Леонид Влодавец - Московский бенефис
Отыграв, Таня сказала Толяну:
— Ну все, концерт окончен… Надо спать ложиться.
— А вон, застелено, — предложил тот, — укладывайся. Вдвоем поместимся…
Странно. До этого их разговор доносился до меня лишь как невнятные бухтящие фразы, а теперь я стал слышать все очень отчетливо, хотя говорили
они явно не в полный голос. Опять чье-то вмешательство? — Знаешь, — произнесла Таня смущенно, — я грязная, как свинья.
— Так у меня же ванна есть, — деловито предложил Толян. — Ополоснись, если надо. Колонка греет быстро…
Я лег на свой топчан, стараясь не слушать. Мне, в общем-то, было неинтересно, как там Кармела с Толяном будут развлекаться. Хотелось спать, день прошел самым сумасшедшим образом, однако вторая сигнальная работала вовсю: против своей воли я слушал их беседу.
— А ты мне спинку потрешь? — нежно спросила Танечка голосом даже не семнадцатилетней, а десятилетней девочки.
— Потру… — прогудел по-бугаиному Толян. — Пошли…
Их шаги заскрипели по лестнице. Проходя мимо моей двери, Толян прикрыл ее. Это был хороший тест. По идее, через плотно закрытую дверь я не должен был ничего слышать, кроме шума воды, но получилось все наоборот. Шум воды не поглощал звуки речи, а лишь служил слабым фоном. Это нельзя было списать на акустические эффекты. Теперь я окончательно убедился, что-то повысило чувствительность и селективность моего слуха. Причем тогда, когда я этого не хотел.
Не собирался я их подслушивать. Хотя, может быть, знать, что они там насчет меня замышляют, мне бы и не помешало. Но я-то понимал — в ванную они пошли не за тем, чтобы поговорить о делах. А эта дрянь, «руководящая и направляющая», словно бы назло меня дразнила.
Я услышал, как шелестит и с легким шорохом падает майка, как скрежещет «молния» джинсов, как с мягким щелчком расстегивается верх купальника и, шурша, сползают вниз трусики. И не только услышал. Мне увиделось все это. В моем мозгу, во внутреннем зрении появился образ раздевшейся, нагой Тани. Крепко сбитой, плотной, но не толстой женщины, той самой, что утром ухватила меня в объятия, так же, как следом за мной ныне покойного Кота и нетерпеливого Джека. А теперь с ней был Толян. Я видел его! Мощного, матерого, обвитого мышцами, с мохнатой грудью и синими наколками.
— Ну-ну, — строго сказала ему Таня, когда Толян положил ей руки на талию,
— не спеши. Я же сказала, мне помыться надо…
— Соскучился я… — виновато сказал он, и я УВИДЕЛ, как он убирает руки.
— Месяц терпел, а тут заторопился? Уж помучайся еще полчасика… Зато там, наверху, в чистенькой постельке… Верно?
— Давай, голову помою. Волосы у тебя красивые…
Нет, я не воображал эту сцену по звукам. Я ВИДЕЛ! Видел все воочию, будто стоял за спиной Толяна или заглядывал откуда-то сбоку.
Кармела перелезла через край ванны, осторожно опустилась в горячую зеленоватую воду, подставила свои слипшиеся, растрепанные волосы под струю воды, а Толян осторожно принялся намыливать ей голову, приговаривая:
— Подстриглась бы ты, Танюльчик. Такие волосы шикарные, но не по твоей работе. Вот, смотри, сено нашел. А вон иголка сосновая, смола…
— Ой! — пискнула Кармела. — Осторожней… Выдерешь волосы, я плешивой останусь. И вообще, ты мыться взялся или ласкаться… Ну потерпи, потерпи, пожалуйста…
Конечно, Толян, как видно, от избытка женской ласки не страдал. Я так понял, что жениться он еще не успел, а фермерская жизнь к поискам подруг не очень располагала. Да и не каждой понравится мужик, не вылезающий из свинарника. А тут приезжает раз в месяц такая вот звезда, позволяет себя мыть и любить… С ума сойдешь! Конечно, ему трудно было удержаться, чтобы ее не потрогать.
Но это ведь все ТАМ, в ванной, а я нахожусь в кладовке. Бог с ним, что я все слышу, но как я видеть могу? Добро бы я еще фантазировал, был сильно озабочен на сексуальную тему, тогда могло бы втемяшиться в голову, хотя со мной такого не бывало. А ведь я, наоборот, стараюсь отогнать эти видения. Не выходит. Хуже того, чем больше я противлюсь видению картинки из ванной, тем ярче она становится. Таня встала на колени, и Толян стал тереть ей спину, но мочалка у него как-то все время непроизвольно скатывалась с боков и подъезжала к Таниным грудкам… Я бы тоже на его месте не стал бы их обходить.
— Несносный ты поросенок… — прошептала Кармела. — Ты зачем меня кипятишь раньше времени?!
— Хочется… — просопел Толян. Но Таня строго сказала:
— Все. Иди наверх и жди. Мне надо самое главное в порядок привести… Топай, топай… Пять минуточек всего…
Толян был парень исполнительный. Он пошел на второй этаж, и я услышал, как он укладывается в постель. Это было где-то над моей головой. Но Толяна в постели я не увидел, да и звуки его шагов наверху слышались очень глухо. А вот Таню — продолжал видеть. Еще ярче, чем прежде. Эта самая «руководящая и направляющая» показала мне, как именно Таня приводит в порядок «самое главное», хотя я этого не просил.
Какие-то контрольные системы докладывали, что я никуда не уходил с топчана и лежу на нем с открытыми глазами. Мое нормальное зрение и слух воспринимали окружающий мир. Но все это было как бы второстепенное. Все сильнее и ярче виделось то, чего я не должен был и по идее не мог слышать. Глаза у меня сильно слипались, я вроде бы засыпал, то есть отключался от реального мира. Но то, что я воспринимал при посредстве «руководящей и направляющей», по мере отключения реальности начинало эту реальность подменять! Я словно бы оказался совсем рядом с Таней, но не видел себя. Я там был, но меня там не было. Мои глаза были уже закрыты, но я прекрасно видел, как Таня вылезает из ванной, встает на резиновый губчатый коврик, как капельки воды стекают по ее смуглым бедрам, капают с иссиня-черных волос, которые она взялась протирать махровым полотенцем… Я слышал, как она неровно дышит, торопясь закончить свой туалет, чтобы поскорее побежать к Толяну. Наконец, я ощутил ароматный запах мыла и шампуня, исходивший от ее свежевымытой кожи. Три дистанционных чувства — зрение, слух, обоняние, говорили мне: «Ты — ТАМ», и лишь два контактных чувства — осязание и вкус, возражали, утверждая: «Ты — ЗДЕСЬ!»
И умом я, кажется, понимал, что нахожусь ЗДЕСЬ, то есть в кладовке, где у двери дремлет на вахте обученная собака, которая не даст мне сделать лишнего шага. Но это было очень слабое, словно бы придуманное понимание. И память о прошедшем дне оказалась где-то глубоко — примерно там, где память о событиях, пережитых не мною, а Брауном.
Таня надела на голое тело халат, сунула ноги в шлепанцы и, выйдя из ванной, направилась к лестнице. Находясь в кладовке, я должен был услышать ее шаги, но не более того. Шаги я действительно услышал, однако самым странным и смешным, пожалуй, оказалось то, что следуя, как невидимка, за поднимавшейся по лестнице Таней, я отчетливо услышал из-за двери кладовки… свой собственный храп! Черт побери! Сплю я или нет?
Выходило, что реально — сплю. Но и не сплю тоже. Тело покоилось, а душа путешествовала. Фантомный Баринов, однако, бродил по материальному миру. Он не видел себя, не слышал своих шагов, но ощущал запах идущей впереди Кармелы, ее шлепанцы отчетливо притопывали по скрипучим ступенькам лестницы, а на волосах при свете лампочки, горевшей в прихожей, играли золотые волны. Нет, это был не сон. Такого состояния я еще не испытывал, хотя над моим бедным мозгом уже проделали немало экспериментов. И без спросу вселили американца, и воскресили из небытия жителей XVII столетия, без которых я прекрасно бы обошелся, и еще какой-то странный прямоугольник на томограмме обнаружился… Небось кто другой давно бы сидел в дурдоме, а я все еще числюсь нормальным. Ведь я даже толком не знаю, что со мной происходило на самом деле, а что я видел по воле всяких там «руководящих и направляющих», начиная с собственного отца и кончая незабвенным «Главным камуфляжником»…
Таня вошла в спальню. Я увидел, как Толян, животом лежавший на простыне, облапив подушку, встрепенулся и повернулся к ней передом… Интересно, как они называют то, что мы с Ленкой обозвали «главной толкушкой»?
— Заждался… — прошептала Таня. — Бедненький «пыжик»… На тумбочке у кровати горел ночничок в форме футбольного мяча. Они оба, и Толян и Кармела, смотрелись в этом желтоватом свете очень клево. Особенно когда Толян порывисто выхватил Таню из халата и притиснул к себе, бормоча:
— Попалась, мучилка моя?
— Попалась… — покорненько шепнула Кармела. — Никуда не денусь…
И цепко обвилась вокруг Толянова торса, всем телом прилипла к нему, а он начал бегло, жадно, будто кто-то вот-вот отберет, целовать эту не бог весть какую мордашку, крепкие плечики, большие, но висловатые груди…
— Какие мы голодненькие… — просюсюкала Таня. — Что ж ты «пыжика» раз в месяц кормишь? Неужели у тебя тут никакой коровницы нет, а?
— Нет, — прорычал Толян, скользя лапами по ее спине, поглаживая зад, ляжки, бедра… Мне даже показалось, что он проверяет, все ли в комплекте? Да все, все у нее в комплекте, братан! Утром проверяли аж втроем…
