Хождение по трупам - Оранская Анна

Вот лежу опять на спине, тихо постанывая и дергаясь изредка, и чувствуя прикосновения его языка — готовая поставить большую сумму на то, что он устанет минут через пять и начнет тыкать меня пальцами. Да и большинство женщин так же делает. Может, сказать ему, чтобы взял вибратор — все поприятней? Но лучше не отрывать — пусть упивается своим постельным мастерством. Для этой цели Стэйси мне бы больше пригодилась, но я ей так и не звонила с тех пор, как вышла, и она, наверное, решила, что я пропала куда-то или не желаю с ней общаться. Позвоню, завтра же и позвоню, прямо с утра, как проснусь. Потому что есть такое ощущение, что тот, кто не слишком умело меня там вылизывает сейчас, скоро упрется — он же конгрессмен, он на свою репутацию пятно бросить не может. А так все солидно: заехал к кинопродюсеру поговорить о деле, проконтролировать, как там себя чувствует отечественное кино, может, предложить патриотичную тему для фильма, дабы прославить великую Америку. Проверил — и бай-бай, великих конгрессменов ждут великие дела.

И вдруг бульканье кровати рождает воспоминание. Я маленькая жирненькая белокурая девочка в надувном бассейне, невинная тогда еще физически, бесстыдно смотрю в глаза взрослого незнакомого мужчины, который, присев на корточки, гладит пальцем мою загорелую щечку, проводит по пухлым губам, тут же с готовностью раскрывающимся, берет из воды мою мокрую руку и неожиданно кладет ее себе между ног, накрывая сверху своей, тихонько поглаживая бугорок в джинсах. И безвольно вырывающееся из меня острейшее желание, из прошлого вдруг силой фантазии перетекающее в настоящее, вызывает сладострастный стон Это не твоя заслуга, Дик, — и не стоит так самодовольно улыбаться.

— Ты фантастичная, Олли, — шепчет наконец, когда я разыгрываю вулканический оргазм, с громкими криками, конвульсиями и страшной дрожью.

— Ты тоже, милый, — выдыхаю, думая, что на самом деле он-то вполне реален — и очередная запись тому подтверждением. Не могу объяснить себе, зачем мне нужна еще одна запись — одна у меня есть уже, — но говорю, что разница в том, что на первой видно мое лицо, а на второй, сегодняшней, я в маске-домино. Наряд как бы специально для него — маска, пояс с чулками и перчатки чуть ли не по локоть, которые потом сняла, — но на самом деле специально для видеокамер. Если человек интимно со мной не знаком — не Стэйси и не сам конгрессмен Дик, других интимных знакомых в этом городе у меня нет, не считая нескольких прежних любовниц, — хрен скажешь, что это я. Не представляю, как буду его шантажировать, но вдруг пригодится.

И лежу на постели, размышляя, и смотрю, как он выходит из душа — у меня, естественно, отдельная ванная при сексуальной комнате, необходимое дополнение — и опускается в кресло, жадно разглядывая меня. Смотри, милый — и чуть шире раздвигаю ножки и чуть приподнимаюсь на локтях, глядя ему в лицо. Нравится ему это зрелище — и готова поспорить, что хочется еще, и были бы у него силы, он бы сейчас задвинул свою осторожность и остался бы еще на час, но сил у него нет. Это я поняла, еще когда минет ему делала, чувствуя под губами обмякший орган и с трудом не давая ему упасть. Хреновенький он любовник, Дик — и в первый раз был не очень-то хорош. И ничего бы между нами больше не было, если бы не мои злоключения.

— Мне пора, Олли, — ты же понимаешь, дела…

Киваю — хотя какие к черту дела, когда уже полночь. Но, с другой стороны, мне же лучше, чтобы он убрался поскорее — мне есть над чем подумать, да и тоскливо с ним все равно, как и со всеми другими — если не считать исчезнувшего Корейца.

— Мне так жаль, Дик. Надеюсь, мы увидимся в ближайшее время?

— Ну конечно, Олли, непременно.

О, великодушнейший из великодушнейших! Когда я выхожу из душа, он уже одет полностью и сидит с моей сигарой и порцией моего же виски.

— Извини, Олли, — я должен переключиться с такой приятной темы на более сухую и прозаичную. Я лично поговорю с этим Крайтоном, и уверяю, что больше у тебя не будет с ними проблем. Это безобразие, то что он позволил себе такое! Если он еще раз осмелится побеспокоить тебя, его карьере конец! Если что, сразу же звони мне.

— Спасибо, Дик.

Целуемся на прощание, и я спускаюсь с ним вниз, накинув халат, но не выходя из дома — не сомневаюсь, что за воротами его ждет машина с телохранителями, и ни к чему его компрометировать таким образом. А в случае нужды у меня есть компромат посильнее…

“Если что, сразу же звони мне…” Ну да, конечно, Мартен уверяет, что пытался до него дозвониться все десять дней, пока я была в тюрьме, — безрезультатно. Он сам объявился, как раз сегодня, когда я уже второй день на свободе, — встретились втроем в ресторане, на ланче, и, кажется, он напрягся, услышав о моих делах. На какое-то мгновение — но я увидела, и еще показалось, что остаток ланча он думал судорожно, как ему быть со мной дальше: и хочется, и колется. Потому что начнись мои проблемы заново, и он скомпрометирован общением со мной — особенно если кто-то просто заподозрит, что мы не только за ресторанным столиком проводили время. Конечно, обещал полную поддержку и деланно порывался позвонить в ФБР прямо из ресторана — но легко дал себя уговорить этого не делать, а разобраться со всем при личной встрече с Крайтоном. А когда Мартен вышел незадолго до нашего ухода в туалет — по-моему, специально, чтобы оставить нас одних, — еще раз мне посочувствовал, только намного мягче, и спросил, не приглашу ли я его вечером, чтобы мы еще раз обсудили этот вопрос.

Я, естественно, поняла все так, как надо — хочет поиметь меня еще разок под предлогом помощи, — но согласилась. Ситуация такая, что он мне может очень и очень понадобиться — и ни к чему из себя строить девственницу. Все равно Юджина нет — и некому хранить верность.

Вот, кстати, идиотское понятие — хранить верность. Я и тебе предлагала приводить кого-то домой, если понравилась тебе девица, и Корейца никогда не ограничивала, он сам себя сдерживал, уверяя, что лучше меня никого быть не может. Но я же видела, как он косился на одну актрису, которая в нашем фильме роль второго плана играла, и как на Шэрон Стоун смотрел, когда встретились с ней на одной вечеринке. Не знаю, как там у него все сложилось после отъезда в Москву — жив ли он, и если нет, то сколько прожил после возвращения, — но не сомневаюсь, что если провел он там больше месяца, то кого-то трахнул наверняка, ну не онанизмом же заниматься ему ради этой условной верности, которой лично я никогда не требовала.

Что ж, мистер Дик Стэнтон, вы сами предложили к вам обращаться — за этим я вам и отдалась, собственно, во второй раз, чтобы не шантажировать, если что, а именно обратиться за помощью. Шантажом я все-таки не занималась никогда — хотя и мистера Бейли из ФБР засняла в бывшем моем, а ныне отнятом у меня Ленчиком стрип-клубе, который по совместительству являлся публичным домом, и дважды Дика — в собственной комнате для утех. Вдруг понадобится — не дай бог, конечно, потому что новым делом в такой ситуации заниматься опасно, а надо наверняка действовать. Но кто знает, что будет завтра — я, по крайней мере, точно не знаю.

И самое хреновое, что и не дернешься. Так все классно было перед арестом — сделала заказ на Ленчика и его людей, и собралась в Европу якобы на пару месяцев, а на самом деле навсегда, и часть денег туда перекинула. Отличное было решение всех проблем — отомстить за Яшу и, возможно, Корейца, и скрыться, потому что и так ясно, что голливудской моей карьере подошел конец. А теперь что? Сидеть и ждать, когда ФБР арестует меня повторно? Только и надежда, что Дик сдержит ФБР, объяснит им, что не к тому человеку они лезут, а Джо разберется с Ленчиком и остатками его банды.

Черт, не слишком хорошо получилось — по идее я вчера еще должна была приехать к одиннадцати вечера в ту дискотеку, в которой мы с ним и встретились, но не поехала, потому что осталась без охраны, а одной рискованно выбираться в такое время, черт знает этого Ленчика, что он надумает, да и ФБР вполне может сидеть у меня на хвосте — и уж можно быть уверенным, что если это так, то их человек обязательно зайдет за мной в зал, и не исключено, что личность Джо им известна. А тогда уж мне точно конец — за заказ убийства и убийства нескольких человек влепят столько, что на десятерых хватит. Это ж Америка — тут и на сто лет могут осудить, как бы смешно это ни звучало.