Михаил Нестеров - Группа особого назначения
С расстояния в пятнадцать метров он обменялся с Ещеркиным еще парой выстрелов, прикинув, что в стволе остался только один патрон.
– Хохол!
Зенин перевернулся через себя, освобождая пистолет от отработанного магазина и вставляя новый, мгновенно схваченный из-за кожаного ремешка часов. И также делал вид, что не замечает невооруженного противника, надвигавшегося на него сбоку и чуть сзади. «Сложно попасть. Но на расстоянии трех-четырех метров я тебя скошу», – подумал Зенин.
Не успел.
Парень рухнул в нескольких шагах от него.
«Хохол», – определил Зенин. Но тотчас поменял решение. Парня точным выстрелом «скосил» Кавлис. Издалека стрелял майор, из трудного положения: держа под огнем Марковцева, стараясь не зацепить Саньку, застывшего на линии огня, и ловя противника на противоходе. Стрелял почти не целясь, по наитию, но попал точно.
Лишенный из-за больной ноги маневра, Ловчак выбрал для себя единственно верную тактику, он стрелял, периодически прячась за угол сарая. Сориентировавшись, вызвал на себя огонь Качуры. И уже со второго выстрела попал тому в бедро. Третью и четвертую пули засадил ему в голову.
Ещеркин оказался в очень невыгодной позиции. По идее, оказавшись один на один с Зениным и невидимым ему Ловчаком, стреляющим из-за укрытия, ему необходимо было поменять тактику: упасть в снег, укрыться за телом Качуры, наконец воспользоваться заложником в качестве прикрытия. Но к мальчику, как он правильно подумал, его не подпустят: из-за сарая пространство между Вадимом и заложником, составляющее около пяти шагов, хорошо простреливалось. А было бы неплохо, резко сместившись к заложнику, схватить его на руки, тут же разворачиваясь и прикрываясь им. Затем отступать.
Вадим чуть замешкался, и пуля, посланная Ловчаком, попала ему в плечо. По тому, как руку ожгло, а не заломило, боевик понял, что ранение касательное. Хотя могло быть и по-другому – в пылу схватки иной раз не чувствуешь боли, полученные раны кажутся несерьезными. Петляя, чтобы не получить пулю в спину, Ещеркин бросился к монастырю.
Зенин не попал в него. Ловчак в это время перезаряжал оружие. Прокопец еще не определился, куда стрелять.
Поначалу молодой следователь вообще не понял, куда стреляют «беркуты», – когда вслед за Кавлисом он выскочил во двор, его новые товарищи уже выпустили с десяток пуль. Что удивительно, по ним тоже открыли ответный огонь.
В голове крутится фраза, брошенная Зениным в машине: «Стреляй первым, Петро, или умрешь».
Сейчас Прокопец верил в это. Он интуитивно, невольно подражая Зенину, нелепо подпрыгнул на одном месте, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов. Как и положено, зафиксировал ствол пистолета…
Сзади никого не было.
Он снова крутнулся в воздухе. Его новые товарищи, казалось, заткнули все видимые и невидимые места, куда можно было хоть один раз выстрелить. Даже Кавлис, переваливаясь через капот «Ауди», «гасил» кого-то. А может, никого, просто так.
Наконец Петро нашел цель: Ещеркин, подбегающий к ступеням монастыря. Прищурив глаз, Прокопец нажал на спусковой крючок.
Его противник стрелял, по-видимому, на слух, не оглядываясь. В полуметре от неподвижного следователя просвистела пуля. Он машинально сдвинулся в сторону. И если бы Ещеркин стоял к нему лицом, то без особого труда «снял» бы лейтенанта.
К свисту пуль добавился оглушительный мат Зенина, «беркут» за короткие секунды успел помянуть и бога, и его мать.
Чего он ругается? – недоумевал следователь, посылая очередную пулю в проем двери. И снова подпрыгнул.
К этому времени Зенин уже держал заложника на руках, резко повернувшись спиной к открытой двери. Пулю за пулей, прикрывая товарища, в темный проем посылал Ловчак. И довольно удачно: было видно, как кто-то рухнул на пол.
Прокопец присоединился к Ловчаку, краем глаза наблюдая, как Зенин, теперь уже не прыгая, но продолжая петлять, прижимая к себе мальчика, открыто бежит к углу сарая. Ему оставалось пробежать всего несколько метров, как вдруг Прокопцу показалось, что ноги Михаила стали заплетаться, а до этого «беркут» дернулся, подавая корпус вперед. И чуть было не упал.
Скрываясь за дверью, Ещеркин переступил через тело убитого товарища и, развернувшись, выпустил в широкую спину Зенина две пули. Хотя первоначально они предназначались заложнику.
* * *Ловчак сразу определил: зацепило Михаила. Причем серьезно. Едва поравнявшись с углом сарая, Михаил отпустил мальчика и толкнул его в руки товарища.
– Пришили меня, Женька… – прохрипел Зенин, бросаясь спиной на снег. Из приоткрытого рта показалась струйка крови. – Под лопатку, падла… Уноси пацана…
Веки Михаила сомкнулись – медленно, показывая напоследок белок с красными прожилками.
Да, Санька был и оставался конечной целью их операции. Глядя на товарища, Ловчак раздул ноздри. Бросив короткий взгляд на монастырь, подхватил мальчика на руки и по своим следам поспешил в обратном направлении.
– Держись за шею, – приказал он Саньке, преодолевая забор, и, отпустив мальчика, быстро сменил обойму. Потом снова подхватил его левой рукой.
Санька только сейчас начал приходить в себя. Он вцепился в шею Ловчака и заплакал. Наконец-то заплакал.
Уходя с заложником, Ловчак прикидывал: по его подсчетам, получалось, что в здании монастыря укрылось два боевика. Вполне возможно, что их больше, и совсем скоро они основательно подготовятся к обороне. А скорее всего, вооружившись чем-то более серьезным, например, автоматами, перейдут в атаку. Трудно придется Николаю и его напарнику. Когда Женя уходил, оставляя раненого товарища, то бросил быстрый взгляд на Кавлиса и ходячую мишень – Прокопца. Петро обходил машину справа. Майор лежал у передней левой двери.
81Татьяна не находила себе места. Она шагала по комнате, бросая взгляды на телефон. Она почему-то была уверена, что скоро, очень скоро в квартире раздастся телефонный звонок, она снимет трубку, услышит голос Николая: «Все хорошо, Таня, встречай нас», и она бросится на улицу, будет дрожать от холода и волнения, поджидая у подъезда Саньку и Николая; кинется им навстречу, примет Саньку в свои объятия, разрыдается на плече Николая.
Несколько раз она порывалась позвонить Аксенову, но на полпути к аппарату рука останавливалась. Нет, сейчас нельзя мешать следователю, отвлекая его разговорами. Да и нет, наверное, его сейчас на месте, скорее всего он рядом с Николаем.
«Есть хорошие новости, – сказал он Кавлису. – Срочно приезжайте всем составом».
Очень короткий разговор. Он вселял надежду.
Татьяна снова остановилась у телефона. Шнур скрутился в замысловатую петлю. Снимая трубку, Татьяна нажала на клавишу отбоя, несколько раз перевернула трубку, расправляя шнур. Поправила под аппаратом льняную салфетку. Поставила его точно в центре стола. Села, неотрывно глядя на телефон. Рука готова в любую секунду сорваться с места и рывком снять трубку, не дожидаясь окончания первого звонка. Неожиданно вспомнила, как им впервые поставили телефон. Она была в школе, когда пришел мастер, его встречала бабушка. А когда она вернулась из школы, бабушка строго предупредила, что телефон неисправный: постоянно гудит. Но это только для того, чтобы внучка в первый же день не сломала его, названивая подругам. И еще передала предупреждение мастера: снимать трубку только в паузах между звонками, иначе какой-то порошок в трубке аппарата может сгореть. Не сразу, конечно, но со временем.
Со временем порошок может сгореть…
Сейчас Татьяна смотрела на телефон, под ее взглядом он действительно мог вспыхнуть.
Сколько еще ждать?
Она посмотрела на часы: без десяти минут четыре.
А когда уехали ребята?..
Прошла, наверное, целая вечность.
Появилось необоримое желание позвонить отцу, услышать его голос, пообещать ему прийти в гости всей семьей.
Семьей… Всей семьей…
Чем-то несбыточным повеяло от этих слов. Ожидание было мучительным, тоскливым.
Женщина метнулась в коридор. Ей снова показалось, что на лестничной клетке раздались голоса: мужской и детский. Припала к «глазку»… Так и есть. Какой-то мужчина поднимался по лестнице, ведя за руку девочку. Прошли мимо, поднимаясь на верхний этаж.
Мимо прошли.
Татьяна вернулась к столу. Посидев немного, снова подошла к окну.
Снег… Легковушки… Соседи…
Взгляд на часы: без пяти четыре.
Наверное, звонок раздастся ровно в четыре. В четыре – ни минутой раньше или позже. Осталось ровно пять минут; много. Триста секунд – мало.
Двести девяносто девять, двести девяносто восемь…
Нет, много.
Как привязанная, минутная стрелка замерла на месте. Татьяне показалось, что часы встали. Она прислушалась: нет, идут, работают. «…Постоянно гудит». Значит, работает… Снимать трубку только в паузах между звонками. Иначе сгорит порошок в трубке. Не может сгореть, это бабушка придумала.
