Антон Кротков - Африканский штрафбат
На третий ночь Замбах и ещё двое пленных сбежали. Сделать это оказалось несложно. Во время ночных остановок японцы небрежно организовывали охрану, будучи уверенными, что пленные так обессилены и психологически подавлены, что не смогут бежать. К тому же вокруг на сотни километров простирались непроходимые джунгли и малярийные болота. Во мраке блестели сотни пар жадных глаз. Уже попробовавшие человечины псы нетерпеливо выли в ожидании нового дня и нового пиршества…
Напоследок беглецам удалось выкрасть из японской машины флягу с водой и трофейный американский рацион для джунглей, состоящий преимущественно из всякой сладкой ерунды. Когда шли напряжённые бои «Джи-Ай»52 обычно ели только сладости и жевали резинку, а всё остальное выбрасывали. Поэтому штурмовой рацион солдат, воевавших на Тихом океане, был составлен из этих предпочтений – в нём имелось 28 кусочков самых разнообразных твёрдых сладостей, сгущёнка, жевательная резинка, сигареты и немного «нормальных» продуктов в виде банки консервированного мяса, пачки галет, мешочка сухофруктов.
Продукты они разделили по-братски. Жадно наворачивая после нескольких дней голодовки тушёнку, Замбах с недоумением вспоминал, с каким презрением знакомые американцы относились к консервированному мясу, которое у них называлось «спамом». Он даже видел карикатуру в журнале «Янк», на которой два солдата-парламентёра с белым флагом говорят офицеру противника: «Нас послали сказать, что мы сдадимся, но при условии, что в плену нас не будут заставлять есть любимое американское лакомство «Спам». Но это было до настоящего плена. Теперь многие сдавшиеся японцам американцы, получая на день лишь горсть риса, могли только мечтать о такой роскоши, как тушёнка…
Итак, кое-какая еда у беглецов имелась. А из-за воды у них почти сразу началась вражда. Поэтому Замбах решил, что не будет претендовать на содержимое фляги, чтобы не ссориться своими спутниками – тридцатилетним занудой с большой плешью на темечке – каким-то штабным работником, и совсем юным морпехом. Ян также уговаривал товарищей не есть сладости, которые только разжигают жажду, а питаться тем, что может дать лес. Он показывал как собирать с листьев росу и влагу, содержащуюся в некоторых растениях, чтобы утолить жажду. Но его не слушали.
Перед турне на Филлипины Замбаха, как и всех следующих в тропики военнослужащих, снабдили брошюрой «Как выжить в джунглях». Во время долгого перелёта Ян от нечего делать изучил инструкцию от корки до корки, не догадываясь, что скоро полученные знания ему очень пригодятся. Изданный армейским издательством буклет был написан очень толково, снабжён цветными иллюстрациями и содержал массу ценных рекомендаций. Благодаря полученным знаниям Замбах знал, что можно найти вполне пригодную для питья воду, просто наблюдая за птицами и насекомыми; что в джунглях можно не бояться голодной смерти, если ты будешь питаться насекомыми. Важно только уметь отличить пригодных для еды и богатых протеином гусениц и жуков от ядовитых.
Замбах пытался рассказать обо всём этом своим спутникам. Морпех шутливо отвечал, что лучше съест собственные ботинки, чем положит на язык таракана. А канцелярист в ответ раздражённо советовал поляку не слишком умничать.
Этот штабной вёл себя очень заносчиво. Уверял, что год прослужил в Генеральном штабе и вообще он, мол, большая птица и его обязательно станут искать: «Главное суметь сообщить о себе, и вы увидите, что за мной обязательно пришлют спасательный самолёт или подводную лодку».
У него была невероятно длинная аристократическая фамилия, которую невозможно было запомнить. Ян не раз задавался вопросом и раньше, встречаясь с чудаками, именующимися столь пространно, к чему им такие сложности. Ведь всё равно за исключением специально подготовленных церемониймейстеров ни у кого не хватит терпения поприветствовать тебя по всем правилам. В любом случае всё ограничится обыкновенным: «Привет, Джэк!» или: «Как дела, Старина Пол?». В конце концов Ян решил, что таким образом лишённые талантов люди пытаются выглядеть более значительными, а говоря проще, выпендриться. Но штабисту его фамилия помогала мало, во всяком случае в их тесной компании. И мужика злило, что спутники не воспринимают его всерьёз, а мальчишка – тот и вовсе не признаёт ничьих авторитетов и норовит сделать лишний глоток из фляги.
Вообще штабист производил какое-то серое впечатление. Лицо у него было правильное, но какое-то слишком типичное, невыразительное, будто стёртое, – лишённое индивидуальности. Да и все повадки выдавали в нём человека мелочного, скучного и трусливого. Если в присутствие такого чистоплюя карманник стащит кошелёк у прохожего, он не бросится ловить вора, рискуя напороться на нож, а лишь подмигнёт полицейскому и тут же уйдёт, чтобы избежать мести со стороны дружков пойманного преступника.
Яну больше импонировал его молодой спутник. Замбаха очень впечатлило, как во время побега морпех из мальчишеского лихачества на прощание снизу, подобно бейсбольному игроку швырнул камень в японского часового и тот беззвучно рухнул на землю, и больше не поднялся. Не было сомнения в том, что паренёк – настоящий герой, и не раз таким же образом швырял гранаты в противника. Хотя похоже он был недавним молодым салагой из последнего перед сдачей гарнизона пополнения. Обычно новичков прямо после прибытия отправляли маленькими партиями на передовую. По странному стечению обстоятельств это почти всегда происходило вечером. Не имеющие друзей и навыков, необходимых для выживания в смертельной обстановке, новобранцы массами гибли в первом бою, не успев даже сообщить, как их зовут более опытным товарищам по взводу. Выживали лишь самые приспособленные. К таковым и относился спутник Замбаха. Он никогда не унывал, быстро психологически и физически приспосабливаясь к самой тяжёлой обстановке. Он рассказал Яну, что при отправке на фронт получил скверные ботинки, не подходящие для жаркого влажного климата. Так что в джунглях из-за невозможности просушить обувь и одежду у него быстро развилась «траншейная стопа» – кожное заболевание ног, выражающееся в их гниении.
В его взводе из-за того, что война затягивалась и верх начинали брать японцы, утвердилось мнение, что домой можно вернуться относительно целым, только если повезёт и ты получишь ранение на миллион долларов – Million dollar wound. Испорченные ноги тоже не подпадали под категорию особенно тяжёлых – при своевременном обращении в санчасть можно было избежать ампутации конечностей и инвалидности, – зато почти стопроцентно гарантировали отправку в Штаты.
Но молодой десантник не спешил домой. Сперва, он должен был заслужить пару медалей и сержантские нашивки. Поэтому когда вражеский снайпер подстрелил одного его сослуживца по взводу, парень сразу переоделся в его ботинки и продолжил воевать. Вот такой это был прирождённый солдат. И кто бы мог подумать, что вскоре он будет предательски убит своим же товарищем.
Во время ночного привала тыловой деятель, который при другом раскладе всю войну мог бы провести, занимаясь канцелярской работой вдали от передовой, и который до службы в армии работал в бостонском музее изящных искусств, ударил палкой по голове спящего морпеха, чтобы больше не делить с ним флягу. Похоже, это убийство стало первым настоящим поступком в его жизни.
Правда на утро штабист выглядел потрясённым от осознания содеянного. Полный раскаяния он плакал и предлагал похоронить убитого мальчишку, чтобы его тело не досталось падальщикам. Замбах промолчал, только выразительно посмотрел на говорящего. Время ли хоронить мёртвых, когда они сами имеют небогатые шансы далеко уйти от идущей по пятам смерти.
Когда вода во фляге кончилась, штабист наполнил её из какой-то лужи. Замбах принялся уговаривать товарища не сходить с ума. Он снова стал показывал спутнику, как можно собирать по каплям дождевую воду с широких листьев тропических растений, чтобы приглушить чувство жажды. Но бывший искусствовед только грязно ругался на советчика. Вскоре у него начались проблемы с животом, а потом он не смог идти. Замбах пытался тащить товарища на себе, но оказался слишком слаб для этого, так что через несколько километров они оба поняли, что дальше пойдёт только один из них. И тогда штабист совсем раскис. Этот взрослый мужчина плакал и вспоминал маму, когда Замбах уходил. Странно, но за всю дорогу он ни разу не вспомнил о какой-нибудь женщине – жене или хотя бы любовнице. Лишь однажды задумчиво заметил, когда разговор на привале зашёл о женщинах:
– Величайшее проявление любви, это – герпес…
Затем вскинул испытующий взгляд на Замбаха, которого удивила странная фраза:
– Вот вы смогли бы поцеловать дорогую вам женщину с отвратительной болячкой на губе или иным внешнем дефектом? Ведь, принимать свою избранницу надо всякой. А иначе это не любовь, верно? Я же для этого слишком брезглив… Жажда помутила мой разум и заставила лакать воду из грязной лужи, но мысль, что мои останки будут разлагаться в этом лесу, сводит меня с ума.
