Хождение по трупам - Оранская Анна
— Все, Олли, пора! — прерывает Рэй ход моих мыслей. — Подъезжай туда, расслабься, покури, подумай о приятном — о том, как через неделю ты будешь жить в своем доме в Англии и твой верный слуга рядом. Кстати, где ты меня поселишь — на первом этаже или выстроишь специальный домик для охраны, в котором я буду ютиться вместе со сторожевыми псами?
— Зависит от тебя, — улыбаюсь в ответ, спрашивая себя, почему мне не нравится его легкомыслие, его жуткая самоуверенность в том, что все сегодня будет легко и просто? Может, он так просто меня успокаивает, не хочет, чтоб я нервничала, вспоминая последнюю историю? Да уж, было отчего понервничать — хладнокровный сукин сын, выстрелить на опережение в человека, который приставил к моей голове ствол и стоит практически за мной, чуть высовываясь, чуть надо мной возвышаясь…
— Ты подумай, ладно? Через час мне расскажешь — я буду ждать ответа!
Он смеется тихо и уже вылезает из машины, когда я вдруг спохватываюсь.
— Постой, Рэй, я же тебе сказала, что мне нужен пистолет, что быть безоружной приманкой я больше не хочу, хватит с меня! Я ведь тебе сказала — я не хочу чтобы меня били, толкали, пихали, и не говори мне, что до этого не дойдет! Я ведь просила тебя, Рэй!
— Да я помню — просто ты молчала, я решил, что передумала. — Опять улыбка, на которую я реагирую строго. — Под сиденьем — поищи. Это оружие Ханли, оно зарегистрировано, и лицензия на него есть, на имя Джима, конечно, но все же, если вдруг появится полиция, сразу кидай его в воду, тебе всего одно движение для этого понадобится, ты же будешь у воды. Только постарайся сделать это понезаметней. И еще: пожалуйста, не стреляй сама, если в этом не будет нужды, о’кей? Дай все сделать мне: ведь это мой план, и я знаю, что делать, и я всегда могу оправдаться перед копами, сказать, что приехал сюда погулять, а на меня напали, мстят за вчерашнее. Даже если они застукают нас двоих, я скажу, что вот приехал погулять с девушкой, а там пусть думают что хотят. И последнее — я выбрал это место потому, что патрули по Санта-Монике не ездят, но если вдруг увидишь патрульную машину и она направится к тебе, не бойся, я тут же подойду. Договорились?
И исчезает, буквально растворяется, отойдя всего-то шагов на пять, уходит в сторону причала, что означает, что он будет сбоку от меня и мне будет спокойней оттого, что я это знаю. И я смотрю ему вслед и только потом спохватываюсь, что это плохая примета, и думаю, как мне не нравится его сегодняшняя веселость, и, нагнувшись, начинаю шарить под сиденьями, сначала под водительским, потом под вторым, холодея от мысли, что он просто обманул меня: ничего там нет, потому что ему так проще, он не уверен в том, как я себя поведу, окажись у меня в руках ствол — и он прав по-своему, и знает, что, не найдя пистолета, я все равно поеду к причалу. Хотя бы потому что это надо мне — пусть уже не в большей степени, чем ему, но в равной точно.
Нет, не соврал. Я уже отчаялась что-либо найти, когда наткнулась на металлический предмет. Извлекла его, ощупав предварительно и убедившись, что это то, что мне надо, — и только тогда положила себе на колени, первым делом посмотрев по сторонам и ничего не увидев, и только потом опустив глаза. Что-то типа “Макарова” по размеру, нетяжелый, с коротким стволом. Внутри стало теплее, и я улыбнулась при мысли, что Рэй свалил так быстро, потому что думал, что я сама не разберусь ни в чем, что в моих руках это будет бессмысленный кусок железа.
Но я не зря в свое время в тир ходила по твоему совету — и потому быстро выщелкнула обойму, убедившись, что патроны в ней есть, передернула затвор и положила его рядом с собой на сиденье, не снимая с предохранителя: выстрелит еще, переполошит всю округу. Все-таки не слишком доверяю я механизмам, мне кажется порой, что они живут своей жизнью и, хотя якобы служат человеку, способны устраивать ему совершенно неожиданные сюрпризы, как бы показывая, что они истинные хозяева жизни и что людишки слишком самонадеянны. Спохватившись, протерла его носовым платком, извлеченным из куртки — и на всякий случай положила в бардачок. Черт его знает, может, полиция каким-то фантастическим образом прослушивает Ленчиковы разговоры — и мне совершенно ни к чему, чтобы меня ловили с чужим пистолетом и моими отпечатками на нем.
Ладно, время — полвторого на часах, и я включила зажигание и фары и медленно-медленно тронулась с места, и встала так, как говорил Рэй, задом к пристани, и заглушила двигатель, и раскурила потухшую сигару, не пряча на сей раз ярко тлеющий ее кончик.
Хорошее место он выбрал, ничего не скажешь. С одной стороны, я как на ладони тут, вырисовываюсь четко на фоне пристани, меня отовсюду видно, а с другой стороны, и мне видно все, и незамеченным ко мне не подойдешь. Подкрасться, наверное, можно: все же и слева и справа, метрах в пятнадцати от меня или побольше, стоят неплотными рядами припаркованные на ночь машины, и я, разумеется, не увижу, если кто-то будет красться там, перебегая от одной к другой. Но эти пятнадцать метров незамеченным никто не преодолеет — да к тому же как этим двоим подкрадываться? Место это им незнакомо, и с учетом того, что я позвонила Ленчику в двенадцать, и где-то час ему дороги, ну минут пятьдесят, и на сборы надо какое-то время, то они раньше половины второго здесь появиться просто не могут и времени на изучение местности у них быть не может.
Немного неприятно думать о том, что, возможно, он сидит сейчас неподалеку в “Чероки” с потушенными фарами, и видит меня, и, в принципе, может выстрелить и попасть, если захочет, — а его даже не вижу. Нет, не будет он стрелять — может, но не будет. Но на всякий случай сползаю чуть ниже, а потом наклоняюсь вперед, чуть не упираясь лбом в стекло, и так и сижу, согнувшись.
Уже два на часах, потом полтретьего, и спина затекает, и я снова выпрямляюсь и закуриваю нервно. Где этот идиот, сколько можно ехать — хотя, с другой стороны, он здесь бывать не должен был, пока разберется в карте, пока по Санта-Монике покрутится и найдет причал. Городок вымер, кажется, ни одного человека не видно, несмотря на разговоры о многочисленных бродягах и нищих и наличие лавочек вокруг: то ли холодно им спать на улице, то ли у них свои излюбленные места есть и это место к ним не относится. И ни одной машины не слышно — и такое ощущение, словно вымерло все вокруг. Здесь мне, правда, больше нравится, чем в том районе, в который заехала, заманивая туда двоих Ленчиковых людей, — здесь нет трущоб, давящих со всех сторон, здесь достаточно просторно и океан — но тишина начинает действовать, шуметь, звенеть в ушах, рождать иллюзорные, несуществующие звуки. Зажигаю подфарники — может, Ленчик где-то близко, и сам сидит с выключенными фарами, и не видит “Мерседеса" моего, и думает, что меня нет. С него станется, все же не шибко он умный.
Три. Сидеть уже сил нет, я полтора часа уже сижу, припарковавшись здесь, — и до этого сидели вдвоем в машине порядка часа, ну минут сорок минимум. Конечно, “Мустанг” удобный, и, судя по тому, с какой гордостью о нем говорит Рэй, редкий какой-нибудь, коллекционный — здесь в Америке принято гордиться тем, что у тебя, скажем, “Мустанг", или “Бьюик”, или “Шевроле” семьдесят третьего к примеру года. Когда так говорят — со значением указывая модель и год выпуска, — то это означает, что или выпустили в том году небольшую серию, или еще какие достоинства есть у этой машины, какая-то эксклюзивность. И ими, такими автомобилями, гордятся, их полируют, постоянно в них копаются, бережно моют, ухаживают, как за женщиной, — короче, относятся не так, как к обычным серийным машинам. В Москве машина, которой больше десяти лет уже и машиной-то не считается, так, развалюха, даже если это “Мерс” или БМВ, а тут это суперавтомобиль, и владелец вполне может иметь другую машину для постоянных разъездов, а на этой выезжать по особым случаям. А что им — дороги хорошие, пробег в сто тысяч миль, в сто шестьдесят тысяч километров то есть, считается маленьким, в то время как в Москве это уже запредельная цифра, там столько машины не живут. Но это в Москве…
