Александр Тамоников - Милицейский спецназ
– Тесно будет, Володь!
– Ничего! Разместимся. И ей одиноко не будет. Все мы рядом. А это большое дело! Опять-таки, коли надо, «Скорую помощь» вызовем, воды подадим.
– Ну, я не знаю.
– Я знаю! Жди дома, я к Василию.
– Тебе отдохнуть надо!
– На пенсии отдохну. – Офицер вздохнул, добавив: – До нее, родимой, недолго!
Набросив поверх мундира ветровку, Кузьмич вышел со двора, прошел немного по улице, свернул в ближайший переулок. У второго дома остановился. Вернее, у калитки, от которой вела бетонная дорожка, окаймленная кустами сирени, к крыльцу деревянной избы Василия Белугина. Первым Кузьмича встретил Шалаш – пес непонятной породы, здоровый, но дружелюбный. Владимир помнил, как Васька привез из области Шалаша щенком. Утверждал, что купил дельного кобеля – помесь немецкой овчарки и лайки, которого сначала громко назвал Рексом. Но, по мере роста щенка, утверждение Белугина по поводу породы Рекса становилось все более сомнительным. Он не был похож ни на овчарку, ни на лайку, имел характер порывистый, озорной и совершенно не злобный. Команд, как ни старался Василий, не воспринимал и только оказывался на свободе, начинал терзать все, что попадалось под зубы. Старую телогрейку, новую метлу или пустую пластиковую бутылку из-под минеральной воды. Тут-то Белугин и переименовал своего питомца. Из Рекса пес стал Шалашом.
Вот и сейчас он подлетел к калитке, поднялся на задние лапы, передними пытаясь достать Владимира.
– Ну, ну, отвали, Шалаш!
Кузьмич открыл калитку, отбросив пса на дорожку. Но тот вновь перегородил дорогу офицеру милиции. Кузьмич сбросил пса, схватил того за загривок, оттащил к будке, где прицепил к ошейнику короткой цепи. После чего взошел на крыльцо. Постучал в дверь.
Открыла ему супруга Белугина, Клава. И, не видя гостя, приняла его довольно холодно.
– Кого еще несет с утра?
– Это я, Клав, Кузьмичев!
Тон женщины резко изменился.
– А, ты, Володь? Здравствуй!
– Доброе утро, чего ты с утра нервная?
– Будешь нервной с таким муженьком. Хоть бы ты на него повлиял, Володь!
– Опять вечером приложился?
– Приложился? Если бы приложился! Нажрался, как скотина последняя. С дружками из лесхоза чьи-то именины отмечал. Доотмечался так, что вместо хаты в будку к Шалашу залез.
Кузьмичев улыбнулся:
– Да ты что?
– Вот тебе крест! Ты знаешь, он и трезвый чудик, а выпьет, вконец деревенеет. Пил бы как люди, разве я против? Сама бы поднесла! А он… да чего говорить, сам знаешь!
– Знаю! Где он сейчас?
– На кухне сидит, где же еще? Нахохлился грачом весенним, ждет, чтобы похмелила. Да только хрен ему. Надоел уже! Ты постучал, а я думала, дружки заявились. Ты уж извини.
– Да ладно, Клав! Я пройду?
– Проходи, конечно! Да мозги ему промой, хотя все бесполезно, горбатого могила исправит, прости меня, господи!
Клава, несмотря на средний возраст, была человеком глубоко верующим. И было это объяснимо. Она росла в семье баптистов. Те потом, как люди рассказывали, подались куда-то в леса. И Клава, возможно, затерялась бы где-нибудь в секте, если бы не Василий, как раз вернувшийся из армии. Любовь молодой набожной девушки к бравому отставному матросу оторвала ее от секты и оставила в городе. Что никак не повлияло на ее религиозные убеждения, с той лишь разницей, что секту Клаве заменила церковь, где она была образцовой прихожанкой. Что, опять-таки, в быту совсем не мешало ей иногда применять крепкое словечко. Правда, больше в отношении супруга. И Кузьмич понимал ее. Да и Василия, как ни странно. Может быть, дело было в том, что семья Белугиных, как и семья Кузьмичевых, тоже не имела детей? Вот только Кузьмич принял это достойно, а Васька поплыл, найдя в самогоне, пусть и иллюзорную, но все же отдушину, позволяющую на время отвлечься от реальности. Это, понятно, не снимало проблем. Более того, усугубляло их. Ну, а затем подчинило Белугина «зеленому змию», с которым у Васьки не было ни сил, а главное, ни желания бороться.
И все же Белугин был мужиком стоящим. Несмотря ни на что. С таким, как считал Кузьмич, можно было идти в разведку. С трезвым, естественно.
Владимир прошел в сени, оттуда в кухню.
Василий сидел на табуретке в трусах и майке. Весь взъерошенный, небритый. Увидев товарища, лишь буркнул:
– Привет!
Кузьмич присел рядом.
– Здорово, гуляка!
– Э-э, Вова, ты только на мозги не капай! И так голова гудит. А во рту словно ишак испражнялся. Фу, бля, как же муторно! И Клава пойло спрятала! Что за жизнь?
– Кто ж виноват?
– Началось! Благоверная, что ли, попросила моим воспитанием заняться?
– Никто тебя, Вась, воспитывать не собирается. Поздно уже воспитывать. Водка тебя под себя крепко подмяла. Лечиться тебе надо. И серьезно.
– Ага! Сейчас! Вот покурим и поканаем к наркологу. Пусть лечит, если сможет! Только ни хрена у него не выйдет. И ни у кого не выйдет. Я как пил, так и буду пить. Это мое личное дело! Ты, как друг, лучше бы похмелил, а не мораль читал.
– Похмелить, говоришь? А не пошел бы ты, Вася! Мораль тебе читать? Обойдешься! Дружки, что бухают с тобой, пусть ее читают! Они для тебя все. Они твоя семья. И пожалеют, и похмелят, с ними хорошо. По пьяни! Никаких забот. Никому никакого дела, что похож ты на чмо болотное. Они тебе помогут, стакан поднесут! Благодетели. Тебе же лишь это надо. А то, что дом с собачьей будкой путаешь, ничего. Это нормально. Какая разница, где спать, в будке, в канаве, на свалке? Лишь бы утром похмелка была! Эх, Вася, Вася, глаза б мои на тебя не смотрели. Сиди, жди дружков! Или вали к ним! А я пошел. Думал, с человеком поговорить, не получилось. Жаль. Но, видно, ничего не сделаешь. Все ты на самогон променял! Слабак…
Кузьмичев положил сигареты в карман, поднялся, направившись к выходу. Белугин остановил его:
– Володь? Кузьмич! Постой! Да постой ты, черт правильный!
Старший лейтенант обернулся.
– Чего тебе?
– Погодь! Не уходи! Сейчас, я приоденусь. Подожди на кухне.
Кузьмич вернулся, устроившись за столом. Василий скрылся за занавеской, откуда вскоре раздался плеск воды и оханье Белугина.
Вошла Клава.
– Где это чудо?
Владимир кивнул на занавеску:
– В порядок себя приводит.
– А!
Она вздохнула, достала из халата початую бутылку с мутной жидкостью, поставила на стол.
Владимир взглянул на супругу Василия, спросил:
– Зачем?
– Ох, Володя! Пусть уж похмелится! Все одно искать будет. Уйдет из дома.
– А похмелившись, не уйдет?
Клава пожала плечами, ответив однако:
– Уйдет! Догоняться, как он говорит.
Кузьмич приказал:
– Убери самогон! Сама же потакаешь ему, а потом страдаешь. Убери! Ваську надо вытаскивать из запоя, а не похмелять.
– Так я хотела как лучше. А то еще сердце остановится. Давеча, на том краю у реки, да ты, наверное, в курсе, мужик тридцатилетний вечером погулял, а наутро не похмелился. Не успел. Вышел из хаты, на скамейку сел и завалился! Жена к нему, а он готов. Народ говорит, похмелился, жил бы!
Владимир покачал головой.
– Клава! Ты сама-то веришь в это? И потом, к чему спектакли разыгрывать, изображать строгость, сцены устраивать и тут же идти на попятную? Уж лучше утром в постель ему стакан подавай. Или в собачью будку, где найдешь! Не пойму я тебя. Говоришь одно, делаешь другое. Так нельзя, Клава!
За занавеской послышались звуки рвоты. Василия полоскало. Клава посмотрела на Кузьмичева:
– Слышишь, выворачивает!
– Ну и что? Так и должно быть! Вырвет – легче станет.
Женщина вздохнула:
– Может, все же граммов сто налить?
– Нет! Хотя…
Владимир на секунду задумался, затем неожиданно проговорил:
– Оставь бутылку, сама же уйди.
– Ты че задумал?
– Ничего! Давай, оставь нас.
Оставив бутылку и выставив из холодильника нехитрую закуску в виде мелко нарезанного сала, огурца и куска черного хлеба, Клавдия вышла из кухни.
Вскоре после короткого затишья появился Белугин. Был он бледен, но побрит и одет в спортивный костюм. Увидев бутылку и закуску, сглотнул слюну.
– Чего это?
Кузьмич ответил:
– Сам не видишь? Похмелка с закуской! Присаживайся, чего стоишь?
Василий недоуменно присел за стол.
– Клавка раздобрилась?
– Нет, я к соседям сбегал, принес тебе пойло.
– Гм! Ну что ж, пожалуй, немного пропустить не помешает! А то, в натуре, дурно.
– Пей, коли дурно.
Белугин встал, достал из шкафа два стакана, спросив:
– Ты со мной дернешь?
– А ты как думаешь?
Василий молча поставил один стакан на место. Другой наполнил наполовину, резко выдохнул воздух:
– Как говорится, не пьянки ради, здоровья для…
Он уже готов был опрокинуть стакан, как Владимир проговорил:
– Пей, Вася! Только учти: выпьешь, я тебя больше не знаю!
Рука Белугина остановилась на полпути:
– О чем ты?
– Не понял? Объясню популярнее. Перед тобой выбор – либо продолжать пить, но потерять дружбу со мной, либо наоборот. Все просто! Или водка, или я.
