Кононов Варвар - Ахманов Михаил Сергеевич

Он уселся в кресло и поднял трубку. Звонила Варвара.

– Кимчик?

– Я, сестренка.

– Трудишься?

– Как раб в каменоломне.

– Дашутка все бегает?

– Бегает. Сегодня у нее… – Ким поднял брови, вспоминая. – Сегодня передача документов на ресторан «Славянский Двор» и рандеву в ОБОПе.

– В бобопе? Это что такое?

– Это, Варенька, отдел борьбы с организованной преступностью.

Варвара всполошилась:

– Дашку туда вызывают? Зачем? Из-за покойного шмурдяка?

– Не вызывают, а приглашают со всем уважением, – пояснил Кононов. – Супруг ее почивший ни при чем, просто Дарья решила отписать ОБОПу прибыль со «Славянского Двора». Для закупки компьютеров и бронежилетов.

– А почему со «Славянского»?

– А потому, что он на Литейном, около Большого Дома.

– Лучше бы Большой драматический осчастливила, – сказала Варя, неодобрительно хмыкнув. – От нас, артистов, людям радость, а от бобопа вашего столько же пользы, как от козла молока.

– Может, оно и так, но есть позитивные сдвиги, – обнадежил золовку Ким и подмигнул злобному демону на крышке китайского столика. – Анас Икрамович Икрамов – помните, я о нем рассказывал? – хочет баллотироваться в ЗАКС, чтоб стать главой комиссии охраны правопорядка. Глядишь, потом в генералы выйдет, ОБОП возглавит или даже всю милицию… В общем, надо поддержать материально и, в частности, бронежилетами. А то перестреляют всех, и нечего будет возглавлять.

– Ну, вам виднее, – с сомнением произнесла Варвара и сменила тему: – Я что звоню, Кимчик? В цирк хочу вас вытащить. Премьера у меня сегодня. Чайковский, танец маленьких лебедей.

– На Обломе? – поразился Ким.

– На Обломе. А что? Спина у него здоровая, просторная. Опять же пора нам осваивать классический репертуар.

– Помнится мне, что лебедей четыре, а вы одна, – сказал Ким. – Или Игорь с Олежкой помогут?

Варвара хихикнула.

– Сама справлюсь. Я женщина крепкая, в теле, уж как-нибудь спляшу за щуплых птичек. За целую стаю спляшу, не сомневайся! Придете?

– Непременно.

Кононов положил трубку, взял яблоко из миски, стоявшей рядом с телефоном, и с хрустом откусил. Даша считала, что ему необходимы витамины – они, во-первых, инициируют писательскую мысль, а во-вторых, снижают вред, который причиняется курением. Ким не спорил.

Съев яблоко, он, разминая ноги, прошел туда-сюда вдоль книжных полок, полюбовался фотографией – Даша в облегающем трико летит к Варваре, – вернулся к компьютеру и некоторое время сидел, глядя в экран, пытаясь избавиться от назойливого видения: Варя, Игорь и Олег пляшут под мелодию Чайковского, и к ним семенит на пуантах Облом, тоже в белоснежной пачке и балетных туфельках величиной с индейскую пирогу.

«Топор, – напомнил Трикси. – Идрайн поднял огромный топор. А дальше что?»

– Танец маленьких лебедей, – молвил Ким и тут же хлопнул себя по затылку. – Тьфу, дьявол! Дальше будет про Аррака. Конечно, про Аррака – обманутого, разгневанного! Он у нас лебедем не танцует, у него другое амплуа…

Покинув остывающее тело Гор-Небсехта, Аррак несколько кратких эонов парил в пространстве. Душа колдуна уже отлетела в холод и мрак Серых Равнин, а древний дух наслаждался мгновениями полной свободы, пытаясь в то же время нащупать ауру нового избранника. Лишенный чувств, присущих человеческому разуму и телу, он был слеп и глух до обретения плотского облика, однако мог ощущать эманации жизни, пульсировавшие вокруг. Одна из них напоминала грязный пересыхающий ручей, мерзкую сточную канаву, из коей не пожелал бы испить даже последний из злодеев, даже ничтожный нищий, томимый смертельной жаждой. Аррак безошибочно определил, что источавшая зловоние аура принадлежит киммерийцу. Тот, вероятно, являлся наемным убийцей, трусливой и омерзительной тварью, готовой за пару монет резать глотки беззащитным женщинам и детям. Не то чтобы их жизнь или смерть волновала Аррака, но он знал, что воистину великий никогда не унизится до дешевого убийства; великих интересуют не мешки с монетами, а власть, и цена их деяний не измеряется деньгами.

Нет, этот жалкий киммериец не мог стать новым избранником – в чем Аррак не сомневался и прежде. А потому он устремился к сероликому, чья аура, источавшая холодную силу, притягивала его, словно магнитом.

Неощутимой тенью он скользнул в его сознание, в разум, который является преддверием души. Он готовился увидеть привычную картину – многоэтажный запутанный лабиринт с просторными парадными залами, широкими коридорами, полутемными камерами и погруженными в вечный мрак каморками. Он ожидал обнаружить там все то же, что таилось в сотнях человеческих душ, служивших ему вместилищем на протяжении тысячелетий: страсть к богатству и власти, жестокость и хитрость, гордыню, самомнение, отвагу и горы сундуков, в которых сложены воспоминания – память о перенесенных обидах, о днях торжеств и поражений, о муках зависти, ревности, любви, радости и горе. Он рассчитывал нырнуть к кривые переходы и узкие тоннели, погрузиться в глубокие шахты, где гнездилось все смутное и туманное, полузабытое и тайное, влиявшее на человеческие побуждения, желания и мысли. Он торопился в самый темный, самый дальний закоулок, в тупик, где хранились неосознанные чувства комочка плоти, некогда зревшей в женском чреве. Он жаждал укрыться в клоаке, где обитал всегда и откуда правил своим избранником.

Но он не обнаружил ничего. За порогом сознания, преддверием души, лежало холодное и мертвое пространство, коварная ловушка пустоты, капкан, заманивший и сковавший Демона Изменчивости. Сковавший навсегда! Ибо он мог покинуть тело серокожего лишь с отлетающей на Серые Равнины душой, а души у этой странной твари, у этого проклятого монстра, не было. Он являлся не человеком, а иллюзией человека, сотворенной магией и колдовством; он обладал разумом, целью и зачатками чувств, но всего этого было слишком мало, чтобы заменить душу. Для Аррака он стал темницей, последним звеном в длинной цепочке переселений.

И потому бешенство овладело демоном. Он был обуян яростной страстью к разрушению и смерти и в этот миг мог бы уничтожить весь земной мир, все его материки и страны. Но разум серокожего, в котором он метался, словно загнанный в клетку зверь, не был искушен в колдовстве и заклинаниях, сокрушающих горные хребты; это бездушное отродье знало лишь один способ разрушения и убийства. Зато в отличие от прочих людей Аррак мог говорить с ним напрямую, так как, за неимением души, вселился прямо в сознание серокожего.

Он распалил в нем ненависть, чувствуя, что зерна ее падают на благодатную почву, и повелел поднять секиру.

«Странный феномен, – промолвил Трикси. – Настолько сильный, завораживающий, что это меня даже пугает».

– Ты о чем? О моем романе? Или о «конине»?

«Нет, о вашей литературе вообще. У нас, телепатов, нет ничего подобного – мы наслаждаемся другими видами искусства, играми мысли, мелодиями, ментальными картинами. Видишь ли, Ким, литература базируется на условности, на языке, а непосредственный контакт сознания с сознанием отвергает и то и другое. В конечном счете литература – ложь, ведь в ней описаны события, которые в реальности не совершались. Но телепат не может лгать, поэтому мы…»

– Литература – не ложь, а вымысел, – перебил пришельца Ким. – Ложь – искажение реальности, а вымысел – ее отражение. Улавливаешь разницу?

«Но отражение не точное, а значит, неизбежны искажения, – отозвался Трикси. – Однако не будем спорить и отрываться от дела. Я лишь подчеркнул, что нам литературное творчество недоступно, хотя мы не прочь насладиться его плодами – теми, что зреют в других мирах».

– Не только на Земле?

«Не только. Но ваша литературная традиция особенно богата, а нереальные персонажи описаны в таких подробностях, что не уступят живым. Взять хотя бы Конана… Уверяю тебя, что ни в одном из миров не сотворили сотню книг – сто мегабайт информации! – о похождениях сказочной личности во всяких странах, каких на свете не было. Этот ваш герой почти реален… конечно, не в предметной области, в ментальной… Он – инклин!»