Ф. Скаген - Виктор! Виктор! Свободное падение
— Ну?
— Мы все проверили и установили, что акцию «Польше нужна пища» проводило частное лицо — господин Мольтке из Трондхейма.
— Странное имя. Что-то из времен графов и баронов.
— Точно так. Мольтке открыл корреспондентский счет в середине июня. И абонировал почтовый ящик на имя своей организации. Совершенно законным образом, через фирму, занимающуюся массовой рассылкой рекламы и имеющей на это лицензию, он разослал домовладельцам Нурланда и Трёнделага брошюру. Со снимками голодающих, очередями без начала без конца плюс пламенный призыв. Гражданам оставалось только заполнить напечатанный купон и дойти до ближайшей почты. И деньги потекли рекой.
— Черт возьми, — прошептал Шредер. — Это я помню. Мы с женой тоже немного послали.
— С конца июля деньги перестали поступать. Люди или жертвуют немедленно, или вышвыривают такие призывы в помойку. Двадцать шестого августа господин Мольтке снял со счета всю сумму и закрыл его, а также отказался от абонементного ящика… — Рённес развел руками и покосился на потолок, желая усилить эффект: — На сегодня нам известно, что «Польше нужна пища» не покупала на собранные деньги никаких продуктов и не перечисляла денег другим, более крупным организациям. Мольтке растворился в воздухе. В городе нет человека с такой фамилией, а адрес он указал фальшивый. Поэтому почтовый ящик. Служащий, сдававший ему ящик, не может вспомнить, как филантроп выглядел. И мы остались с несколькими брошюрками и парой-тройкой неразборчивых подписей господина Мольтке.
— О каких суммах идет речь?
— По банковским данным ему удалось прикарманить порядка ста тридцати тысяч. Солидный выигрыш… Кстати об этом, тут осталась последняя игра. Что ты думаешь об исходе «Норидж» против «Шеффилд-Уэнсдей»?
— Ничего не думаю. Жена буду по потолку бегать, когда услышит об этой афере.
— Лучше пока не распространяйся. Нам ни к чему, чтобы жулик прочитал о своих свинствах в газете. Мы хотим схватить его за руку, и пусть расскажет, почему поляки до сих пор не увидели этих денег.
— Вы уже кого-то подозреваете?
— Пока нет. Мы только начали. Но ведь где-то же эту брошюру напечатали?
— Не могу представить…
— И не говори. Но давай вернемся к «Норидж».
Старший инспектор Кристиан Рённес посчитал, что и так сказал лишку. Сам он давно не удивлялся циничной изобретательности людей, когда речь шла о том, чтобы урвать куш, — что вовсе не означает, что он все это одобрял. Границу допустимого для себя лично он установил на азартном пристрастии к футбольным тотализаторам.
«На чем не сильно разбогател», — подумал Шредер, который был оскорблен за себя и своих сограждан, желавших помочь голодающим полякам. Он завидовал умению Рённеса не принимать ничего близко к сердцу. И работе его тоже завидовал. Она более муторная, чем у него, зато более конкретная и зримая. И часто дает результаты. А в госбезопасности все слишком размыто; смешно и подумать о проценте раскрываемости преступлений. Он даже не может рассказать Рённесу, чем занимается.
Еще через пятьдесят минут позвонил Колбьернсен из автомата.
— Шредер.
— Это Арне. Клиент ведет себя тихо и примерно. Ходит из одного магазина инструментов в другой. В кейсе — рекламные буклеты, он их всем раздает.
— Хорошо. Продолжай.
— У меня уже зуб на зуб не попадает. Слышишь, как стучат?
— Да, барабанная дробь в чистом виде.
— Клиент точно не из наших, крест на пузе.
— Продолжай!
Шредер положил трубку на рычаг. Он не улыбнулся. Осло не имело привычки тревожить их без крайней необходимости. И даже если шансы один к десяти, как в этом случае, они все равно не имеют права относиться к заданию наплевательски.
Опять зазвонил телефон.
— Шредер слушает.
— Готовь ручку.
— Уже навострил.
— Типа в летнем пальто зовут Сигварт Ествик.
— Ествик через «э»?
— Через «е». Я же ясно сказал.
— Записал. — Шредер зримо представил себе возмущение юного Хатлинга. — А адрес у тебя есть?
— Да. Удбюесгате, дом 5.
— Телефон?
— Номер есть в справочнике.
— Огромное спасибо. А чем занимается, непонятно?
— Называет себя агентом.
Агент, усмехнулся Шредер не иначе знак свыше.
— Что это значит?
— Продает что-нибудь, я думаю. Коммивояжер. Он женат.
— Еще что?
— Все.
Так. Появляется склонный к полноте мужчина в канареечном пальто. Наверняка не фигурирует в картотеке. Шредер отложил в сторону лист с информацией.
— Еще правда…
— Что?
— Я шел за ним, чтоб узнать, где он живет. Так он сначала зашел в «Стрёмсен Электриске» и пробыл там не меньше четверти часа. Потом сел на трамвай и поехал домой, на Ейа.
— А что он делал в магазине Стрёмсена?
— Это я и хотел тебе сказать. Он покупал фотоаппарат. Причем не из дешевых…
— Повтори с начала.
— Он купил фотоаппарат. Когда ему предложили завернуть в подарочную упаковку, он отказался и сказал, что покупает для себя.
Шредер снова придвинул к себе листок. На сцену вышел Сигварт Ествик.
Девочка шла
по Иннхерредсвейен со стороны моста Баккебру, но сегодня она не высматривала, где приработать. Начались рождественские каникулы, и она решила сделать то, что давно откладывала. В походке угадывалось какая-то нерешительность, как будто бы она искала предлог, чтобы повернуть назад. А в остальном девчонка ничем не отличалась от других подростков четырнадцати лет от роду. В джинсах и пуховке, неизбежный палестинский шарф завязан так, чтобы закрывать уши и волосы, собранные в хвост. Ее звали Анита Ларсен, и она была влюблена в мальчика двумя классами старше. Но бредя по Иннхередсвейен, она и не вспомнила о нем.
Они не замечала выхлопов, хотя они серыми облачками клубились меж домами. Они не видела проносящихся мимо машин, пронизывающий холод не донимал ее. Плотно сжав губы, она старалась не думать о предстоящем. В голове бесконечно крутилась одна и та же мелодия Криса де Бурга. Она понимала, что пытается таким образом отгородиться от действительности: «Tonight I'll give you every bit of my heart, give you everything that I've got, I don't want to loose you…»[4] По идее песня должна была укрепить решимость, которой не было, а были лишь надежда, упрямство и последние всполохи протеста против чего-то трудноуловимого и для нее самой. Никто не валялся у нее в ногах, умоляя пойти туда, куда она сейчас направлялась. «Делай как знаешь», — кисло напутствовала мать. Так что и с этой стороны никакого понимания.
Она шла вдоль фасада серого промышленного здания, добралась до ворот, остановилась. Она не раз бывала здесь раньше — но до того, как начались все эти гадости и неприятности. Одна из вывесок гласила «ТИПОГРАФИЯ ТРЁНДЕР-ПРИНТ».
Открыв дверь и поставив ногу на ступеньку унылой бетонной лестницы, она опять замешкалась. Может, лучше сходить вечером к нему домой? В типографии трудно поговорить с глазу на глаз. А с другой стороны, она боится оставаться с ним наедине. Из памяти не удавалось вытравить воспоминания, теперь уже очень старые: темная, отсыревшая комната, в которой ее запирали; горячая, приносящая боль рука, которая толкает и бьет; мама, бакланом плачущая вдали; долгая тишина потом. Ужасные минуты — и минуты счастливые. Вперемежку, чередующиеся, как свет и тьма. От этих мыслей у нее схватило живот. Она заставляла себя переставлять ноги вверх по неподатливым ступеням. Железные машинные запахи оседали на язык свинцовым привкусом, таким же ядовитым и чужим, как слова, навстречу которым она шла. Закат и страстные объятия. Зажмурься и вперед, Анита!
Дойдя до третьего этажа, она открыла глаза. Звук печатной машины долетал до лестницы, ритмичный и враждебный, как пулеметная очередь. Холодные коридоры и унылые километры стен. Девочка нехотя взялась за ручку и побыстрей, пока не улетучились остатки смелости, распахнула дверь. Внутри все по-старому. Неоновый свет в приемной с виниловыми стенами. В углу — мебель палисандрового дерева и два таких же основательных письменных стола плюс полки, шкаф и карта. На свободных местах на стенах красочные рекламные плакаты — лучшие образчики продукции типографии ТРЁНДЕР-ПРИНТ. За окном на северо-западе виднеется Трондхеймсфьорд, холодный и синий. Анита все вспомнила. Фикус в горшке почти не подрос.
Ближайший стол был пуст, а за следующим сидела красивая дама с перманентом на голове. Видно, новенькая.
— День добрый.
Отступать было поздно. Хорошо еще, что Грегерсена не оказалась на месте, а дама ее не знает.
— Меня зовут Анита Ларсен.
— Очень приятно.
— Мне нужно поговорить с… Мортеном Мартенсом.
— Минутку. — Кудрявая нажала на кнопку и громко позвала: — «Мартенс! Мартенс!»
Послышался стук машин, но никто не ответил.
