Василий Веденеев - Логово «ВЕПРЯ»
Бахарев сел в жесткое кресло с прямой спинкой. Ольга принесла большие ножницы, бинт, какие-то пузырьки с лекарствами и решительно разрезала рукав. Увидев рану, она побледнела и отшатнулась.
— Что вы, доктор? — Юрий подхватил ее здоровой рукой и помог сесть на диван. — Это же царапина! Можно считать, я счастливо отделался. Как же вы лечите больных?
— У меня другая специализация, — слабым голосом ответила она. — Я врач-косметолог.
— Понятно, — хмыкнул майор. — Значит, есть надежда, что шрам получится красивым?
— Не паясничайте, — она поднялась и приступила к перевязке, довольно ловко и умело обрабатывая рану. Руки у нее оказались легкие и ласковые. — Сейчас главное избежать воспаления.
Наложив повязку, она ненадолго вышла и вернулась со шприцем. Вздохнув, Бахарев стал стягивать остатки свитера и рубашки: уколы дело знакомое, все медики боятся столбняка и прочей гадости, особенно при ранениях, не говоря уже о разных травмах.
— Нет, голубчик, — набирая в одноразовый шприц лекарство из ампулы, улыбнулась Ольга. — Придется снять штаны. Не стесняйтесь и ложитесь на диван.
Он послушно лег и дал сделать укол, а потом попросил разрешить ему позвонить по делу. Она молча подала трубку радиотелефона, и Юрий позвонил на станцию, передав на пейджер Чуенкова сообщение о том, что обстановка вновь сильно осложнилась, специалиста нужно срочно отозвать, а сам он вновь выйдет на связь через день-другой.
— Что это вы таскаете с собой фотографии в рамках с разбитыми стеклами? — с иронией поинтересовалась хозяйка, посмотрев на трофеи Бахарева, которые он пока выложил на стол вместе с другими вещами. Она увидела среди них его удостоверение и, взглядом испоросив разрешения, открыла его. — О, да вы оказывается майор?! А это что?
Она взяла пичох и вытянула из ножен клинок. Увидев на нем кровь, тут же отбросила нож на стол и брезгливо скривилась.
— Боже мой, какая гадость! И чем вы только занимаетесь?
— Как сказал один мудрец, было бы великим счастьем, если бы женщине можно что-нибудь объяснить, — отшутился Бахарев.
— Вы ужасный нахал, — глаза Ольги потемнели от гнева, и он невольно залюбовался ею.
— Такой уж уродился. К тому же я хочу просить у вас приюта, поскольку мне совершенно некуда идти.
— У вас что, нет дома?
— Почему же? Есть и даже почти в центре, но я не могу там сейчас появиться.
— Отчего? Боитесь жены?
— Нет, боюсь, что там меня могут ждать те, от кого нам пришлось удирать на «Войковской».
— Понятно, — она насмешливо улыбнулась. — А я должна выступить в роли доброй самаритянки? Кстати, дайте-ка пощупать ваш лоб? Что-то мне не нравится, как блестят ваши глаза!
Она пощупала его лоб, заставила выпить целую горсть таблеток и уложила на диван, накрыв пледом и приказала заснуть. Юрий и так чувствовал, что в любой момент готов отключиться — он весь горел, во рту пересохло, раненая рука, казалось, налилась чугунной тяжестью, а глаза закрывались сами собой…
Когда Бахарев проснулся, в комнате царил полумрак, занавешенные окна почти не пропускали света и только пятна фонарей блекло светились сквозь плотную ткань. А если фонари, значит, сейчас вечер, ночь или очень раннее утро?
Чувствовал он себя значительно лучше — пропала противная сухость во рту, ушла тяжесть из руки, но зато появилась слабость и страшно хотелось есть. Кажется, сожрал бы целого барана или даже жареного быка, жадно урча, словно голодный волк, и разрывая его зубами.
Он лежал на том же диване, только под ним хрустела свежая простыня, а сам он оказался вдруг совершенно голым. Вот это номер! И где же его столь гостеприимная хозяйка?
Ольга спала на кушетке, рядом с диваном. Насколько помнил Юрий, когда он ложился, кушетка тут не стояла — значит, она притащила ее? Зачем-то раздела его и подстелила под него накрахмаленную простыню. И как только смогла, ведь в нем добрая сотня килограммов?!
Он посмотрел на девушку — светлые волосы разметались во сне, пухлые губы приоткрылись, ладошки она положила под щеку, и на ней образовалась милая ямочка, которую ему страстно захотелось поцеловать. Юрий повернулся на бок, и Ольга, встрепенувшись, открыла глаза.
— Который час? — хрипло спросил он, стараясь не смотреть на ее ноги, чуть прикрытые коротеньким халатиком.
— Пять утра, — отчего-то шепотом ответила она.
— Зачем ты меня раздела?
— Чтобы было удобнее делать уколы, — она села и убрала упавшие на лицо волосы. — Как самочувствие?
— Значительно лучше. И как только у тебя на все хватило сил? Мне, право, неудобно.
— Ничего, я привычная. Ухаживала за папой, когда он тяжело болел.
— А потом осталась одна? — догадался Бахарев.
— Да. Мама еще раньше ушла.
— Я тоже сирота, — вздохнул он. — Сколько я проспал?
— Третьи сутки пошли, — она улыбнулась, встала и, подойдя к дивану, положила ему на лоб прохладную ладонь. — Кажется, температуры нет.
Юрий взял ее руку и поднес к губам. Нежно начал целовать каждый палец, неуловимо пахнувшую лекарствами ладонь, тонкое запястье. И Ольга не отнимала руки.
— Теперь у тебя нет никаких тайн от меня, — она провела другой рукой по его небритой щеке.
— А как же я?.. — он не договорил и вопросительно посмотрел на нее.
— Как? С моей помощью. Я же сказала: секретов у тебя больше нет!
— Значит, я тебе теперь уже не интересен? А мне так не хочется расставаться!
Юрий ласково потянул ее к себе, и она не сопротивлялась. Губы у нее были мягкими, чуть солоноватыми, — неужели от слез? — но в то же время удивительно сладкими, дарившими неземное упоение поцелуев. Или первый поцелуй с желанной женщиной всегда необычайно сладок и потом сохраняется в памяти обоих необычайно долго?
Он медленно снял с нее халатик и белье и начал ласкать как ребенка, осторожно, нежно и бережно, словно боясь спугнуть внезапно обретенное нежданное счастье близости. И она, сразу поняв это, отвечала ему тем же, чувствуя, как легко кружилась у нее голова и сердце замирало в груди, которую страстно целовал большой и сильный мужчина, завладевший ее мыслями еще тогда, несколько лет назад, а теперь столь неожиданно и трагично вновь возникший в ее жизни. Увидев его, Ольга вспомнила, как острая ревность кольнула ее сердце, когда он уехал с незнакомой красавицей на такси. Ольге казалось, что сравниться с той женщиной ей никогда не удастся, даже овладев всеми тайнами косметологии, как в шутку она иногда называла свою специальность. Но как хотелось оказаться на ее месте.
Теперь, особенно после того, как она узнала о смерти соперницы, Ольга решила ни за что не отпускать Юрия. Ни за что, и будь, что будет! Пусть скажут, что она безнравственна, что это нехорошо, но живые думают о живых и тянутся к ним.
А Бахарев и не хотел уходить. Отчего-то ему стало казаться, что все, что сейчас происходило, уже когда-то случилось с ним раньше, только он странным образом забыл об этом, как забывают даже прекрасный волшебный сон, но теперь вдруг вспомнил его или он сбывался наяву…
Потом, утомленные, они заснули обнявшись и, проснувшись первым, когда уже стало совсем светло, он не захотел ее тревожить и тихо лежал, пока Ольга сладко дремала у него на плече. Боясь пошевелиться, он думал: наверное, это и есть долгожданное счастье, так нечаянно и странно обретенное? Впрочем, все в жизни подчинено стечениям разных обстоятельств и случайностям, которые, если вдуматься, непременно сплетались в причудливый узор человеческой судьбы. Так стоило ли противиться ей?
— Как твоя рука? — не открывая глаз, спросила Ольга.
— Спасибо, нормально.
— Ты пьешь кофе? У меня есть натуральный, я сварю? И сделаю горячие бутерброды.
— Прекрасно. А когда медосмотр?
— После завтрака.
Она легко встала и протянула тонкую руку, чтобы взять халатик, а он залюбовался ее точеной фигуркой и невольно сравнил Ольгу с Марго. Нет слов, они обе были прекрасны, но каждая по-своему. У Марго сильнее проявлялась некая животная чувственность, открытый зов плоти, а в Ольге все тоньше, деликатней, что ли, хотя она чертовски красива и настолько привлекательна, что он подумал, а не отказаться ли от завтрака или, может быть, поесть попозже? Ладно, нельзя идти на поводу только своих желаний, нужно чутко прислушаться и к ней.
— Бритву дашь? — он провел ладонью по жесткой щетине на щеке.
— Нет у меня бритвы, — запахивая халат, смущенно засмеялась Ольга. — Разве только женская? А побриться тебе действительно не мешает. У меня вся грудь горит от царапин, оставленных твоей щетиной.
— Извини, — смутился он.
— Что, теперь разлюбишь такую? — с каким-то шалым вызовом спросила она. — Позавтракаешь и уйдешь?
— Зачем ты так? — с укоризной спросил он. — После завтрака пойдешь на улицу ты, а я останусь дома. Не возражаешь?
