Сергей Зверев - Властелин неба
— Наша фирма предъявляет очень высокие требования к руководителям групп. Как минимум такой человек должен знать арабский, татарский и русский языки. Галиакбар-хаджи владеет к тому же в совершенстве английским. Он знает все детали и особенности совершения хаджа, традиции тех стран, через которые пролетает ваш путь. Он уже дважды совершил хадж. Мы не сомневались, что лучшего руководителя для вас мы не найдем, и поэтому очень рады, что уважаемый эфенди Галиакбар-хаджи согласился возложить на себя столь хлопотные и ответственные обязанности. Поприветствуем его!
Молодой человек захлопал в ладоши, и его примеру охотно последовали паломники.
Галиакбар-хаджи сдержанно и с достоинством поклонился.
Менеджер турфирмы жестом пригласил в высокий красивый автобус:
— Поднимайтесь, пожалуйста. Чартерный рейс на Дамаск через два часа.
По дороге в аэропорт Галиакбар-хаджи взял в руки микрофон и довольно подробно и обстоятельно рассказал о маршруте их путешествия. Из Дамаска до Мекки, сообщил он, придется добираться автобусом, и это наиболее трудная часть путешествия. Аэропорты Эр-Рияда — столицы королевства — в начале двенадцатого месяца мусульманского лунного календаря, который называется «зу-ль-хиджжа», т. е. «обладающий паломничеством», просто не в состоянии справиться с потоком авиапассажиров, стремящихся попасть в вожделенное место в положенный срок. Поэтому паломники из России, как правило, летят до Дамаска в Сирии или до Аммана в Иордании и уже оттуда прибывают в Мекку автотранспортом.
— А как далеко мы будем жить от главной мечети, уважаемый Галиакбар Абдразакович? — спросил его бывший студент, видимо, привыкший за последние благополучные годы жизни к высокому уровню комфорта.
Старик не высказал никакого удивления, что его назвали так, как было принято его называть во время работы на кафедре иностранных языков в университете, а спокойно ответил:
— Хадж лишь юридически оформляется как туризм, между тем этот акт веры не имеет ничего общего с развлечениями и отдыхом. Но ты, Рафаэль, не беспокойся уж так сильно. Согласно договору фирма «Итиль-тур-хадж» обеспечивает проживание в Мекке в домах паломников на расстоянии не более двух километров от Харама. Надеюсь, ты не очень устанешь за время паломничества.
— Конечно, конечно, учитель! Вы меня помните? Ведь прошло столько лет!
— У меня хорошая память, Рафаэль. Это профессиональное…
7
Через нижнюю полусферу остекления «Громобоя» сначала были видны мелькавшие верхушки деревьев, а затем линия горизонта быстро ушла вверх. Вертолет резко снижался, едва ли не задевая днищем острые вершины сосен, а затем вновь взмыл вверх, очень быстро поднявшись на такую высоту, что асфальтовая лента шоссе под ногами превратилась в тонкую серую нитку, лежавшую на темно-зеленой мягкой траве, которая на самом деле была не травой, а сосновым лесом.
Иванисов, без усилий перемещая рукоятку пошагового управления, пробовал чудо-машину на самых разных режимах. «Громобой» легко слушался пилота, исполняя все его, порой весьма рискованные, желания. Летчик чувствовал себя в кабине уютно и спокойно, новый вертолет давал удивительное ощущение свободы перемещения в воздухе.
Машина была устойчива на крутых виражах, подъемах и спусках так, что Георгий едва удерживался от соблазна попытаться исполнить некоторые фигуры высшего пилотажа, которые обычный вертолет по определению исполнить не мог. Однако, несмотря на азарт и бесшабашную лихость, которыми отличался пилот Иванисов, на безумные поступки в воздухе он был никак не способен.
Слишком много смертей по причинам обычной глупости пришлось наблюдать ему за свою летную карьеру. Афганистан Георгий не застал, но Чечни хлебнул достаточно. Впрочем, смертельная опасность нередко поджидала вертолетчиков не только в период боевых действий, но и в мирное время. Доводилось бывать в различных передрягах, не раз останавливаться у гибельной черты, стараясь учиться на чужих трагических ошибках, а не на своих, как получается у большинства людей на этой земле.
В правом кресле кабины сидел Петруха. Старшему лейтенанту Романчуку некогда была глазеть по сторонам, его внимание было полностью отдано дисплеям, встроенным в его половину приборной панели вертолета. Хотя время от времени, с интервалами в несколько секунд, оператор все же бросал взгляды через стекло кабины. Под руками у него были кнопки и тумблеры пульта ведения огня.
— 27–31, — требовательно крикнул он в микрофон, закрепленный на шлеме у его рта. — Жора! 27–31!
— Слышу, Петруха, слышу, — успокаивающе произнес Георгий.
В самом деле, оператора было хорошо слышно и без всяких наушников, лопасти вращались удивительно тихо, двигатели шумели не более чем обычный домашний пылесос. Однако приказ есть приказ, и они не выключали шлемофоны. Во время ракетного залпа или отстрела тепловых ловушек члены экипажа могли не расслышать друг друга или неверно понять, что было совершенно недопустимо в скоротечном, длящемся порой мгновения современном бою. Ведь пилот и оператор должны были действовать слаженно и представлять собой единое целое.
— 27–30! НЛЦ! Блин! ЛЦ. Птица!!! — выдал, цокая, энергичную тираду старший лейтенант, которая означала, что в определенном месте он обнаружил низколетящую цель и тут же понял, что это ложная цель, скорее всего, птица.
— Вас понял, — ухмыльнулся Иванисов, видя, как старается молодой горячий старлей, желая показать свои способности во всей красе, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, если они, конечно, были, по поводу обоснованности его включения в экипаж «Громобоя».
— 27–30, — вновь повторил оператор.
— Вас понял! — тут же отреагировал Иванисов.
— ЛЦ! Блин! Что эта девка передает, мать ее за ногу!
Внезапно в привычные шумы вмешался постепенно нарастающий неприятный, леденящий душу вой, а затем по ушам ударил громкий хлопок, после чего экипаж оказался в абсолютной тишине и темноте.
— Приехали, — огорченно констатировал майор. — Вылезай, Петруха. Разбор полета будет.
И старший лейтенант первым покинул тренажерный комплекс «Громобоя», несмотря на сугубо отечественное происхождение носивший звучное иностранное имя LOFT. Эта английская аббревиатура означала, что они с командиром только что осуществляли летную подготовку в условиях, максимально приближенных к реальным, — Line Oriented Flight Training.
Тренажер представлял собой вещь едва ли не более фантастическую, чем сам «Громобой». Пожалуй, единственное, что он не мог сымитировать, так это перегрузки во время резкого снижения или подъема. Звуки, вибрация, трехмерное изображение, возникавшее на стеклах кабины, создавали полную иллюзию полета с боевыми стрельбами.
В учебный класс вбежала возбужденная Людмила, которая тренировалась в комнате через стенку.
— Ну и куда ты нас выводила? Ты куда смотрела? На экран или в окно? А в реальной обстановке куда будешь смотреть? — обрушился на нее Романчук.
— Вся информация к вам поступала согласно показаниям приборов, — огрызнулась девушка. — Неизвестно, куда ты смотрел и что видел.
— Нет, ты только послушай ее, — жалобно заныл Петруха. — Я, блин, боевой офицер, можно сказать, вынужден выслушивать хрен знает что!
— Без блинов с хреном при девушке! — строго сказал ему Иванисов. — Не в казарме, не забывайся.
— Ладно, мальчики, не ругайтесь. Сейчас придет дядя… то есть Ринат Галиакбарович, и раздаст всем сестрам по серьгам.
— Ну что, слышал? — с притворным возмущением сказал старший лейтенант. — Вот мы уже и сестры! Скоро в куклы играть начнем и бантики заплетать.
Возмущение было притворным, потому что на самом деле Петрухе, который в отличие от многих своих товарищей по училищу так и не обзавелся законной женой на последних курсах и отправился на службу в Таджикистан холостым, очень нравилась Людмила. Ее внешняя привлекательность — особенно девушку украшала улыбка, а улыбалась она легко и по всякому поводу — сочеталась с открытым и озорным характером.
Против такого коктейля Романчуку устоять было трудно, если вообще возможно. Ведь до встречи с Людмилой в течение трех лет оператор был лишен приличного женского общества. Он коротал свободные вечера, как правило, в теплой компании таких же, как он, неженатых лейтенантов, уничтожая сэкономленное «шило» из весьма объемного — семнадцать литров! — бачка стеклоочистителя своей винтокрылой машины.
— А ты что, и в самом деле конструктору племянницей приходишься? — вдруг поинтересовался Иванисов. — Уже который раз гляжу, спотыкаешься. Он вроде как татарин или башкир, а ты белобрысая или почти рыжая. Или красишься?
— Обижаете, майор, я — натуральная блондинка, — уходя от ответа на первый вопрос, сказала Людмила.
