Андрей Воронин - Инкассатор: Страшный рассказ
Дымов нехотя подошел, мысленно сравнивая себя с военнопленным, а еще — с рабом на хлопковой плантации американского Юга, и воткнул лопату в рыхлый грунт. Он сделал последнюю длинную затяжку, бросил окурок под ноги и растоптал. Это показалось ему кощунственным, но он тут же отогнал глупую мысль. После того, что он уже сделал, ему можно было буквально все. Ведь недаром говорится: семь бед — один ответ…
Он поплевал на ладони, бросил быстрый косой взгляд на Ольгу и начал копать. Ему было жутко до оторопи, но в то же время он начал испытывать любопытство и даже что-то вроде азарта. То, что он совершил, было сделано в беспамятстве, настолько глубоком, что он не знал даже, что именно натворил. Теперь же ему представилась единственная в своем роде возможность полюбоваться делом рук своих, в последний раз взглянуть на Нику и, между прочим, узнать, какое у нее стало выражение лица, когда она поняла, что происходит. Прошло не так уж много времени, чтобы разложение могло зайти слишком далеко; несомненно, он все увидит и сумеет правильно оценить увиденное. Сумеет понять, верно ли предугадал реакцию жертвы, когда писал рассказ, а значит, если произошла какая-то ошибка, в следующий раз сумеет ее избежать.
«Правильно, — подумал он, размеренно орудуя лопатой. Рыхлая сухая земля копалась легко, монотонный труд располагал к неспешным размышлениям. — Все верно. В следующий раз, когда буду класть в эту яму Ольгу, я уже ни в чем не ошибусь. Я даже знаю, какую физиономию она при этом скорчит. Она будет дьявольски удивлена, когда поймет, что ее никчемный муженек, которого она уже привыкла считать чем-то наподобие говорящего комнатного растения, способен поднять на нее руку. Только удивляться ей придется совсем недолго — ровно столько времени, сколько требуется на то, чтобы раскроить человеку череп. И никакого хлороформа, пропади он пропадом!»
К тому моменту, как зарылся в землю по колено, Дымов уже в деталях знал, как именно станет убивать жену. Он будет рыть, пока не углубится по пояс, и только потом начнет действовать — независимо от того, откопает к этому времени тело Ники или не откопает. А действовать он станет просто — протянет Ольге руку и попросит помочь выбраться из ямы. Когда же Ольга возьмет его за руку, он дернет ее вниз, к себе, опрокинет ударом кулака, схватит лопату и будет бить ржавым железом по этому красивому надменному лицу до тех пор, пока оно не превратится в бездыханное кровавое месиво. А уж потом… Что ж, потом он решит, как быть дальше. Возможно, будет умнее не хоронить Ольгу здесь же, а отнести в ее машину и как-то имитировать дорожную катастрофу. Удар, разбитый череп, вспыхнувший бензобак… Короткое и не слишком тщательное, чисто формальное расследование. Всеобщее сочувствие. Речи над закрытым гробом, венки — «Дорогой Ольге Павловне от коллег по хирургическому отделению»… Соболезнования. Поминки. Страховая премия. Свобода…
Острие лопаты ударилось обо что-то твердое, отозвавшееся глухим деревянным стуком, указывавшим на скрытую под досками пустоту. Дымов удивленно поднял брови и постучал лопатой по земле, услышав в ответ тот же деревянный звук. Ольга услужливо наклонилась, светя в яму лампой, и Дымов отчетливо увидел, как песчинки и мелкие комочки лесного подзола подпрыгивают при каждом его ударе, отскакивая от чего-то прямоугольного, продолговатого, похожего на положенную горизонтально и слегка присыпанную землей узкую дощатую дверь деревенского нужника. Ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать простенькую, в сущности, истину: это была не дверь, а крышка.
— Что это за чертовщина? — не удержался он от дурацкого вопроса.
— Ты меня спрашиваешь? — удивилась Ольга. — По-моему, тебе виднее. Хотя лично мне кажется, что это гроб. Ну, или то, что его заменяет.
— Какой еще гроб? — пробормотал Дымов, хотя и понимал, что Ольга права. — Не было у меня никакого гроба!
— Да ну? — Ольга усмехнулась краешком красивого рта, вынула из кармана правую руку. В руке была сигарета. Ольга зачем-то покатала ее между пальцами, разминая, сунула в зубы и умело прикурила от лампы. — А в рассказе?
— В каком рассказе?
— В твоем рассказе. Там у тебя был гроб? Кстати, мне бы все-таки очень хотелось ознакомиться с этим бессмертным творением, не дожидаясь публикации. Думаю, теперь ты мне не откажешь, ведь правда?
— Да читай на здоровье, — буркнул Дымов. — Ноутбук в доме, под кроватью, ты же знаешь. Включай и читай себе сколько влезет. Пропади он пропадом, этот рассказ!
— Ну-ну, — не вынимая из зубов сигареты, сказала Ольга. — Зачем же так? Если этот рассказ оказался сильнее тебя самого, значит, он действительно хорош, и не просто хорош — гениален! Так был в рассказе гроб?
— В рассказе — да, был, — согласился совершенно сбитый с толку Дымов. — Но в жизни-то, в жизни!.. Я точно знаю, что в жизни его не было. И взять его мне было неоткуда.
— Так уж и неоткуда. Вот он, гроб. Ведь откуда-то он взялся! Или, по-твоему, мы сейчас находимся не в реальной жизни, а внутри твоего рассказа? Извини, конечно, но если ты, находясь в полном беспамятстве, умудрился смотаться на машине в Москву и там среди бела дня умыкнуть живого человека, то что тебе стоило по дороге прихватить где-нибудь сосновый ящик? Ты мог его купить, украсть, мог даже сколотить своими руками — времени у тебя, насколько я поняла, было предостаточно.
— Да уж, — невнятно пробормотал Дымов.
Почему-то наличие в яме этого деревянного ящика казалось ему невозможным, не лезущим ни в какие рамки. Наверное, это происходило потому, что к мысли об убийстве он уже успел привыкнуть, притерпеться, а вот существование гроба явилось для него сюрпризом.
Дымов попытался представить себе, как он колесил по округе и даже бродил по Москве — пьяный до бесчувствия, растерзанный, страшный, с мутным, бессмысленным взглядом, нетвердо стоящий на ногах, — покупал гроб, проезжал мимо милицейских постов, медленно полз в многокилометровых пробках, подстерегал Нику, хватал ее, травил хлороформом, заталкивал в машину и ехал обратно. Картина получалась абсолютно нереальная, фантастическая, в духе фильмов про оживших мертвецов и прочую нечисть. Тем не менее ему это удалось, и свидетельство его темной удачи лежало здесь, прямо у него под ногами.
— Хватит болтать, — сказала Ольга, бросив нетерпеливый взгляд на часы. — Открывай этот сундук.
Дымов с сомнением посмотрел на нее. Жена спокойно курила, сидя на корточках на краю глубокой, почти по грудь, ямы и держа над головой коптящую лампу. Потом он перевел взгляд на ящик, на крышке которого стоял. Крышка была неаккуратно, но надежно приколочена двумя поперечными планками, которые ему предстояло оторвать. «Тоже правильно, — подумал он. — Сначала посмотрю, а потом упакую обеих моих девочек в одну коробку, забью гвоздями и засыплю земелькой. Спите с миром!»
Он еще не принял окончательного решения по поводу Ольги, но знал, что, когда наступит время, примет его без колебаний и сомнений. Из этой ямы у него было только два пути: один путь — к свободе и независимости, а другой — в вечное рабство под каблуком у жены, которая слишком много знала и относилась к нему совсем не так, как ему хотелось бы. Оставалось только сделать выбор между двумя этими вариантами и следовать своему выбору до конца, каким бы он, этот конец, ни был.
Дымов поудобнее перехватил лопату и несколькими резкими, точными ударами расщепил и сбил сначала одну поперечную планку, а затем и вторую.
Момент настал.
Александр перевел дух, прислонил лопату к стенке ямы и протянул Ольге руку.
— Помоги-ка, — сказал он, — я хочу выбраться.
— Зачем? — даже не думая бросаться ему на помощь, удивилась Ольга. В левой руке она держала лампу, а правая опять пряталась в кармане штормовки, как будто Ольга мерзла.
— Во-первых, я бы с удовольствием передохнул минуток пять где-нибудь в сторонке, подальше от этой штуки, — с легким раздражением сказал Дымов. — А во-вторых, как, по-твоему, я ее открою, если буду стоять обеими ногами на крышке?
— Действительно, — сказала Ольга, — об этом я как-то не подумала. И на старуху бывает проруха, извини. Давай, хватайся.
Она аккуратно поставила лампу на землю, проверила, надежно ли та стоит, улыбнулась Дымову своей милой, теплой и домашней улыбкой и протянула ему левую руку. Дымов взялся за ее узкую, горячую от лампы ладонь, сжал покрепче и резко дернул жену на себя, вложив в этот рывок все свои силы.
Глава 14
Лесная дорога кончилась, как рано или поздно кончается все — и плохое, и хорошее. Забрызганный грязью от колес до крыши джип с радостным ревом вырвался в поле. Несколько минут они продолжали скакать по ухабам, а потом Филатов, не снижая скорости, резко повернул направо, и колеса зарокотали по тому, что в народе метко именуется «щебенка с гребенкой». Беспорядочные толчки и рывки прекратились, сменившись мелкой размеренной тряской, в днище изредка гулко били выстрелившие из-под колес камни. Позади высокой стеной встала пыль и, повернув голову, Светлов мог наблюдать, как она, постепенно редея, уползает в поле, медленно, с большой неохотой оседая в бороздах.
