Андрей Дышев - Моя любимая дура
– Получай! Получай! – кричала Лера, и я слышал глухие удары, как если бы палкой выбивали ковер.
– Не бей меня по животу! – со слезами отвечала Тучкина. – Я беременна!
Альбинос схватил меня за горло и придавил затылком к земле. Дацык попытался связать мне ноги, но, прежде чем ему это удалось, я дважды заехал ему пяткой по носу.
– Ты труп! Ты труп! – орал Дацык, плюясь во все стороны кровью.
Я укусил Альбиноса за палец. Он взвыл и на мгновение отпустил мою шею, но тотчас Дацык схватил меня за волосы и надавил пальцами на глазные яблоки. Я держался изо всех сил, чтобы не потерять сознание, рычал и скалил зубы, как пойманный на охоте волк. Наконец я обессилел и позволил связать мне руки за спиной. Поднявшись на ноги, Дацык еще раз ударил меня ногой по лицу. Альбинос клацал зубами и бормотал, что у него, наверное, свернута челюсть. Девушки затихли на своем бойцовском пятачке, а потом разбрелись кто куда: Лера, беззвучно плача, пошла к приюту, а Тучкина спустилась к умывальнику, чтобы смыть кровь с лица.
Не досталось только Мурашу, который, должно быть, крепко спал в своем сарае.
Глава 40
ЧТО БУДЕТ ЗАВТРА
– Вставай, скотина! Пора на каторжные работы!
Наверное, я ошибаюсь, если считаю, что когда-то жил другой жизнью, что у меня был офис, подчиненные, машина, квартира, я ходил в гастрономы и бани. Ничего никогда не было, кроме этого сарая и окрика: «Вставай, скотина!»
Сколько солнца! Сколько света! Ночная драка представляется не более чем дурным сном. Вот только пластырь на переносице Дацыка не дает окончательно утратить чувство реальности. Это я поставил свою отметину. Тело ноет и болит, но я уже привык к этому. Не болит только мертвое тело. А боль – это песня жизни.
Дацык подвел меня к столу и кивнул на лавку. Напротив меня, приподняв голову, сидел Мураш – безучастный, обмякший, как мешок с соломой. Глаз моего юного друга из фиолетового стал асфальтово-синим. Альбинос, склонившись над его лицом, тихо насвистывал себе под нос, осторожно ощупывал опухоль, надавливал на то место, где когда-то была бровь, и из тонкой щели, поглотившей глаз, выползла ядовито-желтая капелька гноя.
– Хреново, Антошка, – произнес Альбинос, выпрямившись и скрестив на груди руки. – У тебя может начаться сепсис мозга. Тебе надо срочно в больницу.
– Я должен найти место гибели моего отца, – упрямо повторил Мураш.
– Про отца мы слышали, и в эту сказку уже никто не верит. Ты о своей жизни подумай.
– Жизнь – это самое дорогое, что у нас есть, – поучая, добавила Лера.
Она сидела напротив Тучкиной и – я не мог поверить своим глазам! – старательно наносила ей на лоб и щеки тональный крем, закрашивая ссадины и синяки.
– Замри! – сказала она и, высунув кончик языка от усердия, стала аккуратно размазывать крем под глазом у Тучкиной. Соперница послушно замерла, даже дышать перестала. Лера отступила на шаг, склонила голову, любуясь своей работой.
– Почти ничего не видно… А знаешь, что я подумала? Тебе пойдет хвостик. Никогда не носила? Погоди, сейчас я из тебя красавицу сделаю…
Что происходит? Все заняты зализыванием ран и ссадин. Началось дружное примирение и братание? Я жевал безвкусный старый хлеб и поддевал вилкой макароны с тушенкой. Альбинос налил мне водки. Ничего с его челюстью не случилось. Выглядит неплохо, только подпух малость, да в уголке губ запеклась кровь. Бесконечно ненавидеть невозможно. Ненависть – это титаническая работа, потому что она всегда противоестественна, она не свойственна природе человека. Наше нормальное состояние – это любовь. Ненависть же вытягивает из нас все соки, и рано или поздно приходится приглушать воинственный пыл и становиться человеком, чтобы не мумифицироваться раньше времени.
– Я думаю, что сегодня мы найдем машину, – сказал Альбинос. Он раскрыл аптечку, достал пипетку и ампулу с прозрачной жидкостью. Надломил у нее кончик, набрал в пипетку лекарства и стал закапывать Мурашу в его безобразный гниющий глаз. – И ты наконец образумишься, и мы все дружненько отведем тебя в больницу. Да, Антошка?
Лера расчесывала волосы Тучкиной большим деревянным гребешком, приглаживала их ладонью, любовалась, как они радужно переливаются в солнечных лучах. Затем туго стянула хвостик и скрепила его резинкой. Отошла, полюбовалась.
– Вот так тебе в сто раз больше идет! Альбинос, правда так ей лучше?
– Спасибо тебе, – от души произнесла Тучкина. – Ты извини меня…
– Это ты меня извини. Я же не знала… Теперь будем дружить, правда?
Девушки обнялись и поцеловались. Дацык недоверчиво косился на них и кривил губы. Альбинос присыпал ватный тампон сухим стрептоцидом, приложил его к глазу Мураша и закрепил крест-накрест лейкопластырем.
– Постарайся, чтобы туда не попала грязь, – сказал он, убирая упаковки и ампулы в сумочку.
Тучкина собрала посуду, сложила ее на краю стола и взялась за ведро.
– Пойду за водой…
– Тебе нельзя носить тяжести! – тотчас возразила Лера. – Я сама схожу! Сиди, отдыхай!
Лера взяла ведро и пошла к леднику. Тучкина некоторое время смотрела на ее тоненькую спину и вдруг окликнула девушку и догнала ее.
– Я с тобой!
Когда девушки исчезли из виду, Дацык, стругая кухонным ножом палочку, как бы мимоходом спросил Альбиноса:
– И не тяжело тебе это двойное ярмо на своей шее таскать?
– Это не ярмо, – ответил Альбинос, поднимая с земли свой сноуборд и внимательно осматривая кант. – Это мантия. Или рыцарский плащ. Или плащаница… В общем, то, что еще худо-бедно поддерживает во мне человека. Не было бы их – давно бы в животное превратился.
– Надолго ли? – мрачным голосом спросил Дацык.
– Что надолго? – не понял Альбинос, бережно кладя доску на стол.
Дацык опустил глаза и с удвоенной силой стал строгать палочку.
– Я думаю о том, кто из них вернется. А кто нет…
Альбинос дернулся, будто сноуборд был горячим, как утюг, вскинул голову и посмотрел в ту сторону, куда ушли девушки.
– За плащаницей следить надо, Альбино, – назидательно произнес Дацык. – А то по швам разойдется.
– Да вся беда в том, – произнес Альбинос, с тревогой глядя в сторону ледника, – что швов-то нет…
Я смотрел на Мураша с тихим содроганием. Правда, пластырь, закрывающий часть его истерзанного лица, создавал иллюзию медицинского оптимизма, как будто теперь дело пошло на лад и скоро под ватным тампоном вылупится новенький голубенький глазик, который будет смотреть на мир весело и дерзко.
– Не ходи сегодня на ледник, – сказал я ему. – Без тебя справлюсь.
Мураш отрицательно покачал головой. Упрямый балбес! У меня в голове не укладывалось, как из-за денег можно так убежденно губить собственную жизнь! Хотя и денег ему никто не обещал. Неужели Мураш надеется на то, что с ним щедро поделятся?
Вдруг к нам подбежала Лера – запыхавшаяся, со спутавшимися волосами, с мокрыми до локтей рукавами. Я сразу вскочил на ноги. Альбинос кинулся к девушке и схватил ее за плечи.
– Что?! – испуганно произнес он. – Что еще?!
– Она… – произнесла Лера, но продолжить фразу не хватило дыхания. Девушка опустила плечи, оперлась руками в колени. Казалось, что ее стало тошнить.
– Что «она»?! – крикнул Альбинос.
– Она упала в прорубь, – воткнув взгляд в землю, ответила Лера. – Я не смогла ее вытащить…
Я сорвался с места и во весь дух побежал к леднику. Упала в прорубь! Откуда упала? Как она могла туда упасть? За мной хрипло дышал и гремел ботинками Альбинос. Мы неслись, как легкоатлеты на финальном забеге. Вот и ледник. Береговая линия в этом месте словно трещину дала, и образовалась узкая затока. Спасатели перегородили ее плотиной из булыжников. Талая вода, проникая в затоку, фильтровалась через песок и становилась относительно чистой. Во время спасательных работ мы использовали эту воду для умывания и мойки посуды. «Моржи» окунались в эту «ванну» с головой… Альбинос налетел на пустое ведро, и оно с гулким звоном покатилось по склону. Я подбежал к «ванне» и сразу увидел торчащие из черной воды кирзовые сапоги – спасатели оставили на приюте в надежде, что кому-то пригодятся. Пригодились…
– Да не путайся ты под ногами! – крикнул Альбинос.
Он был очень взволнован. Он совершал массу ненужных, даже нелепых движений, но все его естество молило о спасении женщины. Толкая друг друга, мы грохнулись на колени у каменного бруствера и схватились за ноги Тучкиной. Она висела в воде головой вниз, а наполненные воздухом сапоги всплыли на поверхность. Никогда еще мне не приходилось видеть утопленниц, и потому я только теперь узнал, насколько это ужасное зрелище… Альбинос откинулся назад и упал на спину с сапогом в руке… Так мы ее не вытащим. Я взялся руками за кладку и стал опускаться в воду. Здесь сразу начиналась глубина, до дна не достать, но можно найти опору между камней.
– Быстрее! – кричал Альбинос. – Она уже слишком долго в воде!
