Андрей Константинов - Ультиматум губернатору Петербурга
А выборы приближались. Ежедневно газеты, радио, ТВ обрушивали на горячо любимых горожан потоки компромата. А горожане, измордованные бесконечным и бесконтрольным ростом цен, реагировали вяло. Да и то сказать: компромата наелись, обращениям не верят, а бегают в поисках дешевой импортной жратвы с просроченной датой реализации.
Чем такой непутевый электорат пронять? Сергей Павлович Коротков, которому, кстати, негласно принадлежала газетка, знал чем. Он готовил кровавую и циничную провокацию. При толковом подходе и в правильно выбранное время она могла дать хорошие результаты: свалить губернатора и руководителей силовых ведомств Санкт-Петербурга. Проведение акции было намечено на двадцатые числа ноября. Кризис, предстоящие выборы, громкое убийство. Очень громкое. Такое, какого не было после смерти Листьева. И тогда московские СМИ поднимут грандиозный шухер под девизом «Санкт-Петербург — криминальный город». Коротков отлично понимал, что на этой истории можно заработать колоссальные дивиденды, но можно и прогореть. Потерять все, включая голову. Он шел ва-банк. Боялся, мучился… И тут жизнь преподнесла ему подарок под названием Терминатор. Сергей Палыч был реалист, в мистику не верил. Но здесь понял — Судьба.
Он еще ничего не знал о провале Терминатора.
* * *…Мальчик мой, мальчик мой хороший. У тебя будут такие же глаза, как у отца. Да. Ты будешь такой же высокий, красивый, сильный. Да-да, обязательно… Такой же умный, как отец. Когда ты первый раз увидишь свет, будет самый счастливый день в моей жизни. Я услышу твой крик и увижу твое сморщенное личико. Я хочу, чтобы при родах присутствовал твой отец. И это будет самый счастливый день в его жизни. И встретятся две птицы. Одна большая Птица, а другая еще маленькая. Еще Птенец, воробышек. А! Ты же еще не знаешь, что значит птица… Ты не знаешь, что такое трава, вода, деревья, облака, небо. Птицы живут в небе. Птицы парят.
А маленькие воробушки прыгают на тоненьких лапках. Чирикают.
Ты родишься в мае, когда листва нежная-нежная и много солнца. Мы еще будем с тобой в роддоме, а твой папка уже начнет бегать по магазинам, покупать тебе приданое. Заранее нельзя — плохая примета. А! Ты же еще не знаешь, что такое плохая примета. А тебе и не нужно этого знать, маленький мой, птенчик мой.
Ты будешь сосать грудь, гукать, пускать пузыри. Смеяться беззубым ртом, плакать. А твой папка будет смотреть на тебя и шалеть от счастья. Он ведь тоже еще мальчишка…
Губы Натальи шевелились. Выглядывали из-под повязки на голове седые космы. Светилась на разбитом лице беззубая улыбка. Рядом с больничной койкой стояли двое мужчин в белых халатах.
— Ну как она, доктор? — спросил подполковник Спиридонов.
— Плохо. В смысле травм ничего особенного, подлечим. Но вот детей у нее больше, скорее всего, не будет, — негромко ответил заведующий отделением. — Есть и еще один нюанс.
Спиридонов посмотрел на него вопросительно.
— Я думаю, — сказал зав. отделением, — ей понадобится помощь психиатра.
— Убийца, мама! — закричала вдруг Наталья Забродина детским голосом.
Подполковнику ФСБ стало не по себе.
* * *— Прочитайте и распишитесь.
Гурецкий взял протокол из рук комитетского следака. Читал долго и медленно. Он страшно устал, хотел спать. Следователь был в таком же состоянии. После того как Мишка окончил тщательное изучение протокола и расписался, комитетчик сказал:
— Я думаю, Михаил Александрович, вам сейчас не стоит выезжать за пределы города.
— Вы что же, хотите с меня подписку о невыезде?…
— Нет. Вы всего лишь свидетель… пока, — хмуро ответил следователь. — В свободе передвижения я вас не ограничиваю… Пока.
Офицер ФСБ проводил Гурецкого до поста на выходе в служебном, пятом подъезде. Мишка вышел на улицу. Вздохнул прохладный воздух октябрьского дня. Подкинул на руке ключи от «москвича» и пошел по Литейному. То, что его отпустили, казалось почти невероятным. Серая громада Большого Дома подавляла. Мишка свернул на Захарьевскую. На служебной стоянке нашел свой «москвич». Два бойца ОМОН, в бронежилетах с автоматами под правой рукой, стояли на углу Литейного и внимательно наблюдали за ним.
Мишка сел в машину, пустил движок. Он оказался теплым, значит, «москвич» куда-то гоняли. Он не знал, что салон и багажник автомобиля были тщательно осмотрены экспертами-криминалистами, а в полости заднего бампера установлен радиомаячок. Гурецкий выехал со служебной стоянки Большого Дома и поехал к себе, на Суворовский.
Он даже не пытался обнаружить хвост. Знал, что хвост есть, что он высокопрофессиональный… и хрен с ним. Мишка ехал домой с одной мыслью — отоспаться. Его допрашивали всю ночь. Корректно, но постоянно напоминая: ваше положение, Гурецкий, весьма зыбко. В любой момент вы из свидетеля можете превратиться в соучастника. Трехчасовой допрос на даче под Первомайским плавно перелился в свое продолжение на Литейном. В Питер Мишка ехал на своем «москвиче», но спереди и сзади двигались автомобили ФСБ, а в качестве пассажира к Мишке подсел опер БТ. Внешне очень флегматичный и малоподвижный мужчина лет тридцати. Сохатый знал истинную цену этой малоподвижности…
Сейчас он ехал домой, думал: это, ребята, не допрос. Если бы вы знали, как проводят тренировочные допросы на закрытой учебной базе морской пехоты. Его самого обрабатывали тридцать шесть часов подряд. Следователи менялись, менялось время суток, а пленный морпех лежал на прибрежной гальке на берегу Тихого океана. Время от времени приезжал джип. Допрашивающие в натовской форме менялись, в пересменок они пили охлажденное пиво и пепси, смеялись и болтали по-английски. Морпех с пересохшими губами жадно следил за ними… Пей, рашен, говорили ему, в океане воды много. Когда он уже решил, что сошел с ума, прозвучала фраза:
— Toughguy!
Мишке хотелось заплакать. Он уже почти верил в реальность происходящего. Из-за океана появился край солнечного диска. Мелкие волны лениво плескались о берег. С него сняли наручники.
— Покури перед смертью, — сказал по-русски крепкий парень с «Кольтом» в открытой кобуре у бедра и выплюнул окурок на гальку. Дымок «Пэлл-Мэлла» щекотал ноздри. Сигаретный дым был единственной нитью, связывающей его с реальным миром. Да еще рукоятка «кольта». Он потянулся к окурку. Получилось мотивированно. Естественно. Но когда он рванулся к кобуре, его встретил удар ботинка в грудь.
— Toughguy! — повторил с издевкой натовец. И добавил по-русски: — Жаль, но хорошего обращения ты не понимаешь.
Мишку подхватили под руки и потащили к серой скале. Длинные тени уперлись в подножие камня. «Там меня и грохнут», — подумал он отрешенно. Над головой звучала английская речь. Он не прислушивался, не пытался вникнуть. Зачем?
Его поставили на колени. Перед глазами была серая, изрезанная морщинами спина камня и его собственная черная тень. Враги слегка разошлись и двинулись обратно. Мишка медленно встал на ноги. Повернуться лицом к врагам сил уже не хватило.
— Героя изображаешь? — спросил голос за спиной. Лязгнул затвор. Спустя секунду — другой.
Очередь ударила в скалу сантиметрах в двадцати от левого плеча. Брызнула каменная крошка, обожгла запястье. Одновременно бабахнул «Кольт М-1911», — сорок пятый калибр громыхнул как пушка. Пуля, визжа, срикошетила вверх. Гурецкий стоял неподвижно.
— Зачет, морпех, — сказал знакомый голос за спиной. — Штаны сухие?
Гурецкий мотнул головой, отгоняя воспоминание. Он подъехал к дому. Радиомаячок в заднем бампере непрерывно посылал невидимые сигналы. Их принимали в двух машинах наружного наблюдения.
— Разувайтесь, проходите в кухню, — сказал Солодов. Он смотрел совершенно спокойно. Так, как будто к нему каждый день приходили люди с заявлением: я скрываюсь!
Птица тяжело опустился на стул. Только сейчас он понял, насколько устал. Он привалился спиной к стене. Нагнуться, чтобы расшнуровать ботинки, боялся. Понимал — упадет и встать уже не сможет.
— Вы ранены? — раздался голос издалека, и Птица не сразу сообразил, что обращаются к нему. Он отрицательно мотнул головой.
— Тогда давайте завтракать. Есть яичница, сосиски, кофе.
Но Птица уже плыл, плыл, плыл. Шумели на ветру веерные пальмы, лениво двигались плоты по мутной воде Малах-Гош, и негромко тикал китайский будильник без минутной стрелки. Цапля на циферблате подмигивала круглым глазом. Темнота.
Через минуту хирург Борис Солодов постелил на полу матрац и с трудом перетащил на него тяжелое тело бывшего морского пехотинца.
* * *В городе и области продолжались широкомасштабные оперативно-розыскные мероприятия по Терминатору. Параллельно в розыск были объявлены Алексей Воробьев и Геннадий Фиников. В местах их возможного появления были установлены засады, а телефоны поставлены на прослушку. Район, где последний раз появлялся Воробьев, прочесывали силами внутренних войск и пограничников. Над местностью барражировал вертолет. Результата пока не было.
