Роберт Крейс - В погоне за тьмой (в сокращении)
Я начинал терять терпение:
— Какое это имеет отношение к Берду?
— Маркс был со мной достаточно откровенен. Он убедил меня.
— Он убедил вас, что Берд мог совершить эти убийства?
— Да.
— На основании фотографий? Альбом свидетельствует только о том, что между Бердом и человеком, который делал эти снимки, существует некая связь.
— Эти люди не дураки, Элвис. Они проверили возможность существования второго убийцы, но не нашли ничего, что бы это подтверждало. И на альбоме нет больше ничьих отпечатков.
— Они не смогли найти Анхеля Томасо. Они правы, только если будут игнорировать показания Томасо, данные под присягой, и именно это они и делают. Они предполагают, что он допустил ошибку.
— Возможно, и допустил, такое случается сплошь и рядом. Человек говорит правду такой, какой он ее знает, но ошибается в своем знании.
— То есть вы хотите сказать, что три года назад, когда мы доказали, что этот человек не мог убить Ивонн Беннет, мы ошибались.
Он неловко улыбнулся:
— Нет, мы были правы — учитывая ту информацию, которой мы на тот момент обладали. Здесь есть разница.
— Вы помните Лайонела Берда?
Он нахмурился — не понимал, к чему я клоню.
— Конечно, помню.
— Я поработал над этим всего несколько часов, Алан, но вот что я выяснил: убийства происходили в разных районах города и орудие убийства было в каждом случае разное. Из-за этого полиции было бы трудно объединить эти преступления, а значит, преступник все тщательно планировал. Мы имеем дело с опытным хищником. Берд таким не был. Его психологический портрет этому не соответствует.
Леви хмуро посмотрел на фото своей жены и дочек. За его спиной открывался вид на Лос-Анджелес.
— Элвис, я понимаю, что вы расстроены. Я тоже расстроен. Три года назад я боролся за мистера Берда и победил. В прошлый раз были правы мы, в этот раз правы они. Меняются факты, меняется и история. Это неизбежно.
Я встал и направился к выходу.
— Возможно, история снова переменится после того, как я поговорю с Томасо.
Он нахмурился точно так же, как когда смотрел на фото.
— Что ж, делайте что хотите, но вы только поставите себя в неудобное положение. И выставите себя неудачником.
— Алан, вы что, заключили сделку с Марксом и обещали ему молчать?
— Что вы такое говорите?
— Маркс и Уилтс вопили, что нельзя было снимать обвинения с Берда, но вашего имени они не называли.
Леви помрачнел:
— Не забудьте, выйдя отсюда, на парковке показать пропуск.
Джон Чен позвонил, когда я выезжал из здания. Его паранойя прогрессировала — он назначил мне встречу под мостом на Четвертой улице. Это малонаселенный промышленный район Лос-Анджелеса, известный прежде всего картонными шалашами бездомных под мостом. Через двадцать минут я сидел и наблюдал за этими бездомными. Подъехал на служебном фургоне Чен. Он огляделся по сторонам, словно проверяя, нет ли слежки, и быстро подошел к моей машине.
— Есть тысячи мест, где встречаться куда проще, чем здесь, — сказал я.
— И тысячи мест, где нас могут увидеть. — Он сунул мне конверт, но тут же забрал его. В огромных очках он походил на подозрительного попугая. — Вы кому-нибудь сказали, что звонили мне?
— Разумеется, нет. А что, кто-нибудь что-нибудь сказал?
— Через десять минут после нашего разговора Гарриэт вызвала меня в коридор и предупредила, чтобы я с вами не общался.
— Именно со мной? Она назвала мое имя?
— Нет, но кого еще она могла иметь в виду? Всю неделю так. Обстановка повышенной секретности.
Он снова стал озираться, и я — за ним следом.
— А в чем выражается то, что дело Репко ведут по-другому? — спросил я.
— Я работал по ее делу шесть недель назад — до того, как случилась история с Бердом.
— Ну и?
— На прошлой неделе Гарриэт сказала, что надо исследовать еще несколько образцов ее одежды. Девушку нашли мертвой в проулке, но что-то от Лайонела Берда могло оказаться там, где она жила. Гарриэт велела мне проверить ее одежду.
— И что же?
— Девушку убили почти два месяца назад. Ее родители убрали ее квартиру и забрали ее вещи. И вот я пришел к этим несчастным людям, мать плакала, братья смотрели на меня волком, а я обследовал ее одежду.
— Вы нашли что-нибудь, имеющее отношение к Берду?
— Вы знаете, что такое исследование вслепую?
— Нет.
— Нам дали образцы — сравнить их с образцами с ее одежды, но эти образцы были просто пронумерованы, никаких имен. Не знаю, были совпадения или нет. Я все отправил Гарриэт, сопоставление проводила она.
— А что вы проверяли?
— Волосы, ткани и так далее.
— А что сказали ребята из убойного?
Чен презрительно фыркнул:
— Они с нами тоже ничего не обсуждают. Мы сдаем свои отчеты Гарриэт, а она передает их оперативникам. Эти оперативники не обсуждают свои действия даже с ребятами из отделения, и те злятся.
Чен описывал отклонение от протокола. Детективы сотрудничают с криминалистами, а детективы-оперативники почти всегда работают вместе с детективами из отделений, потому что те общаются со свидетелями и жертвами. Я задумался: что же все это может значить?
— Этих девушек убил Берд?
Чена мой вопрос удивил.
— Ну да. Мы не нашли ничего, что дает основания предположить иное. Вот, смотрите.
Чен сделал копии материалов по Репко и Берду, в том числе описание места преступления и заключение медэксперта.
Сначала я просмотрел материалы по Репко. Все вполне соответствовало тому, что я прочитал в Интернете. В крови уровень алкоголя 0,2 — а это значит, что перед смертью она выпила не меньше бокала, но не больше двух.
Далее я перешел к материалам по Лайонелу Берду. И нашел подтверждения того, что мне уже рассказали Старки и Линдо. Правда, был еще список предметов, обнаруженных на теле. Под стулом была найдена одна таблетка оксикодона.
— Он что, принимал оксикодон?
— В крови обнаружена концентрация, соответствующая трем таблеткам, вместе с алкоголем.
— Он покупал его по рецепту?
— У уличных торговцев. Таблетка, которую мы нашли, ввезена из Мексики. Медэксперт полагает, он принимал это из-за ноги.
— Так, значит, нога болела? Так, что он даже машину водить не мог?
Чтобы покупать лекарство, ему надо было выходить из дому. Или просить кого-то покупать.
Тут у Чена загудел пейджер. Он взглянул на экранчик и нахмурился.
— Черт! Мне пора. Меня ищут.
Чен открыл дверцу, но перед тем как выйти сказал:
— Знаете, что я думаю? Дело закрыли, но оно не закрыто.
— Вы так думаете?
— А как иначе, приятель? Думаете, девушка пригласила Берда на ужин?
И Чен торопливо зашагал к своему фургону.
5
Я хотел почитать отчеты Чена повнимательнее и решил сделать это в кафе «У Филиппа» неподалеку от Чайнатауна. Ведь даже великие детективы испытывают иногда чувство голода. В этом кафе утверждают, что они еще в 1908 году придумали французский сэндвич. Может, и так. Но я всегда выбираю двойной с индейкой.
До отчетов я так и не добрался. Только я уселся за длинный стол, как мне перезвонил Джек Эйсли насчет Анхеля Томасо. Эйсли меня помнил, хотя мы встречались только однажды — когда я у него в квартире беседовал с Томасо.
— Я увидел сюжет в новостях, — сказал он, — и подумал, так это тот тип, которого видел тогда Анхель. Вот она — тень прошлого. А потом и вы позвонили.
В кафе было шумно — время ланча, поэтому я с телефоном и сэндвичем вышел наружу. Соус из сэндвича потек у меня по руке.
— Мне нужно с ним об этом поговорить.
— Анхель вернулся в Техас. У него ничего с актерством не получилось, и он уехал обратно в Остин. К тетке.
— Прекрасно! У вас есть его телефон в Остине?
— Я позвонил ему вчера, но тетка сказала, что несколько месяцев назад он снова уехал в Лос-Анджелес. Актерство — это зараза.
— А есть его номер в Лос-Анджелесе?
— Она не дала мне номер. Сказала, что передаст, что я звонил, но номер без его разрешения не дает.
— Слушайте, а может, вы дадите мне ее номер? — попросил я.
Я записал номер и через несколько секунд уже разговаривал с теткой Анхеля Томасо Кэнди Лопес. Я объяснил, откуда знаю ее племянника, и сказал, что мне нужно срочно с ним связаться.
— Оставьте свой номер, — сказала она. — Я ему передам. Я вас знать не знаю. Может, вы просто псих?
На это мне и ответить было нечего.
— А вы передали Анхелю, что звонил Джек Эйсли?
— Я оставила ему сообщение на автоответчике. Кстати, Анхель теперь не Анхель. Его зовут Энди.
Она произнесла это имя без испанского акцента, так, словно это было самое скучное имя на свете.
— Простите?
— Он говорит, Анхель Томасо — слишком этнично. Он теперь Энди Том. Будто Голливуд только и ждал Энди Тома!
