Богдан Сушинский - Батарея
– Товарищ полковник, – связался он по рации с командиром 1-го полка морской пехоты. – Докладываю, что еще одна операция «Дамба», точнее операция «Амба-2», успешно завершена. Честно говоря, никакого представления о численности потерь противника не имею. Могу лишь сказать, что и в районе Булдынки, и потом, когда вместе с группой ваших «черных бушлатов» ворвался на булдынскую дамбу, намолотили мы их там немало.
– Да и во время артналета – тоже. Мне об этом уже доложили; отменно поработали, как на образцово-показательных стрельбах во время военных учений.
– О численности убитых и раненых морских пехотинцев, составивших эскорт моему «Королевскому кошмару», вам тоже доложат. В счастью, потери небольшие.
– Жаль, угомониться румыны так и не могут. Уже поступают сведения, что их подразделения накапливаются в районе села Свердлово.
– Они ведь не для того пришли сюда, чтобы, потерпев два-три поражения, умиротворяться, – напомнил ему Гродов. – Это мы их будем умиротворять, причем делать это жестко, навечно и на их же собственных могилах.
– Стоит им подсчитать сегодняшние потери, чтобы понять, что именно так оно все и будет.
Как потом выяснилось, среди трофеев морских пехотинцев и пограничников оказалось около ста лошадей, четыре подбитых танка и множество стрелкового оружия. А еще к дороге, ведущей в сторону Новой Дофиновки, потянулась колонна из семи десятков пленных. Однако полковник оказался прав: не успел затихнуть этот бой, как со стороны Свердлово, расположенного северо-западнее Булдынки, за верховьем Аджалыка, на многострадальный Шицли начали надвигаться два батальона вражеской пехоты, затевая при этом новую кроваво-огненную круговерть войны.
Мало того, возможно, в отместку за этот рейд несколько звеньев румынской авиации буквально стерли с лица земли казарму батареи, подвалы которой еще недавно пограничники использовали в качестве лазарета и своего штаба. А затем точно так же истребили деревянную фальш-батарею Гродова, от которой расчеты «сорокапятки» и пулеметной установки успели вовремя убраться, загнав технику в долину, в подготовленное саперами катакомбное укрытие.
– Вот сволочи, – возмущался по поводу гибели фальш-батареи мичман Юраш. – У нас уже бревна кончились, из которых пушки мастерим, а они все атакуют ее и атакуют!
– Это опять жадность в тебе говорит, старшина, – пристыдил его Жорка Жодин. – Ни банки консервов у тебя лишней не выпросишь, ни бревна для лжебатареи. Обменять бы тебя у румын на ящик макаронов, так ведь жалко, свой все-таки…
19Медсанбат, который по старой корабельной традиции моряки называли «лазаретом», располагался теперь западнее приморского села Новая Дофиновка, на западном берегу Большого Аджалыка. Глядя на карту, Гродов прикинул, что буквально в двух километрах от него находится 29-я береговая батарея, рядом с огневыми позициями которой обитает штаб 42-го отдельного артдивизиона. Капитана так и подмывало отправиться на броневике в гости к комдиву, но ситуация на передовой была настолько сложной, что те несколько километров, которые он должен был потерять на визите вежливости в штаб, пришлись бы ему очень некстати. Тем более что дело шло к ночи.
– Свеженькие с 400-й батареи?! – удивилась светловолосая врач-ординатор, которая распоряжалась размещением «свеженьких»: кого – сразу же в операционную, которая располагалась в каком-то старинном особнячке, а кого – в перевязочную, переоборудованную из какого-то старого, на мощные полозья поставленного строительного балка.
Роль всех остальных палат и врачебных кабинетов выполняли просторные желтые палатки, разбросанные на довольно большой территории, охваченной старинной, местами полуразрушенной каменной оградой. – Странно, раньше от вас раненых не поступало.
– Точнее будет сказать, что батарее принадлежит только эта грозная «неотложка», – объяснил комбат, кивая в сторону стоявшего неподалеку, у здания операционной, «Королевского кошмара». – А мои «свеженькие», как изящно вы изволили выразиться, – из пограничников и полка морской пехоты Осипова.
– А вы и есть командир той самой легендарной батареи капитан Гродов?
– Вот так она и зарождается, – не преминул вставить свои пять копеек околачивавшийся рядом сержант Жодин, – популярность в узких кругах широкой прифронтовой общественности. Пользуйтесь случаем, товарищ капитан, а мы словцо за вас всегда замолвим.
– Уймись, иначе в эту же операционную и определю, – проворчал комбат, заставляя батарейного балагура удалиться.
Одного доставленного комбатом раненого уже готовили к операции, над остальными колдовали медсестры из перевязочной, подтрунивая над «изысканностью» тех повязок, которые были наложены бойцами где-то в районе боев. А беседа комбата с «доктором Риммой», как ее называли медсестрички, происходила у пустого шатра, обладая которым Римма Верникова исполняла роль начальника этого пристанища боли и надежды.
Увидев капитана, она сама вышла из шатра, но остановилась так, чтобы находиться между этой медпалаткой, оградой и броневиком, тут же вызвавшим интерес у нескольких ходячих раненых. Однако поняв, что и здесь от любопытных глаз ей не скрыться, в разговоре, как бы непреднамеренно уводила комбата в сторону пролома, за которым виднелись жиденькие кроны акаций и кленов одичавшего парка.
– Судя по всему, раненых у вас здесь немного, – попытался Дмитрий замять неудачную подковырку Жорки Жодина.
– Из этого еще не следует, что их действительно поступает немного, – у пролома, в ста метрах от которого в просвете между кустами уже просматривался берег моря, Римма остановилась и подождала, когда комбат подаст ей руку и поможет перебраться на ту сторону. – Официально нас именуют «полевым пунктом медицинской помощи», а в реальности нам отведена роль эвакогоспиталя, в котором раненые получают первую медицинскую помощь, в том числе и с помощью несложного оперативного вмешательства, после чего проходят сортировку и в большинстве случаев подлежат эвакуации в городские госпиталя.
– Разумно, – молвил Гродов только для того, чтобы поддержать разговор. Но при этом мысленно произнес: «Упаси меня, Господи, от подобной участи!».
– Понятно, что в Одессе многих тяжелых, но транспортабельных тут же переправляют на госпитальные суда, которые уходят в Крым, а в последнее время все чаще – на Кавказ. Уже дважды такие суда останавливались на рейде Новой Дофиновки, а сопровождавшие их бронекатера доставляли на борт наших раненых, минуя, таким образом, переполненные одесские медсанбаты и порт.
– И всякий раз вам хотелось уйти в сторону Кавказа вместе с ними?
– Мне просто хотелось побывать на корабле. К своему стыду, еще ни разу не ступала на палубу настоящего судна и лишь однажды прокатилась на борту пригородного катерка.
– Это исправимо. Значит, в ваших госпитальных шатрах остаются только те, кого через несколько дней еще можно вернуть на передовую?
– Если только они сами не уходят туда на вторые-третьи сутки после перевязки или несложной операции. И хотя мы не раз обращались к командованию, требуя вернуть их назад, случаев возврата не припомню. Разве что одного бежавшего через три дня привезли сюда с признаками намечающейся гангрены, и мы еле спасли его.
Какой-то яркой красотой эта женщина не блистала, но в полуазиатских чертах ее лица зарождался некий шарм вечной, вне возраста и положения девчушки – озорной, ироничной и бесконечно шкодливой. Вот именно, «шкодливой» – понравилось Дмитрию случайно найденное определение, которое, как нельзя точно определяло не только выражение ее лица, но и проявление характера.
Держалась Римма настолько просто, что со стороны могло казаться, будто с мужчиной этим она знакома давным-давно, и теперь бесконечно рада, что после долгого исчезновения он наконец-то объявился и что она, грозная начальница госпиталя и всех его обитателей, снова может чувствовать себя ласковой и совершенно незащищенной.
– И, наверное, чаще всех бегут на передовую, к своим, морские пехотинцы?
Скалистый берег в этом месте был очень высоким и обвально крутым. Заглянув с вершины холма, на который их вывела тропинка, вниз, старший лейтенант медицинской службы тут же боязливо подхватила комбата под руку и, не впадая в излишнюю сдержанность, прижалась щекой к его предплечью.
– Можете в этом не сомневаться: особенно морские… Народ, скажу вам, настолько же воинственный, насколько и недисциплинированный, – жаловалась она с таким возмущением, словно вычитывала родителя за проделки невоспитанного чада.
– Не знаю, как-то не замечал, – ответил Гродов, – во всяком случае, у меня в батарее никакого особого разгильдяйства за ними не водится.
– Может, потому и не водится, что с командиром вашим артиллеристам не очень-то повезло. В том смысле, что с ним не очень-то поразгильдяйствуешь.
