Сергей Зверев - Разборки дезертиров
– Ну и дела, Михаил Андреевич… – вытянул мордуленцию Балабанюк. – А где же наш гостинец?
– Кто это? – гневно воскликнула измазанная в прелой листве Маша, выстреливая пальцем в пленника.
– Это наша последняя надежда, – высокопарно заявил я. – Парень владеет информацией по всему Каратаю, и у нас к нему имеется долгий обстоятельный базар.
– А почему он в колпаке?
– А потому что невоспитанный.
– Скотина! – Маша пнула пленника в голяшку. Тот ойкнул от боли.
– Я убью его!!! – бросилась на капитана растрепанная Ульяна и принялась рвать в клочья. У девицы был чудовищный нервный срыв. Мы насилу оттащили ее – ведь действительно могла убить…
Наш путь был тернист и выложен препонами. Нужно было избавиться от погони, которая уже где-то разворачивалась, отыскать место для беседы. Память услужливо рисовала проселочную дорогу, впадающую в мощеную метрах в двухстах от пенька. Не важно, куда она вела. Лишь бы подальше…
По дороге со свирепым ревом пронеслись два джипа. Настала тишина. Лишь сердце стучало, как шаманский бубен. Я рискнул практически всеми нашими завоеваниями. Вывел машину на дорогу и, сжав зубами панический ужас, помчался к развилке…
Километра через три я съехал с проселка, обогнул глухой кустарник и покатил вдоль оврага, некогда бывшего речушкой. Теперь от реки остался мелководный ручеек, стены оврага сглаживались, повсюду песок и обрывчик высотой в метр – практически пересохшее русло. Дальше ехать не имело смысла…
Мы выволокли брыкающегося пленника на свежий воздух, бросили в траву перед обрывом. Наконец-то можно было сполоснуть лицо и вдоволь напиться. А потом опять карабкаться на обрыв и приступать к делу.
– Да снимите вы с него этот чертов колпак! – в сердцах бросила Ульяна.
Огненный шар вспучил череп. Что за новости? Я очумело вертел головой. Ничего незапланированного не происходило. А что тогда? Произойдет? Ноги обрастали свинцовой тяжестью, муть вставала перед глазами. Лица товарищей по несчастью становились чужими, расплывались, как вода по стеклу. Пленник извивался личинкой, намекая, что под чехлом ему дышать совсем нечем. Подумаешь, какой нежный. Мария кусала губы, лицо искажалось судорогой, пот хлестал – в оборотня превращалась? Балабанюк вел себя как обезьяна, нюхнувшая кокаина. Непроизвольно махал руками, смеялся без причины. Ульяна вдоль и поперек была вся серая, лишь глаза воспаленно пылали.
Я пристроил автомат на край обрыва, опустился на корточки, стащил с Орлеги чехол. Он вращал безумными глазами, хрипел. Изменилось решительно все – в самую скверную сторону! Глаза Орлеги сфокусировались на Маше, которая мгновенно стала какой-то не такой. Испуганную Машу мы уже видели. Но такую… Пот градом, глаза расширились, она буквально шарахнулась от нашего пленника!
– Римма?.. – спотыкаясь, выдавил Орлега.
Мария оцепенела, но только на мгновение. События летели, опережая их восприятие. Она толкнула меня в грудь изящной ножкой, и я с тоской подумал, что зря присел на корточки. Усидеть было невозможно. Я пытался сохранить равновесие, а в это время происходили скверные события. Автомат, оставленный без присмотра, уплыл в недобрые руки, оглушительная очередь рвала пространство, пули вспарывали человеческие тела. Ульяна рухнула, как палка. Сашка Балабанюк даже не включился – такой от жизни заподляны он не ожидал! Издал пронзительный детский крик, хватаясь за грудь, в которую что-то попало; автомат выскользнул. Сашка обрушился с обрыва, таща за собой крупный шмат глинозема; а в следующее мгновение с обрыва полетел и я: короткий кувырок, пламенный разрыв в голове…
Такой тоски в этой жизни я еще ни разу не испытывал. И факт, что пока живой, отнюдь не радовал. Сухой корень, в который я врезался затылком, треснул пополам. В голове играла классическая музыка. Надо было подниматься – хотя зачем, спрашивается? Я отряс глину с головы – оброс ею, как глиняный горшок. Встал на корточки, подтянул ногу. Ручеек бежал по руслу старой речки, солнышко пронзало перистые облачка. Жизнью бы напиться…
– Ладно, прокурор, достаточно валяться, карабкайся к нам, – прозвучало сверху.
Но прежде чем поднять голову, я замедлил скорбный взгляд. Сашка Балабанюк лежал, зарывшись в песок… Лицо засыпано почти полностью. Песок повсюду – в оскале, на глазах, половины туловища даже не видно – погребено под обвалом. Кровь пыталась пробиться через мелкие частицы песка…
– Не томи нас, прокурор, поднимайся, а то прикончим прямо там.
Я лениво ворочал головой. Маша уперла в живот автомат покойного Сашки – шейка приклада замотана изолентой. В моем, надо полагать, патроны кончились…
– А надо подниматься? – угрюмо выдавил я.
Она молча пожала плечами. Ей, в сущности, было до лампочки. Да и мне… до той же сущности. Разве что так, на минуточку – пожить еще чуток.
– Знаешь, – сказал я, – в минуты половой близости ты мне нравилась больше.
– А я другая была, – парировала Маша. – Это законы мистерии такие. Ты будешь подниматься или на сем расстанемся?
Непонятно, зачем ей это нужно, но, в принципе, дело нехитрое. Я поднялся на обрыв, сел, куда она показала стволом. От мертвой Ульяны исходила тоскливая аура – лежала в полный рост, головка набок. Не мог я смотреть на нее, в груди щемило. Тупой я оказался в плане интуиции прокурор… Капитан Орлега пристроился под сенью дружеского штыка, скрючил ноги, как араб, растирал сдавленную шею. В лице у Маши не было ни раскаяния, ни страха. Оно излучало решимость довести до конца начатое дело.
– Ты изменчива, как симпатические чернила, – заметил я.
Она кивнула (дескать, принимается).
– Ты с ним спала? – поднял красную физиономию Орлега и начал яростно расчесывать макушку – то ли вши объявились, то ли рожки проклюнулись.
– Тебя нисколько не касается, – отрубила Маша. – Впрочем, если хочешь знать, да, я с ним спала. Он настоящий мужик… в отличие от некоторых.
– Так прикончи же скорее своего настоящего мужика! – взорвался Орлега.
Можно подумать, для этого я поднимался, расходовал последние силы. Маша сардонически улыбнулась, ей нравилось мучить меня… и Орлегу.
– Ты умный человек, прокурор, и, наверное, догадался, что не все так просто в наших отношениях. Попытки неких спецслужб прикончить Благомора и взять под контроль творящиеся в Каратае бесчинства – вовсе не бред воображения местного царька и иже с ним. У них толково работает разведка. На помощь заговорщикам из Быстровки направлялась группа, которой верные люди обещали «коридор». Но вышла осечка, то бишь засада, все погибли… кроме меня. Надеюсь, ты не столь наивен и уже не считаешь меня журналисткой?
– Чуточку обидно, – усмехнулся я. – Двух людей спасли из лап чекистов, и оба оказались форменными сволочами… М-да. Пожертвовали отличным сержантом. Впрочем, это лирика, Маша, или как там тебя… Римма. Вы наивно полагали, что сумеете прикончить Благомора?
– К тому имелись предпосылки. Заговор рождался в недрах службы безопасности Благомора. А с нами шли отличные специалисты, мастера своего дела, в Каратае нет таких. У Орлиной сопки нас должны были встретить люди Саула. Но контрразведка сработала успешнее.
– Саула? – встрепенулся я. – Теперь понятно, Маша, почему тебя поместили в так называемую лечебницу, где ты успешно косила под придурковатую – уж не при помощи ли людей Саула? – а не отправилась кормить червей в ближайшую выгребную яму. Влияния госоподина Покровского было мало, чтобы выпустить тебя на свободу, но позволяло создать щадящий режим в психушке.
– Примерно, – сухо улыбнулась Маша.
– А люди Саула, которым вменялось подхватить вас у Орлиной сопки…
– Один из оных перед нами. – Маша показала подбородком. Орлега сделал попытку смастерить демоническую рожу.
– Вмастили, – сокрушенно вздохнул я. – А говорят, что на земле нет места невероятным совпадениям. Зачем ты всех убила, Маша? Ваше дело проиграно. С этими людьми ты съела не один пуд соли, а теперь вероломно их убила… Капитан Орлега тебе дороже?
– Вскрылась занятная информация. – Маша смотрела на меня с жалостью. – Эти люди становятся обузой… Это работа, Миша, я за нее получаю деньги, причем приличные. Капитан Орлега сообщил, что имеется уникальная возможность проникнуть в ближайшее окружение Благомора. Тебе же не интересны подробности? Извини, но я должна участвовать.
– А мы обязаны его ставить в известность? – язвительно бросил Орлега.
– Хочется, Паша, – иезуитски ощерилась Мария. – Я испытываю к этим людям добрые чувства. Мы действительно съели с ними пуд соли.
– Но зачем ты ее с нами ела? – Я смотрел в ее стальные глаза и уже не видел там ничего человеческого. – Хорошо, мы приказали Саулу доставить тебя из психушки, где ты тянула резину под заботливой опекой его людей. Вариантов у Саула не было – в противном случае мы бы начали отстреливать ему конечности. Допускаю, что и у тебя не было выбора – ехать под наши светлые очи или остаться. Но какого хрена ты нам призналась, что с головой у тебя все ладно? Косила бы дальше, ты же актриса!
