими официальными обязанностями и оставаясь в тени, он фактически будет управлять машиной Госдумы.
Это был превосходный результат напряженного рабочего дня.
Глава 49
Москву уже несколько дней изнуряла неожиданная оттепель. Выпавший перед Новым годом снег стаял, с хмурого неба непрестанно моросила противная изморось. Люди одевались в зимнюю одежду — и мучались от духоты и метро и в наземном транспорте. Многотысячные толпы пешеходов месили на улицах и площадях Москвы жидкую слякоть и проклинали отцов города, которые, как всегда, оказались не готовы к капризам российского климата. Духота, слякоть, грязь дурно влияли на москвичей, которые, испытывая на себе все прелести январской оттепели, создавали мощную ауру раздражения, неприязни и готовности к бесконечным ссорам.
Варяг на себе испытал возбуждающее воздействие непривычной погоды: ежедневно происходили мелкие стычки с коллегами по фракции в Госдуме, трудно было решать простейшие вопросы, согласовывать элементарные действия. Даже дома ощущалось нервное напряжение. Олежка вечно капризничал, Светлана раздражалась по малейшему поводу, кричала на сына, Варяг делал ей замечания, она обижалась. Но едва семейная ссора начинала закипать, он спохватывался, извинялся, и примирение их часто было столь же бурным, как и зреющая ссора, — все заканчивалось страстным свиданием в спальне.
В один из таких моментов позвонил Ангел. Варяг и Света все еще лежали в объятиях друг друга и некоторое время молча слушали надоедливые звонки. О делах сейчас не хотелось думать, но телефон неумолимо звонил, и Варяг все-таки сорвал трубку.
— Это я, — знакомым голосом Ангела сказала трубка. — Надо бы встретиться. Ты сейчас свободен?
— А что стряслось, Ангел? Монголия объявила нам войну и стянула кавалерию к границам Бурятии?
— Без шуток, дело есть. Нам надо встретиться немедленно.
Варяг, сев в кровати, оглянулся на Свету. Она скорчила гримаску, означавшую: вот так всегда, я давно знаю, что стоит нам заняться любовью, как звонит этот твой Ангел, который задался целью помешать нам жить в свое удовольствие.
— Хорошо, — сказал Варяг и увидел, как Света отвернула от него лицо, — буду через полчаса в сквере.
Он положил трубку, не уточняя, в каком сквере. Они чаще всего встречались в одном месте, в маленьком парке на Соколе, столь любимом Ангелом за то, что там имелись прекрасные возможности к отступлению на все четыре стороны в том случае, если бы возникла потребность срочно уходить.
Через полчаса, припарковав свой вишневый «мерседес» у тротуара недалеко от ярко-оранжевого «опеля» Ангела, Владислав углубился в скверик. Ангел сидел под черными голыми ветками орешника, симметрично окруженный четырьмя парнями из личной охраны, восседавшими на некотором расстоянии от него, каждый на своей лавочке.
Ангел задумчиво посмотрел на Варяга. Тот был недоволен, сердит. Опустившись на скамейку рядом с Ангелом, едва процедил сквозь зубы: «Ну чего звал? Опять какая-нибудь чепуха?» Ангел не отреагировал на недовольный тон смотрящего. Знал, что на того время от времени накатывают перемены настроения, на которые обращать внимание не стоит. Он продолжал смотреть на Варяга, пока тот вновь не заговорил:
— Ну так что там у тебя. Выкладывай. У меня и без тебя много дел.
— Ты когда был в Генуе, — начал осторожно Ангел, — кого ты там пришил? Помнишь, ты мне рассказывал о каком-то киллере, которого на тебя вроде как наслал старик Валаччини.
— Ну было, — пожал плечами Владислав. — Ночью пытался меня достать, но я оказался проворнее. А чего ты об этом вспомнил?
