Гюнтер Лофлёр - Зарубежный криминальный роман
— О! — Шульц-Дерге радуется. — Хотите долго жить?
Уиллинг бросает взгляд на хозяина дома.
— Боюсь, это зависит не только от меня, — сухо произносит он.
Шульц-Дерге подмигивает ему.
— За ваше здоровье! — слишком громко восклицает он.
— За ваше! — отвечает Эдгар и поднимает стакан.
— Нет, что вы, нам ничего не сделается, вам оно нужнее. — Шульц-Дерге подвигает кресло вперед, пока чуть не касается колен своего гостя. — Вчера в редакции шныряло несколько человек. За моей спиной. Как узнал, чуть не лопнул от злости. Эта корова секретарша! Болтлива, как сорока. Как я бушевал! Но ребенок лежал уже в колодце.
В серебряной пепельнице на столике прессованные табачные листья превращаются в хрупкий снежный пепел.
— На вас уже насели? — озабоченно спрашивает Шульц-Дерге. — Вам угрожают, да?
Эдгар встает. Из окна он видит часть улицы и черный «мерседес».
— Там, внизу, они ждут меня.
Торопливыми шажками издатель семенит к гардинам. Сигара зажата между его зубами.
— Свинство, — бормочет он, перекатываясь с каблуков на носки. Покачав между зубов сигару, он вынимает ее изо рта и почти беззвучно шепчет:
— Не кажется ли вам, что это только запугивание, хлопушка, так сказать, которая хоть и стреляет, но не убивает?
Эдгар подходит к курительному столику и снова садится.
— Это не хлопушка, — медленно говорит Уиллинг. — После всего, что я вам рассказал, вы так же хорошо понимаете это, как и я. В случае, если я передам вам сообщение, они пойдут на все, чтобы устранить меня и овладеть рукописью. Даже через ваш труп. Наша единственная надежда — это полиция.
Шульц-Дерге прислоняет затылок к спинке кресла и ощупывает взглядом бледно-розовый потолок.
— На полицию рассчитывать трудно, — вяло, как во сне, бормочет он. — Если вообще возможно. — Его толстое, уже немного обрюзгшее тело все глубже утопает в кресле. — Под давлением обстоятельств я едва ли смогу обидеться на вас, если вы больше не чувствуете себя связанным нашим соглашением. По-человечески я вас даже пойму.
Сигара снова возвращается в пепельницу. Легкий кусочек пепла похож на почерневшее серебро.
— Я чувствую себя связанным, — ворчит Эдгар. — Иначе я не пришел бы к вам.
Шульц-Дерге вяло свешивает руки по обе стороны кресла. Он очень устал. На тыльной стороне ладоней выделяются вздутые вены. Эта падкая до мужчин секретарша! Рассказала Бертону, что Уиллинг собирается предложить рукопись.
Она даже не подозревает, в какую безумную историю заставила его влипнуть своей болтовней. Почти все свое состояние он вложил в этот журнал. Но «Вспышка» тесно связана с «Мьюзик-Эндерс», и чудовище «Шмидт и Хантер», этот пожиратель всего, хочет проглотить «Мьюзик-Эндерс». А кто проглотит «Мьюзик-Эндерс», получит в придачу и «Вспышку» вместе с издателем Шульцем-Дерге и его состоянием.
В этой запутанной ситуации в подходящий момент появляется человек по имени Уиллинг и предлагает за гонорар в три тысячи марок нанести техасскому монстру смертельный удар, обменять свою жизнь на славу, а кучку добрых немецких предпринимателей уберечь от краха.
Но тут вдруг вылезает эта дура-секретарша. Выгнать вон эту кокетливую дрянь! Она посмела подложить под него бомбу. Впрочем, все равно. После банкротства «Вспышки» она в любом случае окажется на улице.
Шульц-Дерге все глубже и глубже погружается в кресло, затем выпрямляется, наливает коньяк и тяжело вздыхает:
— Просто безобразие, что вас заметили, когда вы ко мне шли! Теперь, конечно, и меня ни на секунду не выпустят из поля зрения и не успокоятся, пока рукопись не перекочует в их руки. Если бы не праздник и секретарша оказалась бы на месте, я бы тотчас взялся за дело и все надиктовал на машинку.
Вместо ответа Эдгар ставит пахнущий новой кожей портфель на колени, открывает замки и вытаскивает кипу бумаги.
— Оригинал, — говорит он, — и три копии. — Все это он кладет на столик рядом с серебряной пепельницей. От ароматной сигары остался только потухший, раздавленный окурок.
Полуприкрыв глаза, Шульц-Дерге дремлет. Вдруг на бледно-розовом потолке его глаза как будто отыскивают решение. Он вскакивает, хватает коньячную бутылку и наливает в стаканы.
— Три копии, Уиллинг, выпьем за них. Три копии — это просто отлично! Допустим, что с самого начала имелись только две копии. Вы, господин Уиллинг, пришли с твердым намерением передать обе копии и оригинал мне. Но поскольку вы оказались под наблюдением, когда вошли в мой дом — более того, вас не на шутку запугали, поэтому мы, убедившись в опасном характере нашей сделки, договорились отказаться от очень заманчивого, но опасного для жизни соглашения. Другими словами, после разговора со мной вы предпочитаете вручить рукопись — оригинал и две копии — нашим общим противникам. Это решение проблемы, Уиллинг, или нет? Не правда ли, одно из решений? Давайте выпьем и упакуем бумаги, но живо, живо, пока эти господа не догадались, что мы уже обо всем договорились.
В то время, когда издатель, затаив дыхание, застывает за дверью, чтобы подслушать, а Эдгар спускается по лестнице и идет по палисаднику, не замечая, как хрустит под ногами галька и густо благоухает сирень, из черного «мерседеса» вылезает Бертон.
— О'кей, Бертон, — устало улыбаясь, говорит Эдгар. — Вы выиграли. Мы согласны на капитуляцию.
— Отлично, — отвечает Бертон. Две минуты он листает рукопись и удовлетворенно, не меняя, впрочем, выражения лица, говорит. — Остальное?
— Остальное?
— Третья копия.
— Третьей копии не было.
— А! — говорит Бертон и зевает. — Значит, третьей копии не было?
— Третьей копии не было.
Теперь Бертон, не моргая, хладнокровно таращится на Уиллинга; Эдгар выдерживает его взгляд и говорит:
— Когда он увидел, что дело проиграно, то выбросил белый флаг. — Он пожимает плечами. — И я тоже. По-человечески это понятно. Вы не находите?
— Возможно, — подтверждает Бертон, — все возможно. — Не делая паузы, он снова повторяет:
— Все возможно. Впрочем, я между делом проинформировал полицию, что с моим сотрудником Уиллингом временами не все ладно, он страдает манией преследования и так далее. А о Джейн ты и в самом деле больше не думаешь? Это, однако, подло с твоей стороны.
IV
Джейн.
Однажды он с отцом Генри обсуждал положение на полях. Вдруг к ним подъехал «мерседес» Бертона. В машине сидела дочь Шмидта. Бертон передал Эдгару конверт, пробормотав при этом: «Лично для вас», затем машина развернулась и, как напившийся крови клоп, поползла прочь. Отец Генри искоса посмотрел на Эдгара и сказал:
— Я всегда думал, что мальчишки мелют вздор. Теперь я знаю, что это верно.
— Что верно?
— Она без ума от тебя.
— Кто?
— Не прикидывайся дурачком. Дочка Шмидта!
Когда через час он пришел домой, его мысли все еще занимали слова Генри. Он выдвинул из-за стола стул, сел, оперся локтями и задумался. В его груди, как загнанное живое существо, билось что-то большое и горячее, оно кричало и рвалось наружу. Потом он вспомнил о письме Бертона. В своем смятении он даже не подумал о нем. Надорвав пальцем конверт, он высыпал на стол его содержимое. Там оказалась карточка «Шмидта и Хантера». Он не верил своим глазам. Фирма, по-видимому, позволила себе шутку, пригласив его. Он взял карточку в руки, повертел ее, оглядел каждую букву и убедился, что она настоящая. «Шмидт и Хантер» оказали ему, Уиллингу, честь, пригласив его на сегодняшний вечер. Его, именно его, неимущего, их заклятого врага. Неужели надо кинуться в логово льва? Слишком глупо. Они что-то хотят от него. Но что? Пригрозить ему? Шантажировать, соблазнять, покупать? Или что-то похуже? Или получше? Возможно, они собираются вытянуть щупальца, чтобы поискать возможности какого-нибудь соглашения? Или даже капитуляции? В сотый раз обойдя свою комнату, он решил наконец пойти.
Эдгар принял душ. Это его освежило. Пыль, приставшая к телу в поле, сползала вниз, смешивалась с мыльной пеной, скапливалась возле стока и, захваченная водоворотом, исчезала в канализации.
Чистый и опрятно одетый, Эдгар остановился перед зеркалом и провел рукой по выбритому подбородку. Он видел перед собой Джейн, ее ясные глаза, чувствовал легкий аромат ее волос. Он начинал испытывать нетерпение. Может быть, старик Генри ошибся? Но другие твердят то же самое. А если Джейн действительно поднимет его на смех? Он попытался представить ее лицо, как она выглядела, когда они встречались. Огонек в ее глазах вполне мог сойти за простую приветливость. А потом… в автомобиле… Она была так близка к нему, как никто другой в его жизни. С этих пор он начал казаться самому себе глупым мальчишкой. Он не хотел о ней думать — и не мог прогнать собственные мысли. Наверняка этим вечером он ее встретит. Он глубоко вздохнул, резко выдохнул воздух и покачал головой. Он все еще надеялся, что старик Генри и все остальные ошиблись.
