Иван Сербин - Скальп врага
— Открывай, тварь!!! — рявкнул зычно, на всю улицу. — Иначе и тебя спалим!!!
Лязгнул засов, приоткрылась калитка, и в проеме проявилось белое от ужаса лицо пожилого мужчины.
— Не стреляйте, хозяин, — заблажил он. — Я сразу согласился на вас работать. Не стреляйте. Я ничего не видел, спал. И жена спала. Ничего не видела.
— Это хорошо, — сказал старший, затем кивнул за спину, в сторону горящих ворот и полыхающей костром машины. — Поднимай свою хозяйку, пусть берет веник и подметает. И быстро, пока опергруппа с пожарными не приехали. Я оставшиеся патроны пересчитаю, если хоть одной гильзы не будет доставать — убью. А сперва всех домашних вырежу. Ты понял?
— Понял, хозяин, — раболепно закивал тот. — Я все сделаю. Ничего не останется, хоть не проверяйте.
— Мои люди заедут утром, отдашь гильзы им. — Старший повернулся, пошел к своей машине. — Все видели? — вдруг заорал он. — Запомните хорошенько, крысы! Теперь мы здесь хозяева! И не дай бог узнаем, что кто-то открыл рот! Лично на фонарь подвешу, твари черножопые! Слышали? Лично! Каждого!!! — Старший остановился у машины, прикинул на глаз расстояние до расстрелянного дома. Затем достал из кармана гранату, сорвал кольцо и уверенно зашвырнул ребристую „лимонку“ в окно коттеджа. — Мы здесь хозяева!!!
Грохнул взрыв. Посыпались стекла. Спустя несколько секунд из окна потянулись клубы черного дыма.
Старший прошел к „Форду“, кивнув на ходу остальным:
— Поехали.
Иномарка и „Жигули“ медленно проползли через поселок. В зеркальце старший увидел косолапо бегущую через дорогу пожилую круглую цыганку. За ней спешили две дочери и хозяин. Этот поспешал сутулясь, словно под обстрелом. Старший усмехнулся жестко.
Сквозь щели в занавесках за машинами следили десятки пар глаз. Последний раз „Форд“ и „Жигули“ проявились под одиноким фонарем, словно рыбы, вынырнувшие из черной глубины океана. Секунда — и они вновь растворились во тьме.
* * *— Скажу откровенно, мне очень не нравится то, что происходит в городе.
Манила придвинул Мало-старшему хрустальную пепельницу, потеребил мочку уха. Получилось вполне аристократично. Манила всегда держался с достоинством, крайне вежливо, феней пользовался лишь в случае крайней необходимости, носил шикарные костюмы, запонки, галстуки закалывал булавкой — словом, выглядел „на миллион“. Если его что-то раздражало — как выражался сам Манила: „когда в туфле застревал камешек“, — он не повышал голос, не выказывал нервозности, а просто мял мочку уха. Как сейчас.
Мало-старший — громадный, одышливый, выглядящий ровнехонько на свои пятьдесят с небольшим — являл собой противдположность Маниле. Костюмы на нем сидели не слишком приглядно, да и запихивать собственное необъятное тело в „тройку“ ему становилось день ото дня все сложнее. Потому даже в костюме Мало-старший, известный под погонялом Кроха, выглядел так, будто его долго и с усердием валяли по полу сельского амбара.
Третьим в компании был мужчина средних лет. Он изо всех сил старался соответствовать рангу собеседников, но даже самый неопытный психолог тут же понял бы: ни Маниле, ни Крохе этот человек не в уровень. Погоняло у человека было Ляпа, и стоял он во главе небольшой бригады, имеющей свои куски на окраине. Сейчас Ляпа то и дело переводил взгляд с Манилы на Кроху и обратно, словно ожидая, какое решение они примут.
Встреча проходила в одном из люксовских номеров мотеля „Царь-град“, принадлежащего структуре Манилы. Мотель слыл местом спокойным и безопасным. Он никогда не спал, сюда съезжались поиграть в казино, на автоматах или на бильярде, попариться в сауне, потанцевать, посидеть в баре или поужинать в ресторане. Здесь всегда можно было встретить как проезжих водителей, так и местных горожан, причем не из последних. Словом, „Царь-град“ всегда был многолюдным. Даже если бы нагрянули незваные гости в лице ментов или конкурентов, они еще не успели бы пересечь холл, а Манила уже об этом узнал бы и успел бы предпринять необходимые меры безопасности. Ляпа не ждал подвоха с этой стороны. Он боялся не гостей, а хозяев. „Стрелку“ ему забили серьезную, по понятиям. Разговор велся реальный, с конкретными предъявами, на которые, если уж откровенно, ответить Ляпе было совершенно нечего.
— Мне не нравится происходящее в городе, — повторил Манила, наблюдая за тем, как Кроха давит окурок в пепельнице. — Твои люди, Ляпа, продают наркоту. Не могу сказать, что нам это очень нравится, но мы понимаем: раз в городе есть наркоманы, значит, торговать „дурью“ все равно будут. Потому мы не возражали, когда ты взял эту сферу бизнеса под свой контроль. Ни разу за все время мы не сказали тебе ни слова, не наезжали, не пытались выторговать долю для себя. Ведь так? Или я что-то забыл?
Манила внимательно посмотрел на Ляпу. Глаза у него были серыми, но теплыми. В них не таилось угрозы или зла, но… не стоило недооценивать Манилу. Если бы возникла насущная необходимость, он убил бы Ляпу так же просто, как таракана.
— Нет, все правильно, — торопливо подтвердил Ляпа.
— У нас никогда не возникало конфликтов на этой почве с твоей бригадой, правильно?
— Конечно. Все нормально, без базара.
— Правильно, — Манила снова потер мочку уха. — Но у нас, Ляпа, существовал уговор. Твои барыги не торгуют „дурью“ на наших участках. Наши куски — это наши куски, и твои люди не имеют права вести на них дела, предварительно не согласовав этого с нами. Я правильно говорю, Ляпа? — Тот кивнул. — А что теперь? Посмотри. Ночью молодняк рыщет по городу, как волки. Прохожих шарашат, машины раздевают, ларьки курочат. Наши ларьки, между прочим. Терпилы жалуются, и мне им ответить нечего, поскольку предъявы они выкатывают правильные, по понятиям. — Манила вздохнул, всем своим видом давая понять, что дальнейшая часть разговора ему крайне неприятна, но вести ее необходимо, дабы не возникало в дальнейшем беспутных напрягов. — Я бы выставил охрану, да ведь каждую точку не покроешь, так?
Ляпа покорно кивнул.
— Ну вот, — удовлетворенно продолжал Манила. — Я отрядил бойцов, они пару фраерков прихватили. Веришь, малолетки, чижики. По семнадцать каждому, но оба вмазанные так, что черное от белого отличить не могут. С помповиком в ночной магазин полезли, бакланы. Оказалось — оба нарики со стажем. Рубятся, что „дурь“ брали у вокзала. А ведь вокзал — Крохина территория.
Манила кивнул на угрюмо молчащего Кроху. И тот мотнул головой в знак подтверждения.
Щеки Ляпы приобрели белесый оттенок.
— Манила…
— На моих кусках тоже торгуют, — не слушая, продолжал Манила. — Лева с парой ребят приняли одного. Он сказал, что „дурь“ купил у каких-то охламонов в дискотеке, в „Спутнике“. Дискотека не моя, но стоит на моей территории, хозяин каждый месяц откидывает процент, как положено. Так теперь дело выкатывается, что я не знаю, кто пасется на моем огороде, а значит, и на слово мое положиться нельзя. Как же все это понимать, Ляпа?
— Манила, — Ляпа выпрямился, — гад буду, моих барыг на ваших кусках не было. — Лицо его стало бледным, в глазах вспыхнули злые огоньки. — Я сам бы хотел узнать, в чем тут дело. У меня, на „Палермо“, вообще беспредел кромешный творится.
— Погоди, — Кроха подался вперед могучим телом, и Ляпе на мгновение показалось, что над ним нависла скала. — Хочешь сказать, что мы тут фуфло гоним? Жиган, ты ответишь за базар?
— Отвечу, Кроха, это не мои барыги, — Ляпа старался сохранять выдержку, хотя это и давалось ему с трудом. — Мои на чужих территориях не работают, у кого хочешь спроси. Я сам хотел бы выяснить, чьи это душегубы. Мне Роза каждый день в грызло сует, предъявы двигает конкретно, как трактор. Ее люди прямые убытки несут. Торговля стоит. Барыги шугаются, чисто как лохи на разводе.
Роза Оглы была одной из самых крупных оптовых торговок наркотиками и стояла старшей в сети цыган-барыг. Ее дом — могучий трехэтажный особняк площадью с небольшой стадион — располагался точнехонько в центре Цыганского поселка.
— Махновцы какие-то торгуют „дурью“ дешевой. Процентов на двадцать пять дешевле за дозняк выходит, чем у нас. К тому же у них точки по всему городу, — продолжал Ляпа. — Половина клиентуры теперь на поселок не ходит. Роза жалуется, душегубы эти залетные на ее людей наезжают конкретно, со звоном лиловым: Говорят: кто не будет торговать нашей „дурью“, деревянный бушлат примерит. Пара барыг попробовали отказаться, так их отловили вечерком да отделали — страшно смотреть. Один в реанимации коней двинул, второй до сих пор под капельницей валяется. Два дома на поселке спалили, тачку сожгли.
— Погоди, Ляпа, — прищурился Манила. — Ты хочешь сказать, что не можешь на собственных кусках порядок навести?
— Манила, я не фраер, — угрюмо заявил Ляпа. — Не один год шарик топчу. Не надо меня понтами валить. Думаешь, я не пытался пробить, чьи это черти рогатые? Пытался, реально. Да только все мимо кассы. Никто ничего про них не знает. Ни папу ихнего, ни сколько человек в бригаде, ни какой они масти, ни кто за них мазу держит. Вообще ничего. Пацаны пытались „стрелку“ им забить по понятиям, перетереть о делах, прикинуть, что к чему, как фишка лежит. Те согласились, мои поехали, так их нашли только на следующий день у „Кавказской трапезы“. И то только потому, что один из бойцов слишком здоров оказался, из леса до стоянки дополз. А так бы кончились оба в лесу.
