Андрей Молчанов - Взорвать Манхэттен
Стеклянные созвездия на полотне дороге вспыхнули еще ярче под светом приближающихся фар, и Марк, подобравшись, вдавил педаль газа в пол, рванув к цели.
Сознание возмущенно противилось будущему столкновению, немела нога на педали, торопливым насекомым прополз по спине внезапный озноб, однако с упрямой отрешенностью самоубийцы Марк мчался вперед, нутром ощущая тающую между машинами дистанцию и выдерживая необходимую скорость.
Черный силуэт выскочившего перед глазами «линкольна», показавшийся размытым, плоским, будто картонным, заполнил собою все пространство, в следующий миг словно свернувшееся в ослепленное тугое безмолвие, а затем, с толчками испуганно встрепенувшегося сердца, возвратилось невольно утраченное сознание, рваными фрагментами уясняя действительность: вставший горбом капот грузовика, свист пара из впрессованного в движок радиатора, и – медленно вращающееся в темноте колесо перевернутого на бок лимузина.
Как в зыбком сне увиделось лицо Виктора: белое, перекошенное; заботливая сила повлекла его из кабины грузовика, в которую он цепко и намертво врос; вспомнив о пистолете, полез в карман, однако непослушная рука безвольно упала вдоль туловища; после взвыли неясные протяжные гудки, он снова провалился в небытие, и медленно, кусочками складывающаяся реальность окончательно восстановилась много позже, в автомобиле, мчавшемся по ночной трассе. Он диковато оглянулся на сидевшего за рулем Виктора.
− Включился? – неприязненно спросил тот.
− Я не понял… − хрипло начал Марк.
− Ты себя едва не угробил, − угрюмо откликнулся товарищ. – Я думал – все, готов.
− Это нокаут, − согласился Марк, потерянно ощупывая грудь и осторожно приподнимая колени. – Ребра болят…
− От ремня, − сказал Виктор. – Серьезно ты их уделал…
− Ребра?
− И ребра, наверное.
− Что было-то, что?!
− Навернул ты им в самую середину, − ответил морпех, затравленно усмехаясь. – «Линкольн» − как подкова… Ну, я особенно не вникал, сразу к тебе, дверь ты правильно не закрыл, замки бы точно заклинило… Ну, вроде, в сознании, но глаза пустые… Отстегнул тебя, на плечо, и – в салон.
− А они-то как?
− Да хрен знает, − отмахнулся морпех. – Тут, как на зло, сразу три тачки принесло со всех сторон, я и газанул…
− А пистолет?.. – Марк судорожно рылся в карманах. Затем, уяснив, что до сих пор одет в перчатки, остервенело содрал их. – Где пистолет?!.
− Чего ты орешь?! – рявкнул Виктор. – При таком ударе он и в открытый космос мог улететь! Или мне за ним следить в обязанности вменялось?
− Ну ладно… − примирительно промямлил Марк. – Ствол «левый», моих отпечатков на нем нет… Ты с номеров драпировку снял?
− Пока нет…
− Все, тормози, поехали обратно.
− В смысле? – удивился Виктор.
− Надо посмотреть, чем закончилось дело.
− Бери такси, езжай и смотри. С меня хватит.
− Витя, ты думаешь, меня гложет любопытство? Или мне больше нечем заняться?
− А чем тебе еще заниматься? – угрюмо спросил Виктор.
− Например, уложить в постель ослабший от потрясения организм, − сказал Марк. – Разворачивайся, несчастный трус!
Когда Марк, изнывая от боли в груди, доковылял до перекрестка, то застал там автопогрузчик с перекореженным «Линкольном» на платформе, стайку зевак и полицейских, изучающих разбитый почтовый грузовичок, уткнувшийся расплющенным носом в асфальт, и словно прикрывающийся в испуге вывернутыми наружу из арок передними колесами.
− Трупы есть? – деловито спросил Марк одного из зевак. Задавать вопросы полиции он не рискнул.
− В «Линкольне» − все, как один, − прозвучал категорический ответ.
− А в грузовике?
− Разве не видишь? Колеса впереди машины. Там вообще ужас…
Получив столь недостоверные сведения, Марк крайне разочаровался, но, поймав на себе изучающий взор одного из полицейских, поспешил ретироваться прочь.
− Дело, вроде, сделано, − резюмировал он, усаживаясь в машину.
− И куда теперь? – хмуро спросил Виктор.
− В Вашингтон, конечно. Послушаем, что творится в доме покойного, возложим цветы на могилу… А потом – к Лиле.
− Это правильно, − сказал Виктор. – Количество сперматозоидов накапливается, надо решать вопрос.
МАКСИМ ТРОФИМОВ
Меня быстренько и небрежно обыскали. Изучили мой паспорт.
− По-русски говорим?
− Немного, − сказал я, привнося в интонацию необходимый акцент. − Было бы с кем.
− Уголовный розыск, капитан Ивченко, − представился мне один из вооруженных парней. – Каким образом вы здесь очутились?
Я объяснил, что мой русский друг Толя, ныне обретающийся в исправительном учреждении, предоставил мне право проживания в покинутом им жилище, дверь которого я открыл, заметьте, собственным ключом.
Другой опер, изучив авиабилет, спросил невпопад:
− Ну, и как там, в Америке?
− Без особенных происшествий, − поведал я.
− Мы думали, вернулся хозяин, − сказал капитан.
− Он же в тюрьме…
− Он сбежал, − скорбно поправили меня.
Я горестно развел руками, но, вглядевшись в мою физиономию, признаков сочувствия к себе сыщики не отметили, а потому, пригрозив ответственностью за просрочку регистрации, удалились восвояси, демонстративно опрокинув на выходе стоявшие в прихожей чемоданы.
Справившись с очередным стрессом, я позвонил Ричарду.
− Срочно – в посольство, − сказал он. – Тебя ждет помощник атташе по юридическим вопросам. Запиши его телефон.
Помощник атташе – молодой, бодрый парнишка, встретил меня около южных ворот посольства. Пока я дожидался его, выскочивший из будки караульный мильтон, потребовал мой паспорт, затем полюбопытствовал, кого именно я жду, и по какому поводу. В вопросах его сквозил напор и азарт начинающего контрразведчика, непременно желающего отличиться. Видимо, здесь, возле проходной, он надеялся поймать крупного шпиона, не иначе.
Впрочем, я был с ним любезен, и он насладился своей значимостью.
Миновав раму металлоискателя, я с провожатым проследовал в здание, поднявшись по стеклянной лестнице на второй этаж.
Уселись в небольшом холле на креслах возле окна.
− Нас просили соединить вас с русской полицией, − начал помощник атташе. – Но только каким образом обозначить ваш статус?
− Как представителя потерпевшей стороны, − подсказал я.
− Вся сложность в том, что наши официальные рекомендации исключены, а дальнейшие ссылки на нас нежелательны…
− Мне нужен выход на ответственного офицера, не более.
На лице дипломата от полиции проступило явное облегчение. Я уяснил, что отношения между американскими и российскими деятелями правопорядка непросты, их отличает натянутость и фальшь, они зависят от конъюнктуры политических игр, а он уяснил мое понимание закавык сотрудничества давних заклятых партнеров.
Полюбовавшись друг другом, мы расстались. А через час я стоял у КП российского правоохранительного департамента, дожидаясь компетентного чиновника. Судя по количеству встреч с его собратьями, сегодня я мог смело отмечать персональный День милиции.
В проходе у турникета мелькали округлые физиономии блюстителей законности.
− Вы… из посольства? – донесся вопрос.
Передо мной стоял невысокого роста крепыш с аккуратно подстриженными усиками. Карие ироничные глаза, намечающаяся седина в смоляных волосах. Человек с явно кавказскими корнями.
− Подполковник Укрепидзе, − представился он.
Я пожал его ладонь, оказавшуюся, при всей его сухости и подтянутости на удивление вялой и мягкой. Это насторожило. Такие руки, как правило, выдают двуличность натуры. Но что поделать, будем работать с тем, что имеем. Я предъявил ему свой загадочный паспорт.
В глазах опера мелькнула растерянность.
− А вы как… по-русски… это…
− По-русски я это только так, − сказал я. – Иначе бы здесь и не был. А вы что, не говорите по-английски?
− Учусь, учусь, − сокрушенно поведал он.
Неведение иностранных языков милиционером-международником меня не удивило. Я знал систему назначения нужных людей на те или иные должности. И живо представил себе диалог назначенца и кадровика: мол, ты не дрейфь, американцам мы куда нужнее, чем они нам, а потому пусть сами изучают русский, нечего забивать светлую голову чужеземной тарабарщиной.
− Сейчас я выпишу вам пропуск, − начал он, но я его перебил:
− Я только с самолета, здорово проголодался, так что – приглашаю пообедать. Тем более, рабочий день на исходе.
Подполковник не заставил себя уговаривать.
В ресторан поехали на его машине – потертом, пыльном «Опеле».
