Андрей Воронин - Пророк
– Что там у тебя, Гаврилов?
Солдат и сам не знал, во что уперлось лезвие лопаты.
– Кастрюля или ведро, мать ее… – сказал он, налегая ногой на штык лопаты.
– Какая, на хрен, кастрюля? Тут, на холме, отродясь никто не жил.
Прапорщик был из местных и знал, что дома здесь раньше не стояли, во всяком случае, на его памяти и на памяти его родителей.
Гаврилов продавил-таки лезвие лопаты сквозь что-то металлическое и твердое, выворотил глыбу слежавшегося песка. В ней четко просматривались вкрапления ржавчины. Прапорщик присел на корточки и, куря, посмотрел в яму. Гаврилов криво усмехнулся:
– Клад, наверное, товарищ прапорщик.
– Давай-ка его сюда!
Гаврилов аккуратно, уже не налегая на лезвие лопаты, обкопал то место, где, по его разумению, находилось что-то металлическое. Затем ладонью счистил песок и, подковырнув пальцами, извлек из песка ржавую каску времен второй мировой войны. Прапорщик принял находку, впрямь похожую на казан для плова.
– Каска, – задумчиво произнес прапорщик, рассматривая находку. Затем сплюнул под ноги. – Немецкая.
Гаврилов продолжал расчищать песок. Показались две довольно толстые кости. Никаких сомнений в том, что они принадлежали человеку, не было. Все бросили копать и собрались у ямы ефрейтора Гаврилова. Тот извлек череп без нижней челюсти, брезгливо его очистил, затем воскликнул:
– О, зубы золотые!
Когда череп поставили на край ямы, то на солнце стало видно, что коронки не золотые, а из белого металла.
– Что делать, товарищ прапорщик? – растерянно спросил Гаврилов, выкладывая рядом с черепом кости.
– Что тут будешь делать? – прапорщик поскреб щеку. – Подполковник сказал копать здесь, мэр место выделил. Завтра похороны. Поднимем шум – пойдут сплетни, разговоры по городу, родственники начнут возмущаться. Не его это земля, – прапорщик ткнул пальцем в лоб черепа, – пусть бы в Германии своей лежал. Его сюда никто не звал. Выкинь в канаву – и дело с концом! И так уже полчаса потеряли, – пробормотал прапорщик, глянув на часы.
Ему хотелось быстрее отсюда уйти, а не думать о каком-то несчастном немце, которого, скорее всего, даже не хоронили, его просто засыпало в окопе во время бомбежки.
Гаврилов еще покопал, но ни оружия, ни других костей не обнаружил.
– Хрен его знает, куда все остальное подевалось.
Он выпрыгнул на сухую траву и отряхнул штаны. Прапорщик пожертвовал свежую газету, в которую ефрейтор Гаврилов принялся заворачивать кости и череп.
– Выкопаешь яму внизу, – прапорщик, как полководец во время боя, перстом указал на место, где следовало захоронить найденные останки, и расправил плечи. – И никому ни гу-гу, ясно?
– Так точно! – дружно ответили солдаты, орудуя лопатами.
И тут прапорщик увидел, как на светлый песок легла темная тень. На несколько мгновений в разрывах серых туч снова выглянуло солнце.
Прапорщик обернулся: тот самый мужчина, во всем черном, с кожаной черной папкой, длинноволосый, бородатый, стоял, немного жмурясь, глядя на череп в руках ефрейтора.
– Могилу потревожили, – негромко произнес он мягким певучим голосом, который легко перекрывал свист ветра. – Недоброе дело – могилы тревожить.
– Что нам остается? – развел руками прапорщик. – Это же немец, враг. Да даже и не немец, а только часть.
– Не имеет значения, – сказал мужчина, отбрасывая седую прядь.
Мужчина в черном был лет сорока трех, высокий, статный, широкоплечий, немного странный, словно не от мира сего. Черные брови, большие, глубоко посаженные глаза и лицо, как у артиста.
В городе он, возможно, смотрелся бы нелепо, но на кладбище он выглядел органично, куда более органично, чем командиры и их солдаты с лопатами.
– Так что же нам делать, может, подскажете? – на «вы» обратился к незнакомцу прапорщик, еще не понимая, кто стоит перед ним, но чувствуя силу, исходящую от этого человека.
Так стоят люди перед морем, абсолютно спокойным и тихим, в любой момент готовые к тому, что на берег может обрушиться волна, смоет дома, лодки, вывернет с корнями деревья, уничтожит все живое.
Мужчина немного виновато улыбнулся:
– Я бы вам посоветовал, друзья мои, все это аккуратно положить назад, ямы засыпать, а сверху заложить дерном. Потом поставить здесь крест.
– Вот еще! – вырвалось у худого прапорщика. – Такую работу проделали и все коту под хвост? Мы нашим ребятам могилы копали, а он кто? – прапорщик вновь ткнул пальцем в череп. – Ефрейтор Гаврилов, отнеси фашиста и закопай, да побыстрее!
– Стой, – сказал мужчина, просьбы в его голосе не было, он звучал нейтрально, словно мужчина в черном передавал чужую волю, кого-то более могущественного, чем прапорщики, полковники и генералы.
Ефрейтор Гаврилов замер. Прапорщики тоже насторожились, на мгновение окаменели, они не привыкли, чтобы штатские командовали военными.
– Вы, собственно говоря, кто будете?
– Я приехал сюда по благословению патриарха;
– Какого патриарха? – слово «патриарх» звучало как «генералиссимус», и прапорщики отступили на шаг от края могилы, пытаясь сообразить, бывают ли у священников документы, удостоверяющие личность, или таковые отсутствуют.
– Я приехал в ваш город для того, чтобы в Ельске возвели храм, чтобы людям было где молиться Богу, чтобы было где отправлять в последний путь усопших, крестить новорожденных, венчать.
– Какой такой храм? – худой прапорщик вытащил из кармана бушлата пачку дешевых сигарет, но закурить не решался.
– Я бы посоветовал вам выкопать могилу вот там, внизу, у подошвы второго холма.
– Там же топко!
– Там сухо, – возразил незнакомец.
– Нам надо посоветоваться с подполковником, а он посоветуется с мэром, – прапорщик говорил уже так, словно перенос могилы – дело решенное, осталось только утрясти детали.
– Я сам поговорю с Цветковым, я как раз собирался к нему. А вы копайте. Посмотрите, будет лучше.
– А если и там что-нибудь найдем?
– Там ничего нет, там чистая земля. Там можно даже часовню ставить.
– Закопать ямы! – резким, приказным тоном обратился к солдатам тощий прапорщик и тут же почувствовал себя неловко.
Солдаты принялись за работу. Мужчина кивнул, низко склонив голову, откинул со лба длин ные с проседью волосы и неторопливо, словно по воде, медленно поплыл с холма вниз.
– Во дела, – сказал краснолицый прапорщик, – никогда раньше с попами не говорил. Видеть видел, а вот поговорить не доводилось.
– Ничего мужик, видный, – сказал тощий прапорщик, наконец-то закуривая сигарету.
Когда прапорщики взглянули вниз, мужчины в черном уже не было.
– Куда он свернул?
– Кто ж его знает, – сказал краснолицый, – только что был внизу, а тут раз – и нет.
– Вот дела! Туда пойдем копать?
– Ну, если священник сказал…
– Ты уверен, что он священник?
– Кто же, по-твоему?
– Да, на священника похож. И борода, и волосы… А самое главное, голос у него красивый, наверное, песни поет.
– Ладно, пошли, все разметим и прикинем.
А вы пошевеливайтесь, поскорее!
Прапорщики пошли к тому месту, на которое указал незнакомец. Минут через двадцать к ним присоединились солдаты. Работа шла быстро, как по маслу, место и впрямь оказалось сухим, песок буквально рассыпался, распадаясь на отдельные кристаллики, как крупный тростниковый сахар.
– Красота, – сказал краснолицый прапорщик. – И тихо здесь, и ветер не воет, и солнце светит. Даже тепло, как летом, да и просматривается все вокруг. Место – лучше не придумаешь.
Глава 4
Солдаты еще копали могилы, когда мужчина в черном поднимался на крыльцо мэрии. Самым удивительным было то, что его черные ботинки блестели как новые, на них не было ни песчинки, ни капельки грязи, словно он секунду назад выбрался из машины и ступил на землю, а не пешком вернулся с кладбища. В приемной Ивана Ивановича Цветкова за электрической пишущей машинкой со снятым кожухом сидела очаровательная двадцатилетняя секретарша, дальняя родственница мэра.
Мужчина вошел, посмотрел на девушку и негромко спросил:
– Иван Иванович на месте? – он даже не спросил, а сказал это утвердительно, словно сквозь двойную дверь увидел фигуру Цветкова с плотно прижатой к уху телефонной трубкой.
Девушка оторопела. Она машинально одернула юбку и одарила гостя самой приветливой улыбкой. По внешнему виду она поняла лишь одно – перед ней человек не местный, он явно из столицы, к его мнению все вынуждены прислушиваться, и, когда он говорит, все, как правило, молчат и внимательно ловят каждое слово. Она суетливо выбралась из-за стола и открыла гостю дверь, даже не спросив, назначена ли встреча и по какому вопросу мужчине нужен мэр.
Цветков приподнял голову, все еще прижимая телефонную трубку к уху. Мат, готовый сорвать ся с его полных губ в адрес начальника коммунального хозяйства, застрял в горле, как тонкая рыбья кость. Мэр закашлялся, напрочь забыв, о чем несколько секунд назад вел нелицеприятную беседу. Он положил трубку, выскочил из-за стола и представился:
