Это моя земля! - Громов Борис
«Ты там не задремал, дозорный?» – ворчливым голосом Тисова забубнил наушник радиостанции.
– Правила радиообмена не нарушаем! – фыркнул в ответ я. – Бдю в оба глаза и оба уха, не волнуйся.
«Ну бди, бди…» – буркнул Антон в ответ и отключился.
Нет, я и в самом деле не сплю. Но состояние, чего уж врать, такое… малость осоловелое. Замотался я в последние дни. Сначала штурмовка «Гермеса», во время которой я чудом жив остался и дышал чуть ли не через раз. Опять, как и после рукопашной схватки с морфом в Москве, когда мы Женьку из заточения вызволяли и я серьезно грудную мышцу потянул, спасся исключительно уколами «Диклофенака» и «Эфкамоном». А «Эфкамон» – штука, безусловно, действенная, но… жгучий, зараза, до невозможности. Любые горчичники по сравнению с ним – так, плюнуть и растереть. В общем, дышать вроде снова начал нормально, попутно даже здоровенный синячище с груди почти свел… Но – за все надо платить. Платить пришлось безбожно зудящей и местами даже облезающей кожей и недосыпом. Ночью выспаться не давала чертова мазь, а днем… Днем беготни было, мягко говоря, чуть больше, чем до фига. Чего стоило то же «сафари» возле Краснозаводской больницы, после которого нас еще почти сутки от переизбытка адреналина потряхивало. А отплеваться до конца от привкуса пороховой гари в горле до сих пор не смогли. Потом нас озадачили на присмотр за рабочими, почти закончившими строительство стены периметра. После этого – включились в вывоз казавшихся бездонными подземных складов «Таблетки»… Там я, под шумок, новый АКС себе урвал вместо героически павшего Тигры. Тоже конца семидесятых годов выпуска, но судя по «зеркалу» канала ствола и отсутствию клейм о проведенных ремонтах – толком не стрелявший. Выпустили, пристреляли, пушсалом залили, в ящик уложили – и на склад. Автомату уже тридцать лет, а он по факту – муха не сидела. Опять же, вместо положенного отдыха, целый вечер на отрядном стрельбище с ним провозился, две сотни патронов спалил, но зато пристрелял новичка на совесть. Теперь снова можно уверенно в бой идти, а не готовиться к быстрой, но очень неприятной смерти, понимая, что пээмовская пуля «Бизона» твоего противника просто не берет.
К Грушину в больницу сходили, навестить. Это, врать не буду, Женька уговорила. Сам-то я мужик к сантиментам не склонный. Ну, в больничке человек… И чего? Поправляется ведь. К тому же – сослуживцы его тоже все тут, в Пересвете. Наши с базы Софринской бригады вывезли всех людей, а сейчас остатки складов тянут. Колонна за колонной, с утра до вечера. Так что вряд ли Николай Николаевич там страдает от недостатка общения. Но – чего не сделаешь, когда девушка просит… Грушин меня узнал, поздоровался приветливо, но по-настоящему рад был именно Женьке, это было сразу видно. Не буду врать, товарищ старший прапорщик меня здорово удивил. Глядя, как он с Женькой воркует, я едва смех сдерживал – эвон как замаскировался, старый волчара. Это он «Эухении» сейчас может что угодно изображать, но я настоящего Грушина в бою не раз и не два видел. И отлично знаю, почему его не только непосредственные подчиненные, но и вся бригада заслуженно боится. И даже большая часть штабных откровенно опасаются. Так что, Николай Николаевич, я на театральщину вашу не куплюсь, я не девочка наивная. Видимо, уловив что-то такое у меня на лице, Грушин, улучив момент, зыркнул на меня своим настоящим взглядом и неодобрительно нахмурился. Блин, вроде давно я уже не пацан девятнадцатилетний, а по спине, вдоль позвоночника, будто шарик ледяной прокатился. Не, не стоит его обижать, не стоит. Пользуясь тем, что Женька сидела на больничном табурете возле койки спиной ко мне, я примирительно выставил перед собой раскрытые ладони и мимикой изобразил самое глубочайшее раскаяние и полное понимание. Мол, не серчайте, тащ старший, я – могила, хочется вам в Дедушку Мороза поиграть – бога ради. Грушин, видать, все понял правильно и лишь кивнул благосклонно.
Женька нашу пантомиму, к счастью, не увидала – слишком занята была. Аж светясь от удовольствия, рассказывала «дяде Коле» про то, как она удачно «трудоустроилась». Слова Михаила, сказанные им после истории с патлатым связистом – мол, случись что, за Женьку нашу, кроме нас, никто и не подпишется, крепко запали в душу. И решил я ее по максимуму в омоновский коллектив интегрировать. Своих в Отряде всегда поддержат, за своих всегда вступятся. Осталась сущая мелочь – сделать Евгению Воробьеву в Отряде своей.
Решилось все на удивление несложно: после случившегося в Софринской бригаде ночного побоища мозги встали на место практически мгновенно и практически у всех. Нет, некоторое количество совсем уж упертых идейных пацифистов, которым «вера в господа их, Говинду, оружия в руки брать не велит», все же осталось, но было их настолько мало… В общем, та самая статистическая погрешность, исключение, что только подтверждает правило. Остальные же дружно возжелали вооружиться. Чисто с точки зрения матбазы – проблема отсутствовала как таковая. В бездонных недрах «Таблетки» тех же пистолетов ПМ и ТТ и карабинов Симонова оказалось столько, что хватило бы, при необходимости, на пару дивизий. Но дело было не только в «железе». К сожалению, понятие «штатский с оружием» вовсе не равно понятию «боевая единица». А выдавать необученным «шпакам» пусть и снятые уже с вооружения, но все же вполне серьезные стволы наш Львов желанием не горел. Пришлось организовывать дополнительные обучающие курсы. А где взять для них инструкторов? Да еще таких, что смогут возиться с бестолковыми поначалу гражданскими, будто с детьми малыми, объяснять, показывать, отвечать на… как бы помягче… не сильно умные вопросы? Бойцы ОМОНа – парни умелые, но уметь самому и уметь научить других – это слегка разные вещи. Талант преподавателя дан далеко не каждому. А тут – наша Женька. После ночного боя за склад РАВ ее в софринском палаточном лагере в лицо разве что грудные дети не знали. И авторитет среди беженцев у нее образовался немалый. Вот и пристроили мы ее инструктором. Женщин обучать. Понятно, что никаким «секретным методикам спецназа» она никого не научит. Так от нее этого и не требуется. А вот объяснить абсолютно «нулевым» новичкам азы обращения с оружием – на это она была вполне способна. Опять же ей как девушке общий язык найти с прочими барышнями будет куда проще, чем инструктору-мужчине. Кроме того, желающих обучать «бабью группу» среди мужиков тоже особо заметно не было. Словом, сошлось все удачно: Женька при деле, отрядные парни понемногу перестают относиться к ней как к просто «грошевской подруге», временами воспринимают почти на равных. А женщины-беженки понемногу учатся обращаться с оружием. Со всех сторон сплошные плюсы! Все равно на то, что из Женьки выйдет домохозяйка, я изначально, с момента встречи возле софринской медроты, даже и не рассчитывал.
Уже прощаясь, Грушин, вроде как в шутку, заявил:
– Обидишь ее – лично тебе голову откручу, Грошев.
Женька засмеялась, я улыбнулся… Вот только я, в отличие от солнышка моего блондинистого, отлично понимал, что не дай бог что – жалеть я буду сильно, хоть и не долго. Суровый он мужик, слов на ветер не бросающий.
– Не обижу, Николай Николаевич, любовь у нас.
– Вот любовь – это дело хорошее, – снова врубил он «режим доброго дедушки». – Коли любовь – так и женись. И меня на свадьбу пригласить не забудьте.
– Вот это – обязательно, – негромко рассмеялась Женька и чмокнула на прощанье выздоравливающего в щеку.
Интересно, в уголках глаз пожилого «крапового берета» и правда будто влага блеснула? Да нет, не может быть! Точно говорю – померещилось мне. Видно, свет упал неудачно.
За всеми этими делами-хлопотами совершенно незаметно подкралась пересменка нашего опорного пункта на Триумфальной площади. Пришла пора Зиятуллину возвращаться «к родным осинам», а Тисову – заступать ему на смену. Вчера вечером Антоха подошел ко мне и без долгих предисловий предложил на эти две недели поехать с ним.
– Борь, тут понимаешь, какое дело, – сказал он тогда. – Наша база на Маяковке – это теперь не просто эвакопункт. Мы там – все равно что передовой форпост на фронтире…
