Валерий Рощин - Марш обреченных
Едем долго и без остановок.
Лежу на боку, изредка приподнимаю голову – оглядываюсь на двух бугаев в камуфляже, сидящих возле единственного зарешеченного оконца в двери. Говорить с ними бесполезно, потому, утерев плечом сочившуюся из рассеченной брови кровь, снова отворачиваюсь к замызганной и ржавой стенке сварной «конуры».
Сапа ворочается рядом. Вздыхаю, представив его состояние…
О чем он сейчас думает? О тех девяти месяцах, что оставались до выхода на свободу и о внезапном свидании с армейским товарищем, разом перечеркнувшем все благие надежды? Или о том, как глупо попался, не успев и часа побыть на воле? Или же о странном появлении ментов, так расчетливо и оперативно сработавших на трассе?..
Да, последняя странность изрядно удивляет и меня.
Во-первых, слишком быстро хватился беглеца контролер.
Во-вторых, с трудом верится в то, что, узнав о побеге, начальство колонии с той же умопомрачительной скоростью организовало погоню и выставило перехваты даже на проселочных дорогах. Откуда взялась такая прозорливость? Отчего извечно неповоротливые чиновники вдруг проявили расторопность? Откуда, наконец, столько отмобилизованных сотрудников и транспортных средств?
Вопросов много. Ответов – ни одного.
…В последний раз качнувшись на кочке, грузовик останавливается, снаружи звякает замок. Нас ослепляет ворвавшееся внутрь будки яркое летнее солнце. Но ненадолго – бугаи заставляют спрыгнуть вниз и, пригнув обоим головы, ведут под руки по обширному замусоренному двору. Боковым зрением замечаю серые бетонные корпуса, похожие на заводские. На территории повсюду разбросаны рельсы, шпалы, остовы полуразрушенных механизмов, бурыми пятнами разбавляющие пыльную зелень бурьяна.
С тягучим скрипом открывается металлическая створка ворот. Толчок в спину; цементный пол огромного цеха; настораживающая тишина.
Десяток ступеней вверх по куцым ступеням лестницы; двадцать шагов по узкому внутреннему балкончику и поворот в длинный коридор. Слева и справа бесконечные двери.
Это бывшие мастерские или заводоуправление.
– Лицом к стене! – раздается команда в конце коридора. И Супрун беззвучно вздыхает, узнавая жаргон сотрудников охраны следственного изолятора.
Я послушно поворачиваюсь, и пока один из провожатых ворочает ключом в замке, изучаю пятна облупившейся масляной краски, сквозь которые проглядывает штукатурка, а местами и кирпичная кладка.
– Пошел! – снова толкают в спину.
Один коридор сменяется другим – темным и с сильным запахом застарелой плесени. Сбоку и сзади вспыхивают лампы фонарей…
«А вот это уже интересно!» – недоумеваю, когда приятеля закрывают в одной темной келье, а меня ведут дальше и водворяют в другую.
Слабый свет пробивается в щель между дверью и косяком. Осторожно исследую помещение: четыре шага в ширину и шесть в длину; глухие бетонные стены. На полу пыль и мусор. А вокруг противный кисловатый запах и жуткое безмолвие…
* * *Ровно сутки мы сидим взаперти в разных клетушках, приспособленных под камеры. Сидим в темноте, без воды и кормежки и к тому же с наручниками на запястьях.
На следующий день в келью входят молчаливые крепкие ребята и минут десять обрабатывают меня, со знанием дела нанося болезненные удары по суставам и внутренним органам. Стиснув зубы, стараюсь терпеть, лишь изредка выдавливая стоны. Похожие звуки доносятся из коридора – оттуда, где пребывает Илья.
Часом позже под потолком зажигается лампочка, распахивается дверь, и в келью заходят истязатели в компании седовласого мужика в темном штатском костюме. Тот задает несколько вопросов, касающихся моего знакомства с сотрудниками ФСБ. Вопросы недвусмысленно намекают на Баркова и на запланированную им операцию.
Прикидываюсь наивным дурачком – дескать, знать ничего не знаю.
Седой мужик криво усмехается, кивает подчиненным, и те опять принимаются меня дубасить.
Я решительно ничего не понимал.
То есть я догадывался, что в облаве на дороге принимали участие спецслужбы. Именно они в трех «УАЗах» выскочили на перехват и протаранили «шестерку». Они же отшили подъехавших на иномарках ментов и, запихав нас в будку, повезли в заброшенную промзону. Но откуда столь внезапно появились фээсбэшники?!
Вывод напрашивался один: они не первый день сидели у меня на хвосте, а взять решили после побега Супруна.
Вторая и не менее важная проблема вырисовывалась после допроса: согласившись работать на Баркова, я, вероятно, попал в эпицентр противоборства двух служб одной «конторы». Короче говоря, оказался между молотом и наковальней. И выхода из этого дурацкого положения не видел, поскольку не знал тонкостей и особенностей работы службы безопасности.
И, наконец, третья загадка: почему нас привезли и держат в этой заброшенной промзоне? Почему допросы происходят здесь, а не в следственном изоляторе или не в Управлении ФСБ Краснодарского края? Уж не потому ли, что приговор нам уже вынесен и остаться в живых не светит?
Лежа на холодном цементном полу и ощупывая ноющие суставы, я очень сожалею о том, что Станислав не предупредил о подобных ситуациях – не научил, как себя вести, не подсказал, о чем можно говорить, а о чем нельзя. Чертовски жаль и Супруна. Получается, я вынудил друга совершить побег и втянул в авантюру, выхода из которой не видно. Через девять месяцев Илья спокойно вышел бы на свободу, вернулся бы к семье и зажил привычной жизнью. Отныне же перед нами маячили туманные перспективы: в лучшем случае засадят обоих за решетку. В худшем…
А вот о худшем думать совсем не хотелось.
Из моих карманов при обыске вытащили все, кроме таблеток – небольшая упаковка нитроглицерина осталась в заднем кармане брюк. Иногда после побоев сердце прихватывало; дрожащими пальцами я выковыривал крохотную таблетку и закидывал ее в рот. Отпускало, но спасительного снадобья оставалось немного.
Спать не давали: плечистые ребята появлялись в келье каждый час. После десятиминутной обработки поили из фляжки водой и молча удалялись, оставив включенным свет. Так продолжалось несколько суток. Впрочем, счет времени я скоро потерял.
Седовласый мужик тоже навещал регулярно и задавал одни и те же вопросы. Хотя некое разнообразие в монологи все же привносил: пару раз, останавливаясь в дверях, цедил: «Будешь упрямиться – исчезнешь без следа. Закопают в подвале этого цеха, и никто никогда о твоей смерти не узнает…»
Утерев рукавом ветровки кровь, стекающую из разбитого носа, сажусь, прислоняюсь к стене… Из-за двери доносятся уже не сдавленные стоны, а крики Ильи. Словно, из него тянут жилы.
«Черт. У Илюхи серьезные проблемы с желудком. Язва и еще что-то… – с горечью подумалось мне. – А эти уроды в первую очередь метят по требухе. Суки!»
Приблизительно на пятый день в келью решительно входит седой мужик и швыряет одежду Супруна. Футболка с джинсами насквозь пропитаны кровью.
– Я не силен в медицине, но, по-моему, у твоего друга открылась язва – вторые сутки изо рта хлещет кровь, – извещает он с холодной усмешкой. И, пожав плечами, добавляет: – Своим тупым молчанием ты оказываешь ему медвежью услугу. При таком раскладе он не протянет и суток. Подумай.
Поднимаюсь. Действительно, пора подумать о друге.
– Наручники сними. Задолбался уже член из трусов двумя руками доставать.
Мужчина бросает подручному ключ, тот проворно снимает «браслеты».
Усмехаюсь, разминая затекшие плечи:
– Сколько добрых и полезных дел можно совершить под угрозой простого шантажа!
– Если бы ты не упрямился, мы давно бы договорились.
Осторожно трогаю разбитые губы.
– Дай мне слово, что сразу отвезешь Супруна в больницу.
– Обещаю, – кивает седой мужик.
– Тогда слушай…
Глава шестая
Краснодарский край, станица Северская
23 июля
Я говорю тихо, но торопливо и четко, чтоб товарищу как можно скорее оказали медицинскую помощь.
А потом происходит то, чего я не мог представить даже во сне.
Стоило произнести звание и фамилию Баркова, как дверь открывается и в келью заходит сам Станислав.
Я буквально теряю дар речи, а он подходит вплотную и мрачно произносит:
– Извини, но проверку ты не прошел.
– Проверку?! – изумленно переспрашиваю я.
– Да. Это была обычная проверка. И не более, – подтверждает он и, обернувшись, приказывает: – Приведите второго.
В коридоре слышатся шаги. В дверном проеме появляется Илья – живой и невредимый – без единого следа от побоев. Вздохнув, он виновато разводит руками.
Я в отчаянии.
Полковник обходит вокруг меня.
– Поначалу ты неплохо держался. Но стоило применить несложный психологический прием, и ты сломался. Извини, дружище. Мне нужны люди, способные выполнить задание, невзирая ни на что. Не знающие ни эмоций, ни жалости, ни прочих душевных слабостей.
