Юлия Латынина - Охота на изюбря
— Да.
— Приезжай ко мне.
Тома Векшина, бывшая любовница покойного Заславского, некоторое время молчала, и Черяга, по-своему истолковав молчание, спросил:
— Пятьсот долларов тебя устроит?
— Я приеду, — сказала девушка.
Не кладя трубки, Денис перезвонил на пост охраны:
— Ко мне девочка подъедет. Проводи в мой номер. И пусть из ресторана чего-нибудь принесут.
Когда, через час с небольшим, раскрасневшаяся, с мороза Тамара Векшина вошла в номер Дениса, Черяга, уже раздетый, лежал в постели. В спальне негромко чирикал телевизор, а на передвижном столике перед кроватью стояла бутылка шампанского и закуски.
— Здравствуйте, — сказала Тамара. Она была в точности такая, какой ее помнил Денис: хрупкая, печальная, и очень хорошенькая для профессиональной проститутки.
— Привет. Ты по-прежнему в «Серенаде» работаешь?
— Да. Меня обратно взяли. Я думала, не возьмут, а меня взяли.
— А почему были должны не взять? Тамара аккуратно сняла высокие припорошенные снегом сапожки, подошла к постели.
— Если девочка находит себе «папу», ее потом редко берут обратно, — сказала она, — считается, что она все равно будет работать на себя и скоро к новому «папе» уйдет. Когда Коля меня к себе взял, меня хозяйка предупреждала. Говорила, что он меня бросит, а репутация у меня уже будет плохая.
— А он бы тебя и бросил, — сказал Черяга, — если бы все прошло, как он думал, он бы улетел в Швейцарию и ни разу бы о тебе не вспомнил.
Тамара покачала головой.
— Он не меня бросил бы, а жену. Он все это сделал, чтобы бросить жену, понимаете? Он думал, что будет умнее всех и уедет за границу, а потом он бы позвонил и велел мне приезжать.
В голосе Томы звучало страстное убеждение, что так оно непременно бы и было, что Коля — ее Коля — не мог обмануть ее, как обманул он жену, друзей, начальство и всех, кого мог, и что только нелепая и жестокая смерть Заславского помешала исполниться извечной мечте любой русской эскортницы — выйти замуж за богатого и ласкового «папу».
— Он тебе ни о чем не рассказывал? Тамара покачала головой.
— Если бы рассказал, я бы его отговорила. Я бы ему объяснила, что с Шуркой Лосем нельзя иметь дело. Он же пудель был, совсем ничего не понимал.
Девушка присела на широкий краешек гостиничной постели, настольная лампа наконец осветила ее узкое печальное лицо, и тут только Денис понял, почему Тома Векшина встречала Новый год дома, а не на заработках. Под левым глазом девочки виднелся синяк, такой огромный, что даже искусно наложенный слой пудры и румян не мог его вполне скрыть.
— Откуда синяк? — спросил Денис.
— От Шурки Лося.
— За что?
— Я его… в общем, я ему кайф поломала и сказала, что он Колю убил. Мне уйти, да?
— Почему?
— Потому что ты не пьяный.
— При чем здесь то, что я не пьяный?
— Потому что я с синяком некрасивая. Когда мужик пьяный, ему все равно, ему бы лишь морковку свою воткнуть. А когда он трезвый, никто девочку с синяком не закажет.
Денис ничего не ответил. Он уже почти жалел, что вызвал девочку. С того времени, как уехала Ирина, прошло полтора часа, возбуждение спало, и он чувствовал одну безумную усталость. Вдобавок было неприятно думать, что девочкой недавно пользовался Шурка Лось и еще, наверное, несколько человек из его бригады. Тома повернула головку так, чтобы синяка не было видно, потом протянула руку к тарталеткам на кружевной фарфоровой тарелочке.
— Можно?
— Ты что, так есть хочешь?
— Я не ужинала, двенадцати ждала. Так можно?
— После поешь, — сказал Денис, — раздевайся.
Утром Дениса разбудил ликующий звонок из Ахтарска.
— Мы ее продули! — кричал захлебывающийся от счастья Скоросько, — цинк — ноль! Весь в шлак ушел!
Скоросько сыпал техническими подробностями, Денис перестал его понимать с третьей фразы, но главное уловил: Скоросько и доменщики самолично изменили схему продувки «Ивановны» и, не останавливая производства, просто сдули весь цинк со стенок к чертовой матери. Это был их рождественский подарок директору.
— Славка как услышал, так чуть в постели не запрыгал! — орал Скоросько.
Захлопнув телефон, Денис перевернулся на бок, помотал головой и открыл глаза. В углу спальни корчил рожи немой телевизор, который они ночью забыли выключить. Столик с шампанским и закусками основательно опустел. Тамара Векшина не спала, а лежала, свернувшись в клубок, и глядела на Дениса своими внимательными и очень печальными глазами.
— А правда, что ты теперь на заводе главный? — спросила Тамара.
— Я — зам генерального.
Тонкие пальчики Тамары неслышно пробежались по коже Дениса, Черяга блаженно зажмурился.
— Нет, ты не главный, — спокойно сказала Тамара. — Ты очень несчастный, а главные такими несчастными не бывают.
Денис перекатился на живот.
— Кто тебе сказал, что я несчастный? Тамара помолчала. После ночных трудов пудра с ее лица совсем осыпалась, и синяк был виден очень хорошо.
— Давно он тебя ударил-то?
— Два дня назад.
— Хочешь заняться чем-нибудь другим? Могу секретаршей устроить.
— Зачем? — сказала Тома, — я больше секретарши получаю. А работаю меньше.
— Хочешь переехать в Ахтарск? Только учти, у нас этим делом занимаются за рубли. Триста рублей в час в Ахтарске, триста пятьдесят в Сунже.
— А к тебе нельзя переехать? — подумав, спросила Тамара.
— Нет.
— Это из-за синяка, да?
— Это не из-за синяка.
Денис встал и ушел в ванную, а через несколько минут снова вернулся в постель. Тамара откинула одеяло и стала осторожно целовать его грудь. Денис жадно задышал и пригнул девочку ниже, та немедленно все поняла, и через секунду ее черная головка оказалась у его бедер. Денис благодарно закрыл глаза.
Денис не слышал, как в наружную дверь номера постучали. Затем кто-то вошел в коридорчик, скрипнула, растворяясь, дверь спальни, и низкий женский голос произнес:
— Денис, я просто зашла сказать, что со Славой лучше, и спасибо за подарок…
Голос замер. Денис открыл глаза и увидел, что в дверях спальни стоит прямо-таки пунцовая Ирина, и смотрит круглыми, как блюдца, глазами, на голого Черягу и на девочку, копошащуюся у его бедер. Это продолжалось, наверное, мгновение, потом Ирина опомнилась и вылетела вон из номера.
Испуганная Тома подняла голову. Теперь, в свете дня, синяк казался все-таки невероятно большим.
— Убирайся, — сказал Денис.
— Что случилось? Кто эта…
— Убирайся. Бумажник в гостиной на столе, деньги в бумажнике. Убирайся.
Декабрь и январь стали самыми безумными месяцами, которые помнил Черяга. Практически на него были возложены все обязанности Извольского. Плюс — собственные обязанности Дениса. Плюс — оборона осажденного комбината. Плюс — переговоры с губернатором, судом, банком, митинги протеста, интервью с журналистами и прочая, и прочая, и прочая. К тому же Денис не был самостоятельной фигурой. За всю стратегию отвечал Извольский. За все финансовые операции комбината тоже отвечал Извольский. Извольский был прикован к постели в Москве и думал, думал, думал. По телефону они никаких стратегических проблем не обсуждали — подслушают. Только при личных встречах. Денис метался между Ахтарском и Москвой, отсыпаясь исключительно в самолете. Сначала он летал на «Яке», принадлежавшем комбинату, но однажды летчик, уже поднявший самолет в воздух, спинным мозгом почувствовал неполадки и успел посадить машину прежде, чем та развалилась над сибирской равниной.
По городу прошел слух, что неполадки в моторе были делом рук банка «Ивеко», и это было похоже на правду.
После этого Денис стал летать рейсовым самолетом, который в результате то и дело задерживался, дожидаясь окончания внезапно свалившейся встречи. Извертевшиеся пассажиры матерились сквозь зубы, когда к трапу подлетал бронированный «мере», и из него выскакивал замдиректора комбината в сопровождении четырех шкафов, прикрывавших шефа от случайного снайпера. Черяга со свитой занимал два ряда в первом салоне и тут же проваливался в глубокий беспамятный сон.
Формально Денис не был назначен и.о, генерального директора и не являлся членом совета директоров. Он просто приказывал — и приказы его должны были исполняться без разговоров. При этом компетентность бывшего следователя оставляла желать лучшего.
У Дениса был недостаток, который на заводах не прощают нигде и никому: Денис совершенно не разбирался в производстве. Он беззаботно путал марки углей и ставки налогов, ему приходилось втолковывать на совещаниях, чем отличается кокс, идущий на аглофабрику, от кокса, который идет прямо в домну, и однажды он дико удивился, узнав, что комбинат, оказывается, производит еще и минеральные удобрения — из отходов коксохимического производства.
Рекорд он поставил 9 января, прилюдно поинтересовавшись на совете директоров, почем на LME «LME — London Metal Exchange — Лондонская биржа металлов. Главный центр торговли цветными и черными металлами.» нынче слябы. Вокруг наступила озадаченная тишина, а потом зам по финансам Михаил Федякин несколько саркастическим тоном известил и.о.гендиректора пятого по величине в мире металлургического гиганта, что сляб, а также рельс, швеллер, гнутый профиль и скрепка канцелярская на LME не котируются.
