Валерий Рощин - Команда ликвидаторов
– Там не может быть повышенного давления, – спокойно парирует через переводчика старший досмотровой группы. – Внутри стоит обычная водяная помпа. Даже две: основная и дублирующая. А давление выравнивается за счет этой изогнутой трубки, – тычет он пальцем в деталь, венчающую одну из крышек. – Верно?
– Бог ее знает, – пожимает плечами старший механик, отвинчивая запоры.
– Я знаю это точно.
– А я все больше по машине. Тута и был-то всего раз. Или два…
Тяжелую крышку откидывают вместе с хорватом.
– Пожалуйста, смотрите! – отходит на пару шагов старый моряк, прикрывая спиной съемную панель. Сердце его громко стучит, руки не находят места. Однако вида он не показывает, стараясь держаться независимо, буднично.
Кто-то из хорватской команды направляется к открытому люку. Но пятидесятилетний мужчина с цепким взглядом зеленоватых глаз останавливает подчиненного и сам приседает на колено у округлой дыры.
Однако внутри ничего не видно – слишком темно. Хорват берет у коллеги мощный фонарь и сует голову в амбразуру…
«Эх, так бы взял и прищелкнул тебя этой крышкой! Чтоб враз твою шею перебило, а любопытная голова вниз булькнула. Щас все одно визг подымет на весь корабль. Гад…» – тоскливо думает Егор Иваныч. Он следит за реакцией дотошного хорвата и все сильнее сжимает ладонью рукоятку длинной отвертки.
* * *Море спокойно. Судно стоит на траверзе острова Ластово и едва покачивается на низкой волне. Слава богу, что нет большой качки, иначе нам с Хеленой пришлось бы туговато.
Около получаса мы болтаемся с ней на поверхности пресной водицы под самым потолком цистерны. По-хорошему следовало бы сразу надеть маски, открыть баллоны и спрятаться поближе ко дну огромной емкости, но запас дыхательной смеси невелик, и мне приходится рисковать, оттягивая момент погружения.
Это закон, написанный кровью. В обычном спецназе, воюющем на суше, принято брать на боевые операции как можно больше боеприпасов. Воды, жрачки и медикаментов – по минимуму, чтоб не сдохнуть, а боеприпасов столько, сколько унесешь в ранце и в карманах разгрузочного жилета. В подводном спецназе такое же отношение к дыхательной смеси. Остается в баллонах смесь – ты дышишь, живешь, выполняешь боевую задачу и даже рассчитываешь вернуться на поверхность. Падает давление – вместе со смесью исчезают надежды на все остальное.
В воде отлично распространяются звуковые волны. Настолько отлично, что порой невозможно определить направление на источник – звук словно атакует твой слуховой аппарат отовсюду, со всех сторон.
Это я к тому, что минут через сорок пребывания внутри цистерны мне приходит в голову неплохая идейка. Попросив Хелену не шуметь и набирая в легкие воздух, я периодически погружаюсь под воду и прислушиваюсь к происходящему на нижней судовой палубе.
Всплывая, каждый раз натыкаюсь на вопросительный взгляд девушки.
Успокаиваю:
– Пока тихо. Только далекий гул работающей машины…
И вот на исходе первого часа до слуха доносится отчетливая дробь шагов. Сомнений нет: несколько человек спускаются по трапу, ведущему в трюмный коридор.
Черт бы побрал этих погранцов! Во мне до последней секунды жила надежда на то, что они ограничатся досмотром жилых палуб. Увы, придется прятаться.
Помогаю девушке приспособить на голове маску. Подав из баллонов ребризера воздушную смесь, спрашиваю:
– Как ты?
Она кивает: нормально.
– Давай вниз и в сторону – подальше от люков.
Хелена послушно исчезает под водой…
Я выполняю те же действия со своим снаряжением, а перед тем как нырнуть, проверяю, не увидят ли нас хорваты сквозь толщу пресной воды, решив заглянуть внутрь танка. Перемещаюсь под люк, направляю луч фонаря вниз и… досадливо морщусь, потому что с легкостью нахожу миниатюрную фигурку подружки по несчастью.
– Это плохо, – шепчу, направляясь вниз.
Луч беспорядочно шарит по огромному пространству. Огромному и бесполезному – спрятаться тут негде.
Звук шагов становится все отчетливее и громче – люди приближаются ко входу в отсек.
Взгляд натыкается на единственный предмет, слегка разбавляющий однообразную картину металлического чрева – трубу укороченного торпедного аппарата, пониженного на «Sea Dream» до статуса обыкновенного шлюза. Его крышка, управляемая дистанционно из секретной ниши отсека, естественно, запечатана. Подплываю, осматриваю и на всякий случай дергаю за проушину, к которой прикреплен уходящий в стену рычаг.
Обнаруживаю небольшой люфт, свидетельствующий о том, что герметичной является только внешняя крышка, находящаяся в носовом подруливающем устройстве. Люфт имеется, однако совладать с круглой железякой не получается из-за упирающегося в нее рычага. Вот если бы вытащить болт, соединяющий проушину с рычагом!
Пытаюсь сделать это рукой. Не выходит.
Выхватываю нож и лихорадочно постукиваю рукояткой по краям гайки.
– Давай! Давай!..
Шаги идущих по коридору людей стихают. Ушли? Или остановились?..
Я этого не знаю и продолжаю попытки стронуть с места проклятую гайку. Внезапно по ушам буквально бьет хруст замкового механизма и громкий скрип дверных петель. Эти звуки мне хорошо знакомы. Опять гремят по металлу тяжелые шаги и даже слышатся обрывки разговора.
Моментально прекращаю стучать, прячу нож. На всякий случай пробую повернуть гайку и, к своему изумлению, обнаруживаю, что она поддается.
Покончив с ней, осторожно вынимаю болт, оттягиваю в сторону мешавший рычаг.
Есть! Круглая массивная крышка легко отъезжает в сторону, открывая передо мной темное жерло шлюза.
Несколько секунд уходит на то, чтобы доплыть до забившейся в угол девчонки, схватить ее за шиворот и запихнуть в аппарат. Лезу следом. И под звук отвинчивающихся запоров одного из верхних люков закрываю за собой крышку и выключаю фонарь.
В шлюзе холодно, тихо, темно.
Нет, я решительно ненавижу процедуру выхода наружу через торпедные аппараты! И не только выход, но и такое дурацкое времяпровождение, коим вынужденно занимаюсь сейчас. Лежишь на спине внутри жутко тесной трубы, похожей на холодную темную могилку, и считаешь минуты до обретения свободы.
Но я-то ладно. Я – мужчина и давно привычен к этим неудобствам. А вот выдержит ли девчонка?..
Глава 6
Босния и Герцеговина; город Бихач
10 августа
– Мы вас заждались. Шесть часов тут околачиваемся, – приглушенно говорит майор, словно человек, за которым они охотятся, стоит в нескольких шагах.
Анчич выходит из машины, потирает затекшую спину, оглядывается по сторонам. В движениях неторопливая надменность, присущая хищнику, загнавшему жертву в ловушку.
– Где Хелена? – справляется он у майора, тоже бывшего, как и сам Анчич.
– Дом, где она проводит время с Матичем, – в квартале отсюда.
– Машину нашли?
– Нет. Обшарили все в радиусе трех кварталов – как сквозь землю провалилась.
– Опиши дом.
– Двухэтажный, фасад из белого камня. В каждом этаже по две квартиры, на задах небольшой дворик.
– У дома кто-нибудь дежурит из твоих людей?
– Двое наблюдают, но близко подходить я запретил – побоялся спугнуть.
– Правильно. Сколько у «объекта» телохранителей?
– По-моему, в салоне было три человека: Матич, ваша дочь и водитель. Думаю, телохранитель остался при машине. Чего ему торчать возле широкой кровати?
– Оставь подробности при себе. И готовь людей к штурму…
Майор с двумя отставными офицерами из Беловарского корпуса выследил Хелену и осторожно вел от границы Хорватии. Прибыв в Бихач и установив местонахождение «объекта» с точностью до дома, он тотчас сообщил об этом Анчичу и попросил прислать подкрепление. Анчич примчался на двух машинах сам, прихватив с собой пятерых преданных людей. Этих сил, как он посчитал, будет достаточно для молниеносной операции захвата.
В багажнике принадлежащего ему автомобиля всегда имелось оружие: огромная сумка с парой автоматических винтовок, парой гранат, пятью пистолетами и большим количеством боеприпасов. Помимо оружия, имелся в сумке и аппарат спутниковой связи, несколько радиостанций и многие другие вещицы, необходимые в непростой деятельности истребителя сербской народности. Анте считался на родине национальным героем – после ареста Гаагским трибуналом хорватские музыканты написали и исполнили в его честь несколько песен. Потому с содержимым багажника, равно как и с хорватской полицией, проблем никогда не возникало.
При социализме его семья жила на острове в бедном рыбацком поселке. Когда Анте исполнилось четыре года, мать погибла от взрыва мины, оставшейся со времен Второй мировой войны. До шестнадцати он пробовал вписаться в марксистскую теорию развития общества, но ничего из этой затеи не вышло. Устав вместе с отцом считать каждую заработанную монету, юноша сбежал во Францию…
