Александр Бушков - След пираньи
Неизвестно, сколько придется ждать. Чтобы не терять времени, Мазур начал в темпе просвещать Джен – подробно рассказывал, что из себя представляют российские поезда, и как себя следует вести, чтобы не возбуждать подозрений. Начал с общих вагонов – еще неясно, куда предстоит попасть, может, придется трястись на жестких скамьях…
Джен прилежно слушала, и глаза помаленьку круглели. В самом деле, для благополучного западного человека сие диковато. Но Мазур не чувствовал ни обиды за державу, ни позывов ущемленной гордости – некогда было.
Оказалось, торопился напрасно – успел все растолковать подробно и вдумчиво, а поезда все не было. Минут сорок они решительно не знали, куда себя девать, то перебрасывались пустяковыми фразами, то пытались развлечь друг друга анекдотами. Смешно, но Мазур и впрямь самую чуточку ощущал себя партизаном, устроившим диверсию на оккупированной территории…
Как водится, далекий шум поезда послышался в самый неожиданный момент. Меж стволов Мазур видел кусочек рельсового пути – показалось могучее рыло тепловоза, багажно-почтовый вагон… А что, если при нынешнем бардаке он попросту пролетит мимо, наплевав на отсутствие светофора? Сегодня всего можно ожидать…
Нет, сработало – послышался адский визг и скрежет, состав затормозил, уйдя из поля зрения. Джен вскочила, Мазур поднялся следом, потянулся и сказал:
– Ну, работай на совесть…
Им пришлось пройти лесом, параллельно дороге, метров двести – Мазур не вполне верно выбрал место. Так, вон те вагоны – общие, вон те – плацкарт… Двери открыты, железные приступочки опущены, чуть ли не у каждого вагона толпится табунок любопытных пассажиров, мужик в железнодорожном кителе, без фуражки, промчался в сторону тепловоза, за ним поспешает молодой милицейский сержант, придерживая длинную дубинку на боку…
Они как ни в чем не бывало вышли из леса и не спеша двинулись вдоль вагонов к голове поезда. Все было проделано столь буднично и непринужденно, что никто не обратил на них внимания, – все-таки не отличались ни одеждой, ни количеством конечностей, самые обыкновенные люди, кому в голову придет…
Мазур охотнее всего забрался бы в купейный, где гораздо проще укрыться от любопытных глаз. Но до купейных они добраться не успели – железнодорожник в сопровождении милиционера понесся назад, чуть ли не галопом, махая рукой на стоявших у лесенок.
– По вагонам, по вагонам! Сейчас поедем!
Скорее всего, с графиком что-то было не в порядке, и сзади нагонял попутный. Милиционер тоже махал рукой, и пассажиры живенько полезли в вагоны. Мазур с Джен преспокойно поднялись следом, как свои люди. Он прямиком направился в вагон, готовый к сложностям, и сложности начались практически моментально. Дорогу ему бдительно загородила проводница, дебелая деваха в мятой форменной рубашке:
– Эй, а ты куда это? Что-то я тебя не припомню…
Клыками она не щелкала – лаяла, в общем, по обязанности. В тамбуре, кроме них, никого уже не было. Изобразив самую обаятельную и примирительную улыбку, Мазур сказал:
– Да понимаешь, мы с женой в общем ехали, и больше нет никакой возможности. Жена на третьем месяце, а там такой контингент… Эта, светленькая, сказала, у вас места есть. Неужто не договоримся?
Проводница обозрела его с ног до головы – трезвого и одетого не так уж плохо – хмыкнула:
– Что ж ты жену на третьем месяце в общий потащил?
– Не было билетов, – осторожно сказал Мазур. – А в Иркутск нужно позарез. Я так и думал, потом освободится что-нибудь…
– Освободится… – проворчала она. – А ревизоры?
– А моя горячая, от чистого сердца, благодарность? – сказал Мазур. – Мы хоть и не кавказцы, однако насчет благодарности не хуже понимаем… Сколько там нужно мужских достоинств?
– Чего-о?
– А вот, – сказал Мазур, демонстрируя сотенную купюру. – У этого обормота на телеге все мужское достоинство наружу, потому так и прозвали…
Она фыркнула:
– Я и не замечала что-то… – повернулась к Джен. – Чего молчишь? Придумаем что-нибудь, ладно…
– Да она не говорит, – сказал Мазур. – И не слышит. Я серьезно. Глухонемая.
– Иди ты!
– Точно, – сказал он, посерьезнев лицом.
Вот тут проводница распахнула глаза до пределов возможного, тщетно пытаясь скрыть чуточку брезгливое любопытство:
– Иди ты… А и правда… Что, совсем-совсем?
– Ага, – Мазур вздохнул и добросовестно изобразил перед лицом Джен какие-то загадочные фигуры, всеми десятью пальцами.
Она ответила столь же тарабарскими знаками. Проводница дозрела, с первого взгляда видно:
– Нет, ну надо же… А красивая. Слушай, а не боишься, что дите… нет, точно не слышит? Отчаянный ты мужик… Пошли. Там боковых мест куча, езжай до самого Иркутска…
Все удовольствие обошлось Мазуру в мизерную по сравнению с его денежными запасами сумму Проводница (уже обращавшаяся с Джен, как с пустым местом) быстро спрятала денежку, провела к боковым местам и удалилась, то и дело оглядываясь, крутя головой. Они уселись, поставив сумку Мазура под столик. Джен облегченно вздохнула, косясь на ряды откинутых полок, как на клетки с экзотическими зверями.
С точки зрения Мазура, ничего экзотического там не имелось: в отсеке напротив них на трех из четырех полок безмятежно дрыхли, выставив голые пятки из-под сероватых простыней, справа раздавалась громкая пьяная болтовня с неизбежной примесью матов, слева плакал ребенок и мамаша тщетно пыталась его успокоить, в проходе, уцепившись за верхнюю полку, стоял мужичок в майке и, пошатываясь, пытался что-то сообразить – скорее всего, в какую сторону следует двигаться, чтобы отыскать туалет. Где-то курили – а соседи крикливо урезонивали. Где-то раздавалась совершенно непонятная речь – то ли кавказцы, то ли среднеазиаты во весь голос обсуждали свои загадочные проблемы, а может, попросту травили анекдоты, кто их разберет. В общем, ничего необычного – растелешенность, суета, гомон и полнейшее пренебрежение светскими условностями. И нельзя сказать, чтобы запахи были такими уж ужасными. Обычный плацкартный вагон. Для Мазура, разумеется.
Раздалось негромкое мяуканье. Мазур недоумевающе оглянулся.
На столике стояла корзинка-клетка из железных прутиков, с ручками, и в ней маялся здоровенный рыжий котище. Простоволосая бабуля, единственная из четырех соседей Мазура по отсеку не спавшая, перехватив его взгляд, оживилась. Сейчас пойдет в атаку, определил он.
Точно. Старушка шустро пересела на самый конец полки, поближе к ним, и, с обрадованным видом истосковавшейся по собеседникам общительной души, открыла огонь:
– Что-то я вас не видела… На станции сели? Разве тут станция где-то?
– Из общего вагона перешли, – сказал Мазур, разворачиваясь к ней и покоряясь неизбежному. – Надо же, чуть руку не сломал, когда затормозили, в стенку так и врезался…
– Ох, а у меня Васька со столика кувыркнулся! – она кивнула на кота. – Сама чуть по стеночке не размазалась… А это жена ваша?
И началось… Повздыхав для порядка над глухонемой красавицей (и похвалив Мазура за то, что не побоялся взять в жены увечную, на что он скромно опустил глаза), бабулька с ходу стала выкладывать всю свою подноготную. Мазур моментально узнал, что годочков ей семьдесят один, едет к сыну в Иркутск, а сын мужик хороший, хоть и закладывает да потихоньку от жены бегает налево, а ведь и не мальчик уже, ровесник Мазура (весь в батю, шалопута, тоже ухарь был, ох, я с им наплакалась, пока не сообразила поленом колошматить)… И так далее, и тому подобное. Поскольку от Мазура в ответ ждали такой же широты души, он старался оправдать ожидания – военный, в отпуске, везет жену к брату (нет, брат-то нормальный, слышит-говорит, это уж жене одной так не повезло из всей родовы…)…
Потом Пелагея Филипповна, добрая душа, выговорившись немного и приустав, взялась жалеть Джен еще активнее – и старательно потчевать домашним салом, которое американка, ручаться можно, видела впервые в жизни. С немой мольбой покосилась на Мазура. Тот опустил веки: что это за русский человек, если в жизни не видел сала?!
Джен покорно принялась жевать. Судя по ее лицу, ожидала худшего. Часа через полтора пьяная компания, к счастью, сошла, стало потише. Бабуля прилегла вздремнуть. За окнами уже смеркалось, и никто их пока что не потревожил, все шло отлично…
Увы, на очередной станции вошли трое хмырей, Мазуру с первого взгляда не понравившихся – этакая приблатненная шелупонь, шагавшая по проходу с видом полновластных хозяев жизни, развязная напоказ. Задержались возле Джен, нагло обозрели – и приземлились на опустевшие места пьянчуг, по соседству с отсеком Мазура. Однако, против его ожиданий, спиртное доставать не спешили – сидели, лениво перекидываясь негромкими фразами с примесью определенно блатного жаргона. У одного Мазур заметил татуировку на пальцах, компания ему не нравилась все сильнее – от нее так и веяло грядущим беспокойством, раза два, не особенно и понижая голос, проехались насчет женских статей Джен. При необходимости, конечно, ему ничего не стоило сделать из троицы салат по-флотски, но любой скандал означал неизбежное появление милиции, протокол и прочие удовольствия…
