Александр Тамоников - Капитан спецназа
Посреди двора лежал избитый в кровь солдат-контрактник, судя по погонам и возрасту.
Он лежал, связанный по рукам и ногам. А вокруг все те же лица — наемники Али. Сергея подвели к солдату.
Али обратился к капитану:
— Видишь эту собаку? Мы отловили его. Это — контрактник, тварь паскудная. Они делали зачистку и грабили дома. Этот был среди них. На нем кровь наших собратьев. Поэтому он сейчас умрет.
Солдат, услышав слова Али, напрягся. На бритой голове надулись вены, тело задергалось. Он безуспешно пытался освободиться от оков. Это видел Али, но не обратил внимания, продолжая:
— Он хотел заработать деньги и сейчас получит полный расчет. Но ты, капитан, можешь ему помочь умереть быстрой смертью. Держи!
Али передал Сергею пистолет.
— Там один патрон. Убей своего, русский. Ты и его избавишь от мучений, и от ямы избавишься. В сарае есть матрац для тебя. Ну?
При желании, средним пальцем, Антон мог нажать на спусковой крючок, но повернуть ствол в сторону бандита не успел бы, поэтому уронил «ТТ», сделав вид, что не удержал распухшей рукой пистолет.
Али все понял.
— Не хочешь? Ну тогда смотри, что мы делаем с врагами.
Он нагнулся, уперся коленом в спину несчастного, схватил кривыми пальцами за глазницы, рванул голову вверх и, истошно заорав «Аллах Акбар!» — полоснул ножом по туго натянувшейся коже пленника под подбородком.
Горло раскрылось широкой безобразной раной, выталкивая в пыль черную густую кровь.
Палач на этом не закончил. Он продолжал резать окровавленными по локоть руками. Пока не поднял над собой отрезанную голову жертвы.
И все стоящие вокруг и привычно наблюдавшие казнь бандиты издали единый вопль:
— Аллах Акбар!
Али поднялся, держа голову в руке, подошел к Антонову.
— Видел, свинья немытая? Если за тебя не заплатят, то с тобой будет то же самое. В яму его, мразь!
Сергей позже, дня через два, когда его в очередной раз вытащили наверх, видел брошенный в высохший арык обезглавленный труп контрактника, который потом облили бензином и сожгли. А сморщенная, высохшая голова долго еще торчала на одном из колов ограды.
…Умирать так умирать…
И вот наконец сегодня должна решиться и его участь.
Пойдут ли наши на выкуп? Или, что более вероятно, предложат обмен? А может, ни то, ни другое? И он, капитан Антонов, разделит удел несчастного сержанта?
Сколько таких, как он, томятся узниками по всей Чечне?
Всех выкупать — денег не хватит. Не проще ли списать его? Исключить из списков части как без вести пропавшего? Может, Яковлев что-нибудь сделает? Хотя какой ему резон спасать им же самим приговоренного к смерти офицера? И все же, может, произойдет чудо и его вытащат отсюда?
С этой надеждой, последней надеждой, Сергей ждал, когда его поднимут из ямы и объявят приговор.
Около полуночи во дворе послышалось оживление.
Кто-то отдавал распоряжения, кто-то эти распоряжения выполнял, причем в основном бегом. Судя по всему, прибыл Большой Чингиз.
Так оно и оказалось.
Примерно полчаса спустя крышка ямы поднялась, вниз упал конец веревки.
— Привяжись, поднимем.
Сергей обмотался, дернул за веревку. Его подняли.
Во дворе, несмотря на позднее время, общее построение. Широкомордый Али докладывал человеку огромных размеров, в военной, без знаков различия, форме. Урод стоял в строю, на правом фланге.
Командир повернулся в сторону пленника, которого подняли из ямы. Но тут же отвернулся и продолжил монолог, смахивающий на, инструктаж. Обернулся вновь, приказал:
— В дом его.
Сергея втащили в знакомую комнату, бросили на кошму. На руки надели наручники. Капитан лежал, и, как ни странно, его охватило спокойствие. Тревоги и волнения, еще недавно терзавшие его, отошли, как отпустила когда-то боль.
Антон лежал и ждал, что произойдет дальше, только внутри пел голос:
Увядающая сила, умирать так умирать…
И песня не раздражала, как прежде. Видимо, наступил тот момент, когда человек преодолевает невидимый барьер, позади которого остаются боль, унижения, страх перед смертью, и выходит на тот рубеж, где он уже выше и сильнее обстоятельств.
Вошел командир-чеченец. Лицо строгое. Аккуратно подстриженная бородка, короткая прическа, совершенно седые волосы. Правильные, даже привлекательные черты лица. И глаза: уставшие, печальные, умные. Глаза старика Кирхана.
Он прошел к окну, за ним следовал человек помоложе, но такой же подтянутый и строгий. Телохранитель или помощник? Скорее помощник. Командир приказал:
— Освободи его и оставь нас.
Говорил чеченец по-русски чисто, правильно выстраивая слова в предложения, почти без акцента. Помощник удалился, тихо притворив за собой дверь. Наступило молчание. Чеченец подошел к окну, закурил. Начал разговор совершенно неожиданно:
— Облака стелются низко, быть дождю.
Такого начала капитан никак не ожидал, поэтому переспросил:
— Дождю?
— Да. Ты любишь дождь?
— Мне ли об этом думать?
— Ты прав. А я люблю. Мощный, свирепый, с грозой.
Так, чтобы все вокруг сверкало и безумствовало.
Антонову показалось, что чеченец как-то горестно вздохнул.
— Меня все называют Большим Чингизом, ты зови просто Чингиз.
— Это имя?
— Нет.
— Понятно. Что меня ждет?
— Ты умрешь., — Спасибо за откровенность. Значит, за меня отказались платить?
— Именно так. И это плохо. Для тебя в первую очередь.
— Вероятно, новая политика. Не платить террористам, чтобы сделать похищения людей бессмысленными.
— Ты говоришь так, будто тебя это не касается.
— А что мне остается делать? И знаешь, Чингиз, я устал. Смертельно устал от всего. И от этой собачьей жизни тоже.
Чеченец подошел, присел рядом. Спросил:
— Я слышал, ты храбро воевал против нас?
— Воевал — сильно сказано. Я автомобилист, а не десантник или пехотинец. Наши задачи — перевозка грузов. Хотя, если твои собратья нападали, то мы иногда вваливали им неплохо. Один раз ваши задели в ответ. Да так, что я почти два месяца отлеживался в госпитале в Ростове. В первую кампанию. А что?
— А я воевал еще в Афганистане. Восемьдесят третий — восемьдесят пятый. Командовал мотострелковой ротой. Случалось и колонны ваши сопровождать. Так-то.
Однажды побывал в твоем нынешнем положении.
— Попал к «духам»?
— Да, — Чингиз замолчал, прикуривая новую сигарету.
— Как же тебя угораздило?
— Рота действовала автономно. Готовили засаду каравану, но сами попали в капкан. Основную часть личного состава потерял в первые десять минут боя. Противник многократно превосходил нас. Меня и еще человек двадцать захватили. У нас кончились боеприпасы, а помощь ждать было неоткуда.
Чингиз замолчал, видимо, вспоминая тот кровавый бой. Сергей спросил:
— Что же дальше?
— Бежал. На одном из привалов, при переходе в Пакистан.
— Повезло, что остался жив.
— Не без этого. Бежало нас четверо, дошел до своих я один. Долго по горам шел.
— Тогда, в то время, и ты и я были своими. Теперь — враги.
— Да, теперь — враги. Чудовищная, несправедливость.
Но не мы с тобой эту войну развязали, не нам и искать, кто прав, кто виноват. Для тебя я бандит, для меня ты оккупант. Вот и весь расклад. Как-то один генерал назвал все происходящее в России вялотекущей гонореей.
И был прав. Вялотекущая болезнь, разрушающая весь организм. И главный очаг здесь. В Чечне. А почему?.. Говорить об этом бессмысленно. Мы жертвы этой войны, вопрос, кто умрет первым?
— Ну на него ты уже ответил.
— Я не сторонник казней, тем более пленных, но, хоть отряд Али и подчинен мне, вмешиваться в его личные дела я не могу. Таковы традиции. Ты — его пленник, и он волен поступать с тобой, как захочет. Мы хотели получить за тебя деньги. И сначала переговоры вел полковник Яковлев. Тогда у тебя были шансы. Хорошие шансы остаться в живых. Но сегодня, на последней встрече, человек, прибывший вместо Яковлева, сообщил, что полковник больше ничего не решает. Этот человек, майор ФСБ, поставил условие освободить тебя немедленно.
И никаких выкупов или обменов! Грозился устроить нам проблемы. Вел себя как дилетант, как будто не знал, что речь идет о жизни человека. А его угрозы для нас — это пыль! Своим вмешательством он только все испортил.
Все! Для тебя. По сути, с нами не стали разговаривать.
И посему ты умрешь. Первым. Что будет со мной, с отрядом, далее не может предсказать никто. Возможно, майор не блефовал, грозя нам, возможно, но тебе это уже никак не поможет. Но рано ли, поздно ли, пуля или осколок достанут и меня. И это неотвратимо.
— Для тебя не все потеряно. Ты можешь сдаться, свалить за «бугор», укрыться среди мирного населения.
