Сергей Зверев - Разборки дезертиров
– Но зачем ты ее с нами ела? – Я смотрел в ее стальные глаза и уже не видел там ничего человеческого. – Хорошо, мы приказали Саулу доставить тебя из психушки, где ты тянула резину под заботливой опекой его людей. Вариантов у Саула не было – в противном случае мы бы начали отстреливать ему конечности. Допускаю, что и у тебя не было выбора – ехать под наши светлые очи или остаться. Но какого хрена ты нам призналась, что с головой у тебя все ладно? Косила бы дальше, ты же актриса!
– Дурак ты, Луговой. – Маша покрутила пальцем у виска. – Ты бы не взял с собой блаженную дурочку? Взял бы, Миша, как миленький. Зачем такие сложности? Я наивно думала, что сумею от вас отвязаться и вернуть Саула в пенаты.
– Но ты не сделала этого.
– А ты мне позволил? – В голосе Маши прорезались обиженные нотки. – Не знаю, чем ты руководствовался, Михаил, но твой категорический отказ выдать дамам оружие… извини, но он меня просто сразил! Я вертелась так и эдак, но вы вели себя грамотно. Даже в ванной я находилась под присмотром Ульяны! Мне пришлось уповать на случай. А потом погиб Саул… С этого момента мне пришлось стать вашим безоговорочным союзником – не сдаваться же бешеным вертухаям: они бы меня просто прикончили! Получалось одно из двух: либо я вместе с вами ложусь костьми в неласковые земли, либо прорываюсь за пределы и тихоньку сматываюсь в качестве работницы издательства «Байкал».
– А ты там точно не работаешь?
– Даже не была ни разу. Обычное прикрытие. Но при нужде, не сомневайся, я сумею написать забористую статью и даже увлекательный бестселлер… – Ей хватало самоиронии, чтобы посмеяться над своими же словами.
– То есть вопрос «Кто ты?» будет звучать неуместно?
– Неуместно, Миша, неуместно.
– А чего ж тогда трепалась про Республику дезертиров?
– Я трепалась? – Она захохотала, отклонив автомат немного в сторону (я немедленно проявил интерес). – Да я тебе, товарищ прокурор, и десятой доли секретов не выдала. Знал бы ты, что происходит здесь на самом деле… А ну забудь, глазастый! – автомат рывком вернулся на исходную; стальные глаза взирали с прищуром.
– Да кончай ты его скорее, Римма, ишь, разболталась, – устало бормотал Орлега.
– Прости, прокурор, – смутилась Маша, – коллега где-то прав. В помощники ты нам не годишься – уж больно уперт на законе, а свидетели в таком деле…
– Не извиняйся. – Я отвернулся. – Делай свою работу.
Не иссякла еще свинцовая смерть в магазине Балабанюка.
А вот и сам Балабанюк! Я не верил своим слезящимся глазам! Что это было? Рождение Левиафана, воскрешение из песка! Истошный рев, и мертвое тело, засыпанное песком, совершило скручивающее движение, завозилось. Он густо кашлял, плевался песком, мертвые глаза на какое-то время ожили, послали испепеляющий импульс…
Дошло по адресу. Отвлечься на такой ужас – святое дело. Мария непроизвольно увела ствол, открыла рот. А я ворон не считал. Просто упал под обрыв спиной вперед, понимая, что это не больно, а только страшно, сгруппировался в полете, чтобы упасть на что-нибудь твердое, и, чуть коснувшись земли, резко бросился в сторону. Сунул руку в дальний карман, куда забраться ранее не имелось никакой возможности. А когда на обрыве выросла разгневанная Маша с «калашом» (теперь уж точно не наша), я трижды выстрелил из увесистого «Стечкина», который отобрал еще в поселке у капитана Орлеги…
Ни разу не стрелял в хорошеньких женщин. Впрочем, в страшненьких, рябых и косоглазых я тоже не стрелял. Пули дырявили «фронтовую корреспондентку», как мешок с требухой. Эмоции менялись на ошарашенной мордашке – ни одной положительной. Она упала вместе с автоматом. А я уже был наверху. Отбросил ногой «калашников», послал две пули вдогонку капитану, который решил поупражняться в беге на короткие дистанции. Он повалился орущей мордой в полынь.
– Не стреляй!
Вот именно. Уже никто никуда не бежит. Я подбежал к нему, врезал рукояткой по черепу. Помчался обратно. Прыгнул с обрыва.
– Саня… – Я свалился на колени перед растерзанным Балабанюком. Парень лежал на спине, хрипло дышал, вгрызался в песок ногтями. Глаза закатывались.
– Михаил Андреевич… это вы?..
– Молчи, Санек, молчи, мы что-нибудь придумаем… – Я развивал кипучую деятельность, сметал с него песок, пытался расстегнуть раздрызганную гимнастерку.
– Не надо, Михаил Андреевич, это все… Как здорово, я все-таки помог вам…
– Помог, помог, помолчи… – Я кусал губы от отчаяния. Рубашку надо рвать, бинтовать, чем богаты. Его уже трясло не по-детски, пена лилась изо рта полноводной рекой, а губы расплывались в обжигающую дрожащую улыбочку. Меня трясло вместе с ним – кажется, пора было прекращать кипучую деятельность. Поздно. Еще одна жизнь уходила на потребу духам проклятой земли…
Отлетела душа раба Божьего. Несколько минут я пребывал в полной прострации. Поднялся на обрыв. Здесь валялся еще один полутруп. Маша стиснула зубами ворот свитера, ее корежило от нестерпимой боли. Три пули в области груди – в общем-то, не шутка. Она пыталась что-то сказать, не могла. Я опустился на колени. Она как будто расслабилась, пыталась вздохнуть глубоко и с пользой. Шептала, проглатывая гласные:
– Ладно, прокурор, твоя взяла… Не держи на меня зла, ладно?..
– Да что ты, – буркнул я, – свои же люди.
Она схватила меня за рукав. Добралась до плеча, перебирая пальцами. Сжала, как могла.
– Я тоже на тебя почти не злюсь… теперь уж все равно… Не поверишь, прокурор, желаю тебе выпутаться из этой заварухи…
– Спасибо, – поблагодарил я. – И тебе того же.
Она смеялась из последних сил. Пришло облегчение – на минутку. Она отбросила голову – испарина блестела на белой мордашке равномерным слоем.
– Ты хочешь что-то сказать, Маша? – предположил я – непонятно на каком основании.
– Хочу, прокурор… – Ее глаза блестели, наполнялись кровью. – Я сказала тебе однажды неправду, и мне теперь немного стыдно… Эта новость хорошая, она улучшит тебе настроение…
Она говорила все тише, приходилось наклониться, чтобы различить слова. От этих медленных проглоченных слов щемило в груди, становилось трудно дышать, но новость… и вправду была неплохая.
– Почему же ты нас обманула? – воскликнул я со смешанными чувствами. И скорее по губам угадал, чем услышал:
– Из вредности, прокурор… Ты разозлил меня своим поведением: вместо того, чтобы спокойно лежать в лечебнице, пришлось носиться за тобой как привязанной… Ты это делал из хороших побуждений, я знаю, но это не оправдывает тебя…
– Где это место? – тормошил я умирающую девушку. И снова наклонялся к ее губам, впитывая бесценную информацию…
Последний приступ выгнул ее, как коромысло. Она умирала в страшных мучениях, а я не мог ей помочь (разве что вернуться во времени и выстрелить в ногу?). Брел, спотыкаясь, к лесу, где валялся не добежавший до опушки офицер. Хоть этот-то жив? Я схватил его за шкворник, поволок к обрыву. Живой был, засранец, лопотал что-то бессвязно. Я швырнул его под обрыв, чтобы был на виду…
Хоронить погибших не было ни возможности, ни сил. Я разложил тела под обрывом, потом сбивал ногой застывшие песчано-глиноземистые кручи. Тела людей, с которыми я почти сроднился, пропадали под грудами осадочных пород. Когда-нибудь я должен сюда приехать, чтобы похоронить их по-человечески. Слишком многих придется хоронить…
С обморочного Орлеги я стащил обмундирование. Забрал документы, портупею. Делал это аккуратно, поскольку данная униформа с текущего момента была моей… Время личной гигиены – я должен был выглядеть на все сто. Безупречно, стильно, брутально. Высыпал трофеи – мыло, бритвенный станок, полотенце…
И, наконец, последнее дело перед трудным испытанием. Я окунул в воду Орлегу, который в исподнем смотрелся очень даже по-домашнему. И полоскал его до тех пор, пока он не зашелся в кашле.
– А теперь, приятель, ты распишешь мне всю географию этой мусорной дыры. И не дай тебе бог предаться пустой болтовне и умышленному введению в заблуждение!
Я получил все, что нужно. На это ушло не больше часа. Давно уже светило одолело полуденную отметку, стартовала вторая половина дня. Мне тоже нужно было стартовать. Я поднял пистолет.
– Не стреляй… – свалился на колени и зарыдал Орлега. – Ты же обещал, что, если все скажу, оставишь жить…
Я задумчиво поглаживал спусковой крючок. Неужели и вправду обещал? Что-то с памятью моей стало. Грехом больше, грехом меньше… Злость ударила в голову. Я треснул этого гада по черепушке со всей силы – так и быть, пусть живет. Но проваляется не меньше суток, это точно. А после память будет собирать по клочкам и закоулочкам…
С данного часа я был свеж и полон сил. Стилен, брутален, безупречен. Не человек, а какой-то киборг с элементами биоробота…
«Уазик» катил по едва заметному проселку. Бак заполнен на треть – должно хватить километров на сто двадцать. Это много. Впрочем, на пересеченной местности машина жрет больше. Наши бренные тела уже искала половина Каратая. За машину я не беспокоился – номерные знаки в Каратае отсутствовали (было бы любопытно), а вот документы капитана Орлеги – синяя корочка с витиеватым «зоологическим» клеймом, утверждающая, что этот «заговорщик» трудится в пятом секторе зоны «пять», – могли заинтересовать любого постового. Поэтому сегодня я не был сторонником больших дорог. Проселок извивался, как дождевой червяк. Я равнодушно смотрел в ветровик, давил на газ. Мелькали деревья – старые осины, холодные ели, рослые кедры. Корни деревьев расползались по дороге, словно щупальца гигантского осьминога… Думать мне сегодня было вредно, – киборги не думают. Работали инстинкты. Засинел просвет в хаотичной массе деревьев, дорога пошла вниз, пересекая заболоченную старицу – высохший меандр древней реки. Просвет сделался шире, глубже, объемнее… Проснулась интуиция, взялась за работу. Я заглушил мотор, сбегал за черную скалу, растущую на опушке чужеродным членом. Поля простирались за холмы, блестя цветами и лощеной травкой. Что-то прыгало по перпендикулярной дороге. Я всмотрелся – потрепанный джипчик, кажется, корейского производства. Вряд ли он собирался свернуть на проселок: дорога через поле – не такая «гладильная доска», ехать по ней приятнее. Я побежал обратно, разогнал «уазик» и у скалы отчаянно затормозил. Теперь меня точно должны были увидеть…
