Михаил Федоров - Сестра милосердия
Как увидела рану, ей плохо стало. Клокочет мясо на груди, всё вырвано. А у самой в её бесформенной сумочке кроме новокаина ничего нет. Нечем обезболивать. Хватает шприц, а укола сделать не может. Не получается. Но вот воткнула иглу. Обколола новокаином, блокаду сделала. Перевязала.
Раненый — кучерявый абхаз из Кутола:
— Сестра! Что со мной?
— Да ранка! Пустяки, — а у самой на глаза слёзы наворачиваются.
— Сестра, у меня дочь. Ей восемь лет. Мне надо жить…
— Надо-надо…
«У меня у самой восьмилетняя…»
— Сестра… Меня Гиви зовут…
Смотрит: раненого никуда не денешь, не отправишь, кругом перестрелка продолжается. Дотемна прятались, пока его не вынесли и не отправили в госпиталь.
Теперь Наташу преследовал запах крови. Ребята принесли водку, чтобы отмыть кровь. Отмыли, но запах остался. С детства не терпела запаха духов, никогда не пользовалась ими, а тут вылила целый флакон. И они не помогли.
Всё делала, чтобы только не чувствовать этого запаха. А он не оставлял её.
После первого раненого был второй, потом третий… Кровь, кровь…
Иной раз приходили мысли: «Не уехать ли в Гудауту?» Но останавливало: «Ты что?! А что скажешь ребятам? Что — брату? Маме? Струсила? Бросила тех, кому тяжело?» И, проплакав ночь, оставалась.
А потом втянулась: привыкла к запаху крови, знала каждого из солдат — если так можно было назвать эту разноговорящую команду — и всегда была готова прийти на помощь раненому, больному. С огорчением смотрела на девчонок, которые приходили к ней в помощницы, охали: «Ой, как у вас неуютно!» — и бесследно исчезали.
2Неделю-другую Наташа пробыла одна. Как-то поехала за медикаментами в эвакопункт, который находился в Эшере в санатории.
Её там спросили:
— Ну, как? Наташа: — Сложно. Рота шестьдесят-семьдесят человек. Раненые прибывают, убывают. Я каждый день должна обойти ребят. Кому-то из медсестёр надо на месте находиться, а кому-то и обходить. Помощь оказывать. Это же не только тогда, когда ранят. Простуды очень много…
Ей говорят:
— Вот есть Лиана.
Наташа посмотрела на Лиану: маленькая, щупленькая. Тростинка. Она и сама некрупная, а эта — вообще ребёнок.
Не знает, что сказать.
А Лиана:
— Ой, я с ней поеду! Я с ней поеду…
Уговорила Наташу.
Наташа вскоре поняла, что не ошиблась и нашла настоящую помощницу и подругу.
Лиана попала на фронт как кур во щи. В тот день, 14 августа, была на работе. Работала заведующей общим отделом в горсовете в Новом Афоне. Во время перерыва сердцем почувствовала что-то неладное. Побежала домой на перерыв. Она жила на турбазе. Поставила на плиту разогреть обед, включила телевизор и в это время услышала сообщение о нападении.
У неё в декабре умерла мама, и на видном месте в коридоре висела чёрная косынка. Та попалась ей на глаза, она машинально надела её, побежала в горсовет. Пока бежала, косынку потеряла. Прибежала, сообщила жуткую новость.
Через некоторое время приехал знакомый художник. Он говорит: «Лиана! Давай передадим на радио. У меня есть номера телефонов радио «Свобода», «Голос Америки», «Би-би-си». Они побежали на почту. Художник сделал маленькую запись. Но когда начал говорить, стал заикаться. Лиане пришлось самой передавать по телефону.
В ту пору в Афоне много отдыхало. Начался переполох. Лиану, как заведующую общим отделом, поставили заниматься эвакуацией. На площади перед Новым Афоном собирали отдыхающих и отправляли кого автобусом, кого морем.
Вскоре появились первые ребята с позиций, а Лиана рвалась к ним и возмущалась: «Ну почему же у меня нет ни пистолета, ни автомата, и меня ни один из них не забрал!» Ночью, в два часа, в три часа приезжали. Лиана постоянно дежурила в горсовете, ей даже туда поесть приносили, и она встречала ребят. Они заскакивали, чай пили. Чем больше рассказывали, тем больше ей хотелось быть рядом.
Душа рвалась на передовую.
Дней через десять эвакуация закончилась.
Как-то утром Лиана сказала соседке:
— Я поеду в Эшеры на позиции.
Соседка:
— Ты не сможешь. Там очень страшно.
— А я попробую. Если вечером не вернусь — значит, я уехала.
В тот день привезли много раненых в больницу. А горсовет и больница находились рядом. Лиана пошла в больницу, решила испытать себя: сможет ли видеть раненых? Зашла в перевязочную. Увидела не кровь, не отрезанную руку, ногу, а в простыню завёрнутые куски тел. Непонятное что-то. От ужаса ей стало плохо, помутилось в голове, но она взяла себя в руки. Помогла собранные в простыни части тел погрузить в «скорую», которая везла останки в гудаутскую больницу.
Надо сначала определить, кто это, а потом — в морг.
Доехала на «скорой» до турбазы, дома собрала вещи и успела на эту же «скорую», которая возвращалась в Эшеры.
Провожать её было некому, у неё ни мужа, ни отца, ни матери, поэтому она только закрыла дверь на ключ и отдала его соседке:
— Присмотри за комнатой.
Её привезли в санаторий, откуда эвакуировали раненых.
Главврач, пожилой абхаз, увидел её:
— Сейчас на первой же «скорой» ты уедешь. Ты должна вернуться… — Нет, я не поеду, — твёрдо ответила Лиана.
— Тогда ты будешь туалеты мыть.
Она:
— Тогда я помою туалеты.
Он испытывал её.
Лиана вычистила и выдраила туалеты — сделала это, как выразилась, «на нервной почве». Потом села на порожки лечебного корпуса и сидела, обиженная, ни на кого не смотрела. В это время в санаторий приехала Наташа, за которую, как за единственную возможность попасть на передовую, и ухватилась Лиана.
3Лиана с Наташей поселились в маленьком домике-мазанке. Хозяйка его, бабулечка из России, на старости лет переехала на Кавказ. Домик находился недалеко от школы, которую дырявили снарядами, минами, простреливали из пулемётов. Рядом со школой стоял дом, где вырос Ардзимба, там жили его родители, вот поэтому это место на взгорке постоянно обстреливалось.
Наташу с Лианой дёргали: где ранят — они едут. Куда ещё вызвали — бегут.
Но когда бы они ни вернулись, их всегда ждала бабулечка.
Грузины боялись подойти к Эшере. Потом придвинулись ближе. И вот танки пробрались по броду Гумисты и поднялись по дорогам. В это время Наташа с Лианой шли с позиций. Прошли школу, спускались по бугру. Дорога извивалась вдоль российской воинской части.
И надо же… Медсёстры в одну сторону выходят — на танки нарываются, в другую — тоже.
Куда бежать? А некуда: с одной стороны бетонная стена воинской части, с другой — заборы частников. В стене дыра.
Лиана: — Ой-ой-ой!..
Вздрагивает.
Наташа:
— Трусиха! А ну лезь!
Стала Лиану в дыру запихивать. Затолкала. А самой куда? В такую дырку не пролезет. А сзади уже слышит рёв моторов.
Смотрит: следы обуви на стене и прутья торчат. «По ней в самоволку ходят», — дошло. Подскочила и, хватаясь за прутья, полезла вверх.
Лезет, а сама видит, что из-за поворота дуло танка поворачивает. Легла животом на стену. Одну ногу забросила. Перевалилась. Вниз… Летит — и не летит. Качается.
Она повисла: штанина, как парус, зацепилась за проволоку. Она качается.
Штаны трещат… Наконец упала — в руки Лианы.
За стеной прорычал, обдав дымом забор, танк.
Подруги нырнули в первую попавшуюся дверь. Прижались друг к другу.
Лиана так перепугалась, что даже по надобности боялась пойти одна, просила: «Пошли вместе!» По запаху поняли, что попали в свинарник. Благо свиней в нём уже не осталось.
Утром в дверь заглянул солдат:
— Ой, девчонки, чтой-то вы тут?
— Мы… мы…
Наташа закрыла голые коленки сеном.
— Гомарджобы? — показал пальцем за забор.
— Они, они самые, — закивали головами.
— Да не бойтесь, они к нам не сунутся… Я счас…
Солдатик принёс галифе:
— На….
— Отвернись…
Наташа натянула галифе — большое.
— Какого размера?
Лиана наклонилась к бирке:
— Пятьдесят шестой!
Наташа выглядела в них так смешно, что солдат и Лиана не смогли удержаться от смеха.
— Ладно, я сейчас на склад схожу…
Наташа снова накрылась сеном.
— На, меньше нет, — вернулся солдат.
Наташа примерила галифе. Штанины уже не напоминали парус.
Медсёстры подружились с солдатами российской воинской части. Ходили в часть за водой, где стояла водовозка. Только не через забор, а через ворота. А если начинался обстрел, то бегом: прибегут, воду в ведёрко наберут — и обратно.
Солдаты подарили им медицинские сумки с крестами, помогали медикаментами. На голове медсестёр появились: у Лианы — пилотка, у Наташи — берет.
Вскоре часть прорвавшихся в Эшеру танков подбили, часть — захватили, а нескольким по броду удалось убежать за Гумисту.
