Ник Найт - Иллюзия вины
От столь узкого пространства у меня начало выпрыгивать сердце из груди — это было хуже, чем оказаться замурованным в гробу. В деревянном ящике было хоть немного свободного места, а тут меня просто закидали огромными камнями, почти полностью ограничивая в подвижности. В ужасе, я просунул дрожащую левую руку как можно ближе к обломку, удерживавшему мою правую конечность, и из последних сил попытался приподнять его. Одновременно я начал тянуть на себя правое плечо, стараясь выдернуть приваленную руку. От напряжения, я стал отчаянно кричать и мне показалось, что я смог вытащить руку на пару сантиметров. Тогда я выжал из себя все оставшиеся силы и с оглушающим криком все-таки смог освободить руку, попутно разбивая себе лоб об один из обломков в паре сантиметров над головой.
Вновь ощутив правую руку, я немного успокоился и продолжил ощупывать себя на предмет ранений. Изловчившись, я с трудом просунул левую руку к верху и дотронулся ею до головы. На лбу у меня был небольшой ушиб, полученный от недавнего удара, но когда я достал пальцами до затылка, мне стало совсем не по себе. На затылке я нащупал хорошо ощутимое пробитое отверстие, размером с мой мизинец и много крови вокруг. У меня была серьезная рана на голове.
Осознав всю тяжесть своего положения, я понял, что меня всего жутко трясет. Я стал задыхаться, но на этот раз дышать мне ничто не мешало — это была настоящая паника. В один миг, мой наверняка поврежденный мозг, собрал воедино все детали ситуации, в которой я оказался.
Непонятно где, непонятно когда. Погребен под неподъемными каменными плитами. Замурован со всех сторон хуже, чем в гробу. Не чувствую правую ногу, возможно, она уже насовсем у меня отнялась. Пробита голова и из нее вытекает кровь. Ни шанса выбраться отсюда самостоятельно.
Не знаю, как долго я боролся с собой, со своей паникой, с мыслью, что мой конец будет долгим и мучительным. Мне казалось, что этот ад длился вечность, но в какой-то момент я начал успокаиваться. Не потому что, я такой храбрый и выдержу даже такое ужасное испытание, а, наверное, потому что я стал понемногу мириться с ситуацией. Я начал осознавать, что вот он, мой финал. Вот так все закончится и нет никакого смысла встречать свой конец в страхе. Уже ничего не изменить. Но вместе со смирением ко мне начало возвращаться и здравомыслие.
Все, что я делал до этого момента — исключительно паниковал. Вполне нормальная реакция, учитывая в каком положении я находился, но все же я даже не пытался задуматься о том, как оказался в такой ситуации. И я стал думать. Первым делом у меня в голове возникла мысль, что я идиот. Мой смартфон. У меня наверняка был с собой смартфон, а в страхе перед погребением, я даже не подумал им воспользоваться. Изогнув руку, я пробрался во внутренний карман пиджака в надежде разыскать там свой смартфон, но вместо него обнаружил целых два устройства. Точнее, все же одно устройство, но теперь оно было расколото на две части. Я смог вытянуть обе части смартфона из кармана, повертел их немного в руке, убеждаясь, что мне от них не будет никакого толку и отчаянно выбросил в темноту.
Осознав, что на технику мне более надеяться не стоит, я решил положиться на свой разум. Эта идея оказалась не многим лучше предыдущей, так как мой разум оказался расколот на куда большее количество осколков, чем смартфон. После нескольких попыток, я с трудом все же вспомнил свое имя и чем занимаюсь. Меня звали Нейтан Стиллер и я являлся специальным агентом ФБР, управляющим отделом криминальных расследований в Нью-Йорке. Далее я стал восстанавливать в памяти свои самые последние воспоминания и вспомнил, что занимался серией жесточайших убийств. Я вел дело некого серийного убийцы, который зверски уродовал людей с весом более сотни килограмм, а потом еще и издевательски украшал их едой. На этом этапе я окончательно убедился, что с памятью у меня были реальные проблемы, потому что едва мог вспомнить все то, что происходило со мной до погребения под этими завалами, не говоря уже о деталях моего расследования. Блуждая в глубинах своего поврежденного мозга, мне все же удалось кое-что вспомнить.
Перед глазами у меня всплыл образ нас с Райаном, бешено бегущих по ступенькам одного из небоскребов. Следом мы оказались на крыше под жутким ливнем и пытались отговорить какого-то необычайно крупного мужчину бросаться с огромной высоты. В конечном итоге нам это не удалось и бедняга свалился с крыши, потянув за собой Райана, которого я в последний момент успел поймать и спасти от печальной участи. Как же звали этого самоубийцу? Я никак не мог вспомнить его имени, у меня почему-то в голове постоянно крутилось собственное имя, но никак не его. После нескольких тщетных попыток вспомнить какие-либо еще обстоятельства этого самоубийства, я бросил эту затею и переключился на дальнейшие события.
Я вспомнил, что сразу после самоубийства неизвестного бедняги, я с Дэвидом в каком-то кафе вел беседу со свидетелями убийства… убийства женщины, которую звали Линда. Да, я точно вспомнил ее имя и еще того закутанного в целлофан от дождя офицера, впервые показавшего нам изуродованное тело. Кажется, его звали Роркинс. Затем у меня возник образ единственного свидетеля по этому убийству — молодого парня по фамилии Тауб. Он подрабатывал в этом кафе и в ночь убийства находился в нем, готовясь к утреннему экзамену. Парень всячески пытался помочь нам с Дэвидом, вспоминал события ночи перед убийством Линды, но на деле ничего полезного нам не сообщил.
Вспоминать было невероятно трудно. Это было похоже на то, как я когда-то вспоминал свои сновидения. Теперь уже у меня были определенные навыки и запоминать сновидения я мог довольно легко, но так было не всегда. Когда-то мне было сложно восстанавливать в памяти все свои ночные похождения и мне пришлось этому учиться. Сейчас я находился в очень похожей ситуации — я будто учился вспоминать, но не сновидения, а события, имевшие место в реальной жизни.
Сконцентрировавшись в очередной раз, мне удалось вспомнить самые последние события предшествовавшие моему погребению. Во всяком случае, мне казалось, что это были самые последние события. Закрыв глаза, я по кусочкам составлял картину, вырисовывая в своем сознании некое полуразрушенное здание, в окрестностях которого я находился с… Мне сложно было вспомнить, с кем я был в этом месте. Это был мужчина, высокий, светловолосый… Райан? Нет, не он, мой спутник был несколько младше и довольно тощий, чего нельзя было сказать о Райане. Тогда кто же это мог быть? Джейкоб что ли? Точно, я вспомнил, что осматривал эту местность вместе с Джекобом Броуди, но вот что было дальше? На этом все мои воспоминания обрывались и наступала абсолютная тьма. Однако тут был и положительный момент — если я был вместе с Броуди, значит, есть все шансы, что он знает о случившемся, знает, что произошло со мной, а, следовательно, я могу надеяться на помощь в скором времени… если только с Джейкобом ничего не случилось.
Продолжая блуждать в лабиринте своих отрывистых воспоминаний, в какой-то момент я вспомнил кое-кого, кто невольно заставил меня улыбнуться, даже несмотря на то, что я был заживо погребен и находился практически при смерти. Я вспомнил Кристен. Эту несколько странноватую, но в тот же момент милейшую голубоглазую блондинку. Мы с ней совсем немного успели пообщаться, но уже умудрились узнать друг о друге очень и очень многое. В этом была исключительно ее заслуга.
Я по натуре никогда не был ни доверчивым, ни общительным человеком — этому способствовали как род моей деятельности, так и печальный жизненный опыт, но встретив такую яркую личность как Кристен, такую открытую и доверчивую, я ощутил то, чего не знал уже долгие годы. Я почувствовал, что могу общаться с людьми и это может по-настоящему доставлять мне удовольствие. Мне всегда было сложно доверять людям, сложно найти такого человека, которому бы действительно хотелось что-то рассказать «просто так». А Кристен на эту роль подходила идеально.
Конечно, у нее была, может, и не шикарная, но вполне привлекательная внешность, ее милейшая женская кокетливость и неотразимая улыбка — все это подкупало, но дело было не в этом. Она была открытым и доверчивым человеком. Как бы она себя иногда странно не вела, показывая свою наглость, настырность или банальную неадекватность, она все равно оставалась искренним человеком, который мог мне посочувствовать, не произнеся ни слова. Она могла лишь понимающе взглянуть на мое побитое хмурое лицо и я верил ей.
Меня поражало то, как она умудрялась так держаться. Совсем недавно она пережила смерть своей матери, у ее отца нашли Альцгеймера, а она все равно продолжала искренне улыбаться, лишь в редкие моменты грустно опуская свои глаза и произнося пару слов о далеко не лучшей части своей жизни. Если она временами и вела себя неадекватно, то это явно была всего лишь ее защитная реакция на все пережитое. Когда организм долгое время угнетается всевозможными стрессами и депрессиями, он начинает искать способы борьбы с этими негативными переживаниями. Как правило, это может отразиться на человеке в виде проявления самых разных эмоций вроде нервного смеха с примесью неадекватного поведения. Подобные последствия дают выход подавленным эмоциям и позволяют чувствовать себя как минимум чуточку лучше. Это уж я знаю по себе наверняка.
