Николай Иванников - Вепрь
Парень сунул ему узкую ладонь.
— Михаил. Тоже можешь меня так и называть.
За столом засмеялись, заговорили. Кто-то предложил за это выпить. Миша с энтузиазмом поддержал идею. Но сразу окосел и стал снова хвалиться своими подвигами, норовя сесть с Вепрем в обнимку.
— Ты мне нравишься, Миша, — Вепрь подливал водку. — Потому-то я и выкупил тебя у Малыша, уж очень мне не хотелось, чтобы ты по его милости вялился на суку. У тебя большое будущее, и ты сможешь иметь от жизни все, что захочешь. На первых порах я, конечно, буду помогать тебе, как ты к этому относишься?
Миша относился к этому положительно. Он пыжился, держа грудь колесом, в его монологах все чаще рефреном стало проскакивать: «мы с Серегой».
— Однако кое-чему тебе еще надо научиться, Мучачо. Например, ценить дружбу. Это единственное, ради чего стоит жить настоящему мужчине. И если друг попросит о помощи, ничто не должно помешать тебе выполнить его просьбу. Все препятствия и чувства ты должен отмести быстро и безжалостно. Ясно?
Тому было ясно.
— Отлично. И дело даже не в том, что мы с твоим отцом кое в чем не сходимся во взглядах. Видишь ли, Мишок, это сказано чересчур мягко. Отец твой и сам об этом еще не подозревает, но мы с ним первые враги. Вот так-то, Мучачо.
Миша икнул, выпуская водочные пары. Передернулся. Повернулся к Вепрю.
— Это как так?
Вепрь с глубоким вздохом, который выражал глубокое сожаление, похлопал его по плечу.
— Это очень печальная история, Миша. И очень долгая. Чтобы рассказать тебе все, потребуется много времени. Ну а если быть кратким, то нам с твоим отцом стало тесно в Городе. Кто-то из нас должен отойти от дел. Совсем.
— Как так — совсем?
— Очень просто. Кто-то из нас должен умереть… — Вепрь впился взглядом в пустые глаза шакалёнка. — Знаешь, если бы я хотел, он давно бы уже стал покойником. Ты веришь в это?
Миша верил.
— Но в последний момент я почему-то подумал о тебе. Ты же пропадешь без хорошего наставника. Тут же угодишь на зону, где из тебя сразу сделают петушка. Ты ведь не хочешь этого, Мучачо?
Миша запрокинул голову, продолжая глядеть на Вепря из этого неудобного положения. Быть петухом ему явно не хотелось.
— Правильно, сынок. Этого никто не хочет. Я же хочу сделать из тебя настоящего мужчину. А ты хочешь им стать?
— Конечно. А что мне для этого надо сделать?
— Самое главное — ты должен быть на моей стороне. И никаких чувств. Ты способен на это?
— Для друга я способен на всё! — с неожиданной гордостью заверил тот.
Похоже, он и в самом деле был настолько туп, как о нем говорили.
— Рад слышать от тебя такое! С тобой действительно приятно иметь дело! — Вепрь сжал кулак в жесте «но пасаран». — Мы пойдем с тобой до конца. «Спина к спине у мачты», а?
— До конца, — эхом отозвался Миша. — Спина к спине. Что я должен делать, Серёга?
Продолжая широко улыбаться, Вепрь достал пистолет, сдув с него невидимую пыль, положил перед Мишей.
— Ты должен доказать, что на моей стороне. С минуты на минуту здесь появится твой отец, и тебе надо сделать выбор — со мной ты или с ним.
Миша бережно взял пистолет и, словно бы взвешивая, покачал его. Губы его слегка кривились в какой-то странной улыбке. Вепрь нащупывал под пиджаком рукоятку своего пистолета — если Миша в последний момент сделает свой выбор не в его пользу, надо быть готовым.
Впрочем, шакаленок вряд ли способен на решительные поступки, да и пистолет в его руках выглядит немного смешно — умеет ли он правильно с ним обращаться? Ничего, научится, это несложно.
Вепрь дружески похлопал его по щеке.
— А со временем я сделаю из тебя настоящего Волчонка. Перед тобой на цырлах будет ходить весь Город. Ты, главное, мотай на ус, что я тебе говорю. И прочь чувства. Учись быть железным…
Вепрь что-то еще говорил ему о мужской дружбе и взаимовыручке, о слюнтяях, которых надо уничтожать, о том, что вдвоем они свернут горы. Потом они выпили за это. Вепрь не отводил взгляда от Мишиного лица и вскоре успокоился — никаких фокусов с его стороны не будет. Он на них просто не способен. Самый обычный трусливый сопляк. К тому же пьяный.
— Мотор гудит, — услышала вдруг Люська. — Кто-то подъехал.
— Жирный, — уверенно сказал Янсон. — Ну-ка, Керя, сходи проверь, один он или привёл с собой кого.
Заросший смуглый уголовник вышел из комнаты. На какое-то время воцарилась тишина, потом хлопнули двери. В коридоре послышались шаги. На пороге возник Керя и стал не спеша раскуривать трубку.
— Жирный, — он выпустил большой клуб дыма. — Один.
— Пускай входит, — велел Янсон.
Керя выглянул в коридор:
— Заходи.
Вепрь напрягся.
Жирный вошёл. Огляделся, прищурив злые глазки. Усмехнулся.
Прозвище его ему не совсем подходило — он был просто очень крупным человеком. Рост почти метр девяносто, руки неотесанными брёвнами свисали вниз, мерно покачиваясь, словно выбирали жертву. Веса в нём было килограммов двести. Вепрь поражался, как такая туша может передвигаться по земле. Голова его, до блеска выбритая, напоминала старый баскетбольный мяч, смятый со всех сторон.
Он ещё раз усмехнулся, показав мелкие акульи зубки.
— Хорошее дело! Вот это компания! Сынок, а ты-то как сюда угодил? О, Вепрь, дружище, ты о чём-то хотел со мной поговорить?
Подняв руку, Вепрь раскрыл ладонь и посмотрел на пальцы. Они слегка дрожали. Он подошел к Жирному. Какое-то время они смотрели друг на друга, потом Вепрь спросил:
— Не узнаешь меня?
Жирный скривился:
— Где ж тебя не узнать! Я начал узнавать тебя с тех пор, как ты смешал с дерьмом банду Папочки.
Вепрь помотал головой:
— Нет. У тебя короткая память. Мы с тобой раньше повстречались. Забыл?
Жирный вновь пристально посмотрел на него:
— Где? Напомни. Я забыл… Да нет же, Вепрь, мы с тобой раньше не виделись. Может, на зоне? Да нет, ты не сидел…
Вепрь горько усмехнулся:
— Ты за что в первый раз угодил на зону, Жирный?
— В первый раз? — удивился тот. — В первый раз… В семьдесят шестом, ты тогда ещё пешком под стол ходил.
Он и представить себе не мог, как глубоко в прошлое уходили корни безумства Сергея Комо-ва. И как кипела с тех пор в нем жажда мести.
— Ты ошибаешься, Жирный. Просто ты забыл. Но я-то всё помню. И помню, как ты от страха брякнулся со скамьи подсудимых, когда я выпалил в Витька из батиной вертикалки… Теперь вспоминаешь?
У Жирного отвисла челюсть.
— Сядь за стол и выпей, — предложил Вепрь. — Тебе это пригодится. Правда, Мучачо? — обратился он к Мише.
Тот кивнул, терзая сигарету с марихуаной. Пистолет по-прежнему лежал перед ним на столе. Жирный посмотрел на него недоверчиво.
— Садись-садись, — Вепрь подтолкнул его к столу.
Янсон подвинул ему стакан с водкой. Скривившись, Жирный покосился на него, но выпил. Похоже, на душе у него было довольно мрачно. Хотя, кто его знает… Какая может быть у Жирного душа?
Проглотив водку, закусывать не стал, впрочем, ему и не предлагали. Утерев кулаком губы, шумно выдохнул.
— Выпил? — на удивление трезвым голосом спросил сын.
— Ты, я смотрю, тоже времени даром не терял, сынок… Что ж, спасибо за угощение, мы, пожалуй, поедем домой, — Жирный повернулся к Вепрю. — Гистория, дорогой мой, но она чертовски стара. Я многого уже не помню. Так что извини, новых фактов рассказать не могу.
— А я тебя об этом и не прошу. Мне и без того известны все факты. И то, что второй удар ножом, который ты нанес уже после Витька, оказался смертельным, мне тоже известно. Алексей Комов имел шанс выжить, если бы не ты. В семьдесят шестом суд почему-то не учел этого.
— Советский суд — самый гуманный суд в мире, — ухмыльнулся Жирный.
— И именно поэтому я и вызвал тебя сюда. У меня свой суд… Мучачо, огласи приговор, — велел Вепрь.
Со стуком отодвинув стул, Миша встал из-за стола. Взяв в руки пистолет и сдернув предохранитель, вышел на середину комнаты. Вепрь спиной почувствовал на себе его цепкий взгляд. И снова засомневался: успеет ли выхватить свой пистолет? О чем сейчас думает сопляк? Настолько ли пьян и сбит с толку, чтобы выстрелить в собственного отца?
Но Вепрь так и не повернулся. Он наблюдал, как Жирный удивленно поднял глаза на сына, посмотрел на пистолет и во взгляде его мелькнул страх.
— Мишок, ты что это? — спросил он осипшим голосом. — Где ты взял пистолет? Собирайся, поедем домой… И брось пушку, она может выстрелить!
— Конечно, — ответил Миша, и Вепрь едва не вздрогнул, когда за его спиной грохнул выстрел.
Пуля вцепилась Жирному в левую ключицу. Резко запахло порохом. Люська забилась в дальний угол, накрывшись платком.
Жирный побледнел. Пытаясь рукой зажать рану, встал.
— Мишка, сука! Придушу собственными руками!
— Я так не думаю, батя, — грохнул ещё один выстрел.
