Андрей Воронин - Инкассатор: Страшный рассказ
Филатов отставил лопату в сторону и торопливо закурил. Спустя секунду Дмитрий понял, зачем он это сделал: из ямы густо несло мертвечиной. Запах был такой, что Светлов тоже закурил и отступил от ямы на шаг, пытаясь удержать в желудке съеденный двадцать минут назад бутерброд.
Юрий наклонился, двумя резкими рывками освободил крышку, выбрался из ямы и, свесившись вниз, отвалил крышку в сторону.
Из ящика вырвалось густое облако зловония, и они увидели два тела, застывших на дне в жуткой и непристойной пародии на любовное объятие.
* * *Примерно в полукилометре от кордона Ольга Дымова притормозила и, не доверяя зеркалам, обернулась. Она ожидала увидеть в уже начавшем темнеть небе над лесом подсвеченный оранжевым столб густого черного дыма, но не увидела ничего, кроме пары бледных пятнышек света — первых звезд. Ей показалось, что звезды смотрят на нее сверху вниз с холодным, неодобрительным любопытством.
— Да пошли вы, — сказала им Ольга и плавно отпустила сцепление.
Она больше не оглядывалась. Дыма над кордоном не было, значит, сарай почему-то не загорелся. Это было странно, потому что, когда Ольга, поддавшись внезапному порыву, швырнула керосиновую лампу в стену, ее содержимое, расплескавшись по старым, сухим бревнам, вспыхнуло весело и ярко — так весело и ярко, что Ольга поспешила покинуть сарай, опасаясь, как бы охваченная пламенем кровля не рухнула ей на голову.
Да, сарай не загорелся, но это уже неважно. Подумав об этом, Ольга нашла в себе силы удивиться: неважно? Разве? Помнится, ей казалось очень важным замести следы, чтобы никто никогда не узнал, что стало с этими двумя подонками, и не заподозрил ее в двойном убийстве. Ей хотелось, чтобы в смерти Воронихиной обвинили Александра; хотелось, чтобы все думали, что он сбежал, спасая свою шкуру. Ей очень этого хотелось, и она сделала все как надо, строго по плану, а теперь вдруг оказалось, что хотеть ей больше нечего. Нечего!
Она вела машину, почти ничего не видя перед собой из-за застилавших глаза слез. Ольга не знала, что именно оплакивает, о ком тоскует, ведя автомобиль навстречу наступающей ночи. Но уж точно, она тосковала не об этом слизняке, своем муже!
Ведь у него был верный шанс спастись, выжить и дожить до старости в покое и довольстве. Но он отверг этот шанс. Он сделал свой выбор в тот самый момент, когда отважился поднять на нее руку. До самой последней секунды Ольга колебалась, не зная, как поступить. Смоченный хлороформом платок лежал у нее в кармане, но она еще ничего окончательно не решила. Так и было задумано с самого начала, с того момента, когда она прочла его беспомощный, глупый рассказ и поняла, что муж больше не принадлежит ей. Она решила дать ему шанс; решила устроить проверку, и он этой проверки не выдержал. Он, черт бы его побрал, имел наглость поверить всему, что она ему наговорила, буквально каждому слову! Он поверил даже в то, что Ольга нарочно свела его с этой неблагодарной похотливой сучкой. Господи, да разве она была способна на такой эксперимент?! Она же его любила, этого мерзавца, а он с радостью поверил в сочиненную ею клевету на самое себя… Для него она давно была просто холодной сукой, настолько увлеченной своей дурацкой работой, что даже не соглашалась завести ребенка. Ребенка, которого он был бы не в состоянии прокормить, потому что все свои деньги тратил на молодую любовницу. Ребенка, которого она все-таки завела, чтобы спасти семью, но о котором ничего не сказала, потому что поняла: поздно, теперь ничего не спасешь.
… Да и говорить было, увы, не с кем. В тот день она летела на старый кордон, будто на крыльях. Знакомая из гинекологии, которой Ольга все-таки решила показаться, подтвердила то, в чем Дымова и так почти не сомневалась: она была беременна. В тот миг ей, помнится, почудилось, что эта новость способна все изменить, перевернуть. Ей удалось отпроситься с работы, она прыгнула за руль и поехала за город, потому что дозвониться до мужа, когда тот сидел в своей лесной берлоге, было невозможно — мобильник в этой глуши не работал, а обычного телефона там никогда не было.
Дымов спал за рулем своей машины, наполовину свесившись в открытую дверцу. Рядом с машиной валялась пустая водочная бутылка, машина была набита спиртным, как будто Александр планировал оргию. Пить он никогда не умел, и батарея пивных банок и водочных бутылок в его потертой сумке говорила сама за себя: этот подонок действительно очень глубоко переживал ссору со своей любовницей, а значит, копия его рассказа, отправленная Ольгой по почте этой шлюшке Воронихиной, была полумерой.
Вообще, обнаружив и прочитав рассказ, Ольга Павловна была потрясена до глубины души — потрясена не сюжетом, который показался ей вполне тривиальным, и не мастерством автора, о котором вряд ли стоило говорить, а тем обстоятельством, что, оказывается, не знала об отношениях мужа с Воронихиной очень многого. Не знала, например, что это он подарил любовнице машину — он, у которого вечно не было денег даже на сигареты! Глядя на спящего мужа, Ольга Дымова задумчиво похлопывала по раскрытой ладони привезенным из города блоком сигарет «Давыдов», и каждый следующий хлопок был намного сильнее предыдущего.
Уезжая с кордона, она еще не знала, что станет делать, — ей просто хотелось убраться подальше, пока у нее не началась истерика. В Москву возвращаться не хотелось — вернее, не было сил, — и она отправилась в райцентр, где ее никто не знал и где, черт подери, имелся ресторан. «Напьюсь», — решила она, паркуясь рядом с гостиницей, на виду у дежурившей поблизости милицейской машины.
Уже начав открывать дверь, она обнаружила на сиденье рядом с собой пузатую склянку с хлороформом. Ольга не помнила, когда, как и, главное, зачем прихватила ее с собой. Очевидно, лежавший на полке рядом со склянкой секундомер — такой же, как тот, что был описан в рассказе, — навел ее на какие-то любопытные размышления. Впрочем, в данный момент проку от этих размышлений она не видела никакого.
Напиться ей так и не удалось. В ресторане было чересчур шумно, дымно, грязно, водку подавали отвратительную, вино — еще хуже; вдобавок к Ольге почти сразу начали липнуть какие-то полупьяные подонки. С трудом высидев в этом шалмане чуть больше полутора часов, она расплатилась и ушла, не имея ни малейшего понятия о том, что станет делать дальше.
Вот тут-то она и убедилась, что Бог на свете есть. Если существует Бог, то должен существовать и дьявол; Дымова не знала, кто сделал ей этот подарок, но подарок был воистину королевский: подойдя к своей машине, она с огромным удивлением увидела переминавшуюся возле закрытой передней дверцы Воронихину. За спиной у Воронихиной громоздился огромный белый джип, на котором она, судя по всему, приехала. Джип, наверное, был тот самый, о котором шла речь в рассказе. С болезненным любопытством разглядывая в мертвенном свете ртутных фонарей бледное, с расширенными глазами лицо Воронихиной, Ольга подумала, что ее муженек впервые в жизни написал по-настоящему реалистичную вещь. Еще ей подумалось, что она может существенно добавить в рассказ реализма; обстоятельства сами собой сложились таким образом, что Ольга могла сделать сочинение мужа полностью реалистичным.
— Какая встреча, — холодно сказала она, вынимая из кармана ключ. — Как ты здесь очутилась?
Воронихина коротко, прерывисто вздохнула.
— А разве вы не…
— Что — «я не»? Следила за тобой? Ты что, нездорова?
— Простите, мне показалось… почудилось… Я…
Говорить ей было трудно, но Ольга Павловна вовсе не собиралась ей помогать. Глядя в испуганные глаза этой девчонки, Дымова испытала горькое удовлетворение: соплячка явно получила, прочла и верно оценила содержание пришедшей по почте рукописи. Неожиданная встреча с женой любовника ее добила; пожалуй, девчонке этого было бы вполне достаточно, но ведь существовал еще и Дымов!
— Тебе почудилось, — медленно, с холодной издевкой произнесла Дымова, — что мне известно о твоей связи с моим мужем и что я намерена тебе отомстить? Что ж, ты недалека от истины.
— Ольга Павловна, — Воронихина умоляюще прижала к груди сомкнутые ладони, — Ольга Павловна, я вас умоляю, простите меня! Я… Все кончено, честное слово! Вы больше никогда меня не увидите, не услышите обо мне. Поверьте, я боюсь не за себя… то есть я не боюсь, мне просто стыдно, так стыдно! Я сама хотела вам рассказать, объяснить, но я не знала как… Вы же видите, я подошла сама, как только…
— Как только увидела на стоянке мою машину и решила, что я пришла за тобой, — насмешливо закончила Дымова.
— Неправда! То есть и это тоже, но я бы могла… В общем, меня есть кому защитить и мне вовсе необязательно к вам подходить.
Дымова усмехнулась, вставляя ключ в дверной замок. Ника посторонилась, давая ей открыть дверцу.
— Пустые разговоры, — вздохнула Ольга Павловна. — Этот твой защитник не выскочит на крыльцо с дубиной? Давно ты здесь торчишь? Он ведь, наверное, беспокоится.
