Сергей Соболев - Танго втроем
Оправдание поступка, который она собиралась совершить, пришло в голову само собой: нужно вскрыть мастерские, случай из разряда аварийных, грунтовые воды могут подпортить ценное имущество…
К тому же, согласно занимаемой должности, а Розанова является начальником методического отдела и заместителем директора, она вправе знать, что творится в ее учреждении, «закрытых зон» для неё быть не должно.
Розанова загремела связкой ключей, подбирая нужные. Спустя минуту ей удалось справиться с замками и запорами. С преогромным трудом она приоткрыла массивную дверь. Протиснувшись в щель, нащупала пакетник и включила электрическое освещение.
Площадь мастерских составляет примерно сорок квадратных метров. Два помещения, производственное и небольшая каморка, приспособленная Дробышем для личных нужд. Рабочие столы расположены буквой Т, на большем по размеру оборудованы два станка — для резки и шлифовки янтаря. На приставном столике аккуратно разложены инструментальные наборы. Оборудование и инструмент, судя по маркировкам, изготовлены бельгийскими и немецкими фирмами, специализирующимися в сфере ювелирной Промышленности. Техника, надо сказать, ультрасовременная, Родановой еще не доводилось с такой сталкиваться. Автономный рас-предщит укреплен на стене, на высоте полутора метров, вода до него не доберется. На всякий случай Елена откинула крышку и убедилась, что все электрооборудование обесточено.
Хотелось бы знать, куда подевалось прежнее допотопное оборудование? Если его демонтировали, то почему ее не поставили в известность? Насколько ей известно, супертехнологичные бельгийские станки на балансе музея не числятся, это еще одна загадка.
Слегка пригнув голову, Розанова прошла через арочный проем в «кабинет» Дробыша. Из мебели здесь стоит двухтумбовый стол, снабженный парочкой телескопических светильников, у другой стены — приземистый застекленный шкаф, судя по его формам, изготовлен в начале века и стоял где-нибудь в библиотеке или лабораториях Кенигсбергского университета.
Естественно, она тут же прокрутила ключик в замочке и сунула свой любопытный нос в недра шкафчика. Полки сплошь уставлены разнокалиберными банками, склянками, тюбиками, упаковками. Некоторые из них снабжены поясняющими надписями, на других наклеены клочки бумаги с какими-то каракулями, третьи, преимущественно толстостенные, явно довоенного происхождения, вовсе без наклеек.
Розанова понимающе покачала головой. Многие современные мастера-янтаристы, по примеру цеховиков Кенигсберга и Данцига, имеют свои профессиональные тайны и секреты. Дробыш, кажется, здесь не является исключением.
Кое-какие материалы и химические реактивы ей были известны, например, она сразу обнаружила упаковки с ингредиентами для изготовления «левкаса», представляющего собой смесь мела и различных клеев, состав наносят на янтарь для придания ему того или иного оттенка. Здесь же обнаружились рулоны с золотой и серебряной фольгой, вещью совершенно необходимой для стоящего мастера. Сунулась осматривать содержимое стеклянных посудин, но так ничего и не поняла. Впрочем, в этом нет ничего зазорного. Хотя ей известны многие секреты ремесла, все же она по профессии чистый художник-дизайнер, иными словами, она лишь продуцирует идеи, нанося на бумагу силуэты будущих творений и моделируя их внешний вид и устройство, а на практике эти замыслы воплощают другие люди, мастера-ремесленники, к числу лучших представителей которых относится Вячеслав Дробыш.
Расставив все по местам, она прикрыла шкаф, не забыв запереть его на ключ. В голову ей пришла неожиданная мысль. Коль уж Дробыш держит здесь свои «секретные» мази и клеи, значит, он приходит сюда в неурочное время работать. Но ведь у него есть собственные мастерские? Хорошо известно, что Дробыш работает на «янтарную мафию», сотрудничество является, судя по всему, взаимовыгодным. Так за какой надобностью он ныряет в музейные подвалы? Хочет что-то скрыть от своих партнеров? Или существует какое-то другое объяснение? Впрочем, оно может быть совсем простым. Вячеслав Леонидович открыл серьезный бизнес, на него работают десятки людей, у себя в мастерских он фактически превратился в управленца. Опять же жизнь там бурлит ключом, а для настоящего мастера важны покой и уединение. А здесь его никто не достает своими проблемами, он может в спокойной обстановке реализовывать свой незаурядный творческий потенциал. .
Любопытство сродни собаке-ищейке, которой удалось напасть на свежий след. Короче, Розанова решила проинспектировать содержимое ящиков стола. Верхние были забиты разнообразным хламом, в основном мелким инструментом для цировки, то есть нанесения тонких рельефных линий, а вот в нижних нашлось кое-что любопытное. Например, кипа альбомов, напоминающих по фактуре складные гармошки, а также приличная стопка эскизов.
Достаточно было одного взгляда на верхний лист, чтобы узнать вдохновенный почерк Вадима Ломакина. Не без чувства ревности стала рассматривать его наброски. М-да… В который уже раз она вынуждена была признать тот факт, что Ломакин сверходаренный художник. В сравнении с ним Розанова-младшая всего лишь жалкая бумагомарака.
В особенности ей приглянулись те эскизы, на которых с фотографической точностью был изображен русский ларец, стилизованный под вторую половину семнадцатого века, их еще называли в старину «подголовниками». По своей форме ларец представлял собой нечто среднее между дорожным сундуком и крупной шкатулкой для хранения ценных вещей. Название «подголовник» возникло в связи с тем, что такие ларцы обычно помещали под подушку на время сна и отдыха, так спокойнее. Кстати, на Руси исстари были известны целебные свойства янтаря, поэтому русские цари охотно принимали янтарные подношения от немецких и прибалтийских правителей. Такие ларцы были также удобны при зимних путешествиях, бояре и купцы, отпрапляясь на санях в дальнюю дорогу, прятали в «подголовники» золотишко, камешки и государевы бумаги, вещь столь же необходимая, как и меховая полость.
Розанова уже бралась за такую работу, но Ломакин превзошел ее по всем статьям. А если его замысел возьмется реализовывать Дробыш, то получится настоящий шедевр стоимостью в несколько десятков тысяч долларов.
Отложив в сторону эскизы и позавидовав Вадиму белой завистью, она занялась альбомами. Растащила по сторонам гармошку складанку и принялась водить пальчиком по листам, пытаясь вникнуть в замысел художника. Так, так, так… А вот здесь для какой цели оставлено пустое пространство? Что это еще за «квадрат Малевича»? И что именно он намерен здесь поместить? Зеркало? Картину? Собственный портрет? Или?…
Все еще отказываясь верить собственным глазам, Розанова еще раз прикинула размеры. Так и есть: семьдесят с половиной на пятьдесят сантиметров. То, что перед ней чертеж янтарного панно, она поняла сразу. Вернее, речь идет даже о целой панели, в которой намеренно оставлена ниша…
Розанова ощутила внутреннюю дрожь. Справившись с охватившим ее волнением, она отогнула еще одну складку, обращая внимание на подробности орнамента и оттенки янтаря — некоторые фрагменты были раскрашены. Легонько прошлась кончиком нама-никюренного ногтя по вычерченным на плотной бумаге рельефным барочным завиткам. Собака-ищейка вывела ее прямо к цели: палец застыл чуть ниже того места, где был изображен вензель в виде буквы Е с единицей над императорской короной. Расшифровывался этот символ просто: Елизавета Петровна, императрица «всея Руси».
Розанова проглотила застрявший в горле комок. Альбом-раскраска, которую она сейчас разглядывала, является не чем иным, как подробнейшим чертежом, масштабом один к одному, одной из панелей Янтарной комнаты, занимавшей часть ее юго-восточной стены. Той самой Комнаты, что на протяжении почти двухсот лет экспонировалась в Екатерининском дворце Царского Села, вплоть до того злополучного дня, когда вслед за частями вермахта, занявшими город Пушкин, в эти края прибыли специалисты из «Кунст-комиссион», занявшиеся планомерным разграблением музеев. Янтарная комната была демонтирована всего за тридцать шесть часов и отправлена в вагоне в столицу Пруссии Кенигсберг, где драгоценный груз уже с нетерпением ожидал хранитель Королевского собрания доктор Альфред Роде.
Так же, как и ее отец, Лена Розанова была фанатично увлечена сложной, загадочной и парадоксальной темой, которую, пожалуй, так и следовало озаглавить: «Янтарная комната». В плане тех обширных знаний, которыми она располагает в отношении истории создания шедевра и его последующей судьбы, вплоть до его исчезновения и многочисленных тщетных попыток обнаружить ее нынешнее местонахождение. Розанову можно назвать ходячей энциклопедией. Еще с юных лет она выспрашивала у отца детали и подробности, ее интересовало абсолютно все, что в той или иной степени относилось к янтарному шедевру. В свое время она даже выучила в совершенстве немецкий язык, чтобы на языке оригинала знакомиться с исторической хроникой, специальной литературой и архивными документами. Доводилось ей также гостить у питерских и царскосельских мастеров. Еще два десятилетия тому назад, 10 апреля 1979 года, Совмин РСФСР издал распоряжение о воссоздании в музее Екатерининского дворца Янтарной комнаты, шедевра, о котором очевидцы отзывались следующим образом: «Изысканный, не знающий себе равных во всем мире зал».
