Виталий Зорин - Карантин
Полынов выпил еще полстакана водки, подошел к окну, раздернул шторы, выглянул во двор. Опять показалось, что в пелене дождя у бетонного забора мелькнула чья-то тень. Никита попытался воспользоваться своей фотографической памятью, чтобы воспроизвести перед глазами облик «тени», но ничего путного в этот раз у него не вышло. Плохо работала голова, и получился какой-то размытый силуэт странного голого существа на четвереньках, словно сошедшего с картин Босха. Помесь лысой тощей собаки и человека. Несомненно, что ушиб мозга оказал свое действие, наложив на мельком увиденное существо кальку со скелета «каннибала» перед дверями шахтоуправления. Одним словом, фантасмагория, а не существо. Ну и черт с ним! Ничье присутствие Никиту более не волновало. И в душе, кроме ненависти, ничего не осталось. Будь сейчас перед ним пульт запуска ядерных баллистических ракет, не раздумывая повернул бы ключ и нажал на кнопку. Мир за пределами карантинной зоны ничем не отличался от мира внутри ее. За бруствером окопа топтали землю такие же каннибалы, как и в самой зоне, – любыми способами истребляли друг друга, разве что в глотки плоскими зубами не вцеплялись да сырого мяса не ели. Цивилизованные такие каннибалы, натянувшие на себя маску благообразия… И сам он такой – сколько себе подобных за три дня угробил. Не стоил род человеческий того, чтобы продолжать жить на Земле.
Перед глазами, как в стробоскопе, замелькали лица: Стэцька Мушенко, консула Родзиевского, вице-консула Ненарокова, полковника Федорчука, лейтенанта Стародуба, генерала Дорохова, десантника Васи, министра Снегового, Веретенова, Алексея, Устюжанина, Беспалова, Мигунова, Братчикова, Леночки Фокиной, парикмахера из Каменки, бармена, Антипова, Лилечки, Сан Саныча, пацана с брикетом пластида…
Пацан стоял перед глазами как живой. Белобрысый, худой, загорелый, в непомерно больших штанах.
Стоял неподвижно, приоткрыв от изумления рот, и зачарованно смотрел, как Полынов собирается «нажать на кнопку».
И тогда Никите стало стыдно. До корней волос. Он крепко зажмурился, покачал головой.
– Прости, пацан, – сказал он вслух. – Это просто минутная слабость.
Не было у него под рукой кнопки старта ядерных ракет. Была игра воображения… Зато по Каменной степи реальной тенью блуждал выпущенный из бутылки джинн «болезни Лаврика». И попытайся Полынов выбраться из карантинной зоны, как последствия его прорыва через огненное кольцо обернутся катастрофой.
Никита открыл глаза. Все же он обязан собрать волю в кулак и успеть за это время добраться до точки «Минус». Для того чтобы «заткнуть» пробку в бутылке с «джинном» Лаврика – а вдруг с этим делом не справятся спецназовцы генерала Потапова? И главное – нужно было уничтожить документацию группы "С", чтобы никто не успел завладеть ею и затем, по великой человеческой глупости, вновь не выпустил «джинна» из бутылки. А в том, что попытки извлечь с заброшенной базы материалы исследований будут иметь место, Полынов был уверен на все сто процентов. Да те же Федорчук с Потаповым… Нет, он лично должен взорвать базу.
Никита подошел к бару, взял бутылку водки, сунул в карман. Пригодится. Еще бы помыться, побриться да бельишко чистое надеть, чтобы все было по законам русского офицерства… Полынов вспомнил, как мастерски побрил его парикмахер в Каменке, с сожалением провел ладонью по щетине на лице и тяжело вздохнул.
– Я пойду, – сказал он в пустоту, обращаясь к тем, кого знал и любил. – А вы – живите…
Эпилог
Когда линия карантинных окопов приблизилась к поселку и солдаты в защитных комбинезонах стали планомерно крушить дома, заливая все огнем, животный страх выгнал Смагу в степь, как волка из логова.
Прорваться сквозь сжимавшийся периметр карантинных окопов не удалось, и бывший боевик Беса на время обосновался в подземелье заброшенной базы.
Но вскоре и здесь появились солдаты.
Смага заметался по степи между поселком и базой, как затравленный, обложенный со всех сторон зверь, но нигде не находил убежища. Собственно, он и был зверем – болезнь не оставила в нем ничего человеческого. Им руководил чисто животный инстинкт – где бы чего поесть и где бы спрятаться, чтобы самого не съели. Лишь изредка в голове возникали смутные воспоминания, но они не оказывали на изувеченное болезнью сознание никакого воздействия. Будто воспоминания существовали сами по себе и принадлежали другому, абсолютно чуждому существу.
Жизнь, как считал Смага, ему удалась. Весьма ограниченный и недалекий, он с детства завидовал сверстникам, которые были умнее его. Как и у большинства туповатых подростков, зависть постепенно переросла в ненависть, и недостаток ума он компенсировал физической силой и наглостью. В среде подростков зуботычина зачастую перевешивает интеллектуальные способности, и оказалось, что «особо умных» ничего не стоит «подравнять» до своего уровня с помощью кулака.
Так и получилось, что, недоучившись в школе, он ушел в боевики к Бесу. Автомат в руках давал упоительное чувство превосходства над жителями поселка, и Смага вовсю пользовался своим положением, по любому поводу унижая и издеваясь над «стадом», как боевики между собой называли оставшихся в поселке жителей.
Власть, дающая право безнаказанно распоряжаться чужой жизнью, хорошая жратва, лучшие девочки Пионера-5, за кусок хлеба готовые на все, – ну что еще надо? Так что правильно Смага считал, что его жизнь удалась. Со своей убогой точки зрения, конечно.
Поэтому, когда Букварь Коробов, покупая у него воду, не смирился с унижением, а дал зарвавшемуся юнцу достойную отповедь, Смага затаил на учителя злобу.
Два дня Смага поджидал Букваря возле пакгауза, лелея планы, каким образом он отыграется, но Коробов больше воду не покупал. С рюкзаком за плечами проходил мимо пакгауза и шел в степь. Доведенный затянувшимся предвкушением мести до бешенства, Смага решил проследить, чем же это занимается Коробов в стели, если даже за водой не заходит. Источник он там нашел, что ли?
В первый раз из затеи проследить, куда и зачем ходит Коробов, ничего не получилось. Коробов шел быстро, но осторожно, постоянно оглядываясь, и Смаге пришлось отпустить школьного учителя на большое расстояние. А когда фигура учителя скрылась в знойном мареве, Смага потерял направление – не был он охотником, потому не смог различить следов Коробова на голой кремнистой равнине. Мало того, сам чуть не заблудился и не сгорел от жары и жажды.
Вернувшись в поселок, Смага долго «отпивался» ледяным пивом, и только под вечер немного пришел в себя. Но, как ни был к тому времени пьян, все же подкараулил и высмотрел в сумерках возвращавшегося из степи Коробова с тяжелым рюкзаком за плечами.
Выходило, Букварь действительно что-то нашел в степи. Может, золотишко? Насмотревшись по «видаку» американских триллеров, Смага ни о чем другом и подумать не мог. К тому же, если «стадо» добывает в штольнях гидрошахты редкоземельные металлы для Беса, почему в степи и золотишку не оказаться?
На следующий день Смага экипировался как положено. На его взгляд. Маленький рюкзачок, полдюжины пива и, естественно, автомат. Впрочем, с автоматом он никогда не расставался. Как-никак, не только символ, но и орудие власти.
В этот раз Смага постарался не отпускать от себя Коробова далее, чем на двести метров. К тому же школьный учитель сегодня шел не оглядываясь, какой-то странной, дергающейся, нервной походкой. Но быстро. Как ни пытался Смага выдержать расстояние между ними, ничего не получалось – оно все время росло. Смага из сил выбился, ноги в кроссовках в кровь стер, теперь уже не столько преследуя Коробова, как боясь отстать и заблудиться в пустыне. С него сошло семь потов, а пиво от жажды не спасало – наоборот, дуря хмелем голову, доводило восприятие зноя до нестерпимого. Как оказалось, ходить в жару по стели либо жрать водку и морды бить – это не совсем одно и то же. Может, он в конце концов и заблудился бы – фигура Коробова к тому времени размытой зноем точкой маячила на горизонте, – но, к счастью, они уже добрались к заброшенной базе.
Увидев конечную цель путешествия, Смага умерил темп и, ковыляя от усталости, вошел в створ ворот брошенной базы. Здесь он сел в куцую тень какого-то бетонного обломка, допил последнюю бутылку пива и стал ждать появления исчезнувшего среди развалин учителя. Искать его Смага не рискнул – еще упустишь и потом в одиночку из степи не выберешься. А так – куда Букварь на хрен денется? Выход из базы сквозь ограду из колючей проволоки один, и здесь-то Смага Букваря и прищучит. Как миленький под дулом автомата в поселок приведет, а там уж и чистосердечно признается, что он тут в развалинах нашел и тяжелыми рюкзаками каждый день домой перетаскивает.
Но получилось все совсем по-иному, а не так, как рассчитывал Смага.
Внезапно метрах в пяти перед Смагой на крошево бетонного мусора словно из ниоткуда грохнулся набитый доверху рюкзак. Смага оторопел. Насмотрелся американской киномистики, и появление из ниоткуда громадного рюкзака иначе, как под воздействием потусторонних сил, ему не представлялось. Однако, когда затем из практически незаметного пролома в горизонтальной бетонной плите показался затылок Коробова, а потом, отжавшись руками от плиты, из подземелья базы выбрался и он сам, у Смаги отлегло от сердца. Как, оказывается, все просто. И никакой мистики.
