Андрей Воронин - Личный досмотр
Комбат сгреб лежавшую в изголовье кровати (или «шконки», как именовали ее образованные соседи Бориса Ивановича) куртку и, перебросив через плечо, двинулся к выходу.
— Счастливо, Иваныч! — донеслось из разных концов огромной, до отказа набитой людьми камеры. — Ни пуха ни пера!
Вертухай удивленно повел бровями, отчего его жирное лицо приобрело глуповатое выражение: молчаливого новичка было приказано подсадить к уголовникам, чтобы стал поразговорчивей, и вот извольте-ка полюбоваться — провожают как пахана... Он посторонился, давая этому странному молчуну дорогу, и, скомандовав: «К стене!», с грохотом и лязгом запер дверь камеры.
— Вперед! — выкрикнул прапорщик, и Борис Иванович, повернувшись, зашагал по коридору следственного изолятора к видневшейся впереди решетке, возле которой маялся еще один вертухай — этот, насколько мог разобрать с такого расстояния Рублев, ходил в чине старшины.
— Вот скажи мне, прапорщик, — не выдержав, поинтересовался он, — зачем это вас, вертухаев, одевают как военных? Тебя бы ко мне в батальон, ты бы через час на нары запросился...
— Ррр-азговорчики! — прикрикнул на заключенного прапорщик.
Борис Иванович поморщился.
— И голос у тебя как у проститутки, которую клиент обобрал, — дружелюбно заметил он, на ходу пытаясь сообразить, куда его ведут: если на допрос, то почему с вещами, а если в суд — не рановато ли?.. В другую камеру, что ли? — Когда сложный, напоминающий какой-то ритуальный танец процесс прохождения через многочисленные решетчатые двери завершился, Борис Иванович с удивлением увидел стоявшего возле столика дежурного знакомого толстяка в огромных квадратных очках с сильными линзами.
— О, — сказал он, — и вас повязали?
Антон Антонович весело развел пухленькие короткие ручки в стороны, давая понять, что пути господни неисповедимы и что все мы там будем.
— Забирайте вашего клиента, — неодобрительно проворчал дежурный. — На допросах молчит как рыба об лед, зато тут соловьем разливается.
— Это я просто стараюсь себя хорошо вести, — с охотой пояснил для присутствующих Рублев. — Обычно, когда меня тычут дубиной в спину, я отбираю дубину и втыкаю ее тыкальщику в.., ну, сами понимаете. Но это же против здешних правил, насколько я понимаю. Или я был не прав?
Дежурный скривился, словно отведал недозрелый лимон.
— Кончайте трепаться, Борис Иванович, — сказал адвокат Подберезского. — Нас ждут, у нас еще масса дел.
Комбат получил у дежурного свои документы и личные вещи, расписался в какой-то бумажке и вслед за Антоном Антоновичем покинул гостеприимные стены СИЗО.
— А вы Знаете, Антон Антонович, — со вздохом сказал он, шагая через двор, — Андрюху они, сволочи, убили. Это я виноват. Черт меня дернул лезть в эту кашу...
— Рад, что вы это понимаете, — ядовито откликнулся толстяк. — Дикий Запад, мальчишество... Какого черта вы ушли из армии, если жить без стрельбы не можете?
Комбат удивленно покосился на него: это были совсем не те слева, которых он ожидал от добродушного толстяка в ответ на сообщение о смерти Подберезского.
Впрочем, решил он, у каждого свои способы держать себя в руках. Сколько людей, столько и способов...
— Похоронили уже? — спросил он.
— Кого? — рассеянно отозвался адвокат, сосредоточенно копаясь во внутреннем кармане пиджака.
«Вот сволочь», — подумал Комбат.
— Подберезского, — сдерживаясь, ответил он.
— Подберезского? А, Андрея... Нет еще, вас ждут.
На выходе Антон Антонович раздраженно ткнул в нос охраннику какую-то бумажку, которую выудил наконец из недр своего необъятного пиджака, и, колобком выкатившись на улицу, глубоко вздохнул полной грудью.
— Сигарету? — спросил он.
Борис Иванович с сомнением посмотрел на протянутую пачку. Какого черта, подумал он. Кому оно нужно, мое здоровье? Кому и что я все время пытаюсь доказать? Ведь ясно же, что ни черта я в этой жизни не смыслю и гроша ломаного не стою. Провести парня через весь Афган, целым и невредимым отправить его домой, к маме, а потом взять и погубить — через пятнадцать лет, в центре Москвы, погубить из-за каких-то двух вагонов вонючего железа... Вот сам бы и лез под пули, если невтерпеж...
Ему вдруг показалось, что увеличенные мощными линзами глаза толстяка таят усмешку, и не усмешку даже, а насмешку, и он почувствовал, что начинает понемногу свирепеть.
— Послушайте, вы, — сдавленно заговорил он, отталкивая руку с открытой пачкой «Мальборо», — законник, мать вашу...
Кто-то, незаметно подойдя сзади, положил ему на плечо тяжелую ладонь. Борис Иванович не глядя стряхнул ее, но ладонь немедленно вернулась на место, назойливая, как осенняя муха.
— Руки оборву, — пообещал он, оборачиваясь.
— Так уж и оборвешь? — усомнился Подберезский. — Уж больно ты грозен, начальник, как я погляжу.
— Так, — после долгой паузы сказал Комбат, справившись с эмоциями. — Не сгорел, значит...
— Дрова горят, — ответил Подберезский, — а меня в десантуре учили в огне не гореть и в воде не тонуть.
Между прочим, ты и учил, если уж на то пошло. Неужели поверил, что я так вот запросто дам себя спалить, как какое-нибудь полено?
— Черт, — сказал Борис Иванович, — погоди. Как же это? Как же тебя вместе со мной не замели?
— А я, когда из машины выпрыгнул, так башкой гвозданулся, что до сих пор перед глазами птички порхают. Ну и отключился... Глаза открыл, вижу: тебя менты заламывают. Ну какой, думаю, от меня в тюряге толк? В общем, как тот зайчик: за кусток, под мосток — ив лесок. Только меня и видели.
Комбат вспомнил полыхающий грузовик, в кузове которого длинными очередями рвались патроны, красно-синие огни проблесковых маячков, ощеренные, потные от злой работы лица за прозрачными забралами, автоматные стволы и резиновые дубинки, представил, чего на самом деле стоило Подберезскому это легкомысленное «за кусток, под мосток», и ошарашенно покрутил головой.
— Ну, солдат, — сказал он, — ну, удивил.
Оба вдруг расхохотались и обнялись.
— Комбат, — молотя Бориса Ивановича по спине, приговаривал Подберезский, — батяня...
Антон Антонович немного постоял со скучающим видом, несколько раз взглянул на золотые часы и наконец сказал, теребя оправу очков:
— Господа десантники... Господа! Вы не могли бы на время подобрать слюни и вспомнить о том, что нас ждут?
— А? — отрываясь от полузадушенного Подберезского, сказал Комбат. — Где это нас ждут?
— В куче мест, — ответил Антон Антонович и, загибая коротенькие пальцы, принялся перечислять: ВЧК, НКВД, ГПУ, КГБ, МГБ, ФСБ.., все, кажется.
— Тьфу на вас, — сказал Комбат.
— Вот она, благодарность современной молодежи, — с горьким сарказмом провозгласил Антон Антонович. — Бьешься как рыба об лед, вытаскивая его из тюрьмы, ты рискуешь жизнью и, более того, репутацией, разыскивая человека, готового выслушать этого хупитана, ждешь заслуженных тобою слов благодарности, и что ты слышишь? «Тьфу на вас!»
— А что вы хотите? — вступился за Комбата Подберезский. — Вы бы еще дантиста упомянули, — Или СД, — подхватил Борис Иванович. — Так вы серьезно?
— Молодой человек, — напыжился толстяк, — знаете, сколько стоит час моего рабочего времени? Вы думаете, я убил на вас трое суток только для того, чтобы так бездарно пошутить?
— Все, — сказал Борис Иванович, — устыдили.
Поехали.
Садясь в машину, он оглянулся и окинул долгим прощальным взглядом высокий кирпичный забор, густо оплетенный поверху колючей проволокой.
— К черту, ребята, — запоздало ответил он сокамерникам. — Даст Бог, еще увидимся
Глава 17
Человек в штатском, представившийся Комбату Иваном Андреевичем, был примерно одного с ним возраста, но на этом сходство заканчивалось: сидя друг против друга за широким, как танковый полигон, девственно чистым столом, они составляли разительный контраст.
В противоположность Рублеву, Иван Андреевич не носил усов и не отличался атлетическим телосложением, хотя его худоба, как показалось Борису Ивановичу, была сродни скорее спортивной жилистости легкоатлета, чем дистрофичной изнеженности кабинетного пожирателя пророщенного овса. Аккуратная, уложенная волосок к волоску прическа была совершенно белой, а вот брови седина почти не затронула, и они странно контрастировали с шапкой белоснежных волос.
До блеска выбритую длинноватую верхнюю губу Ивана Андреевича пересекал короткий, тоже какой-то очень аккуратный шрам. Щеки у Ивана Андреевича были впалые и даже, казалось, лоснились от бритвы, подбородок внушал невольное уважение твердыми и правильными очертаниями, темные глаза смотрели прямо и проницательно, и вообще Иван Андреевич был очень похож на знаменитого артиста Василия Ланового в роли Ивана Андреевича, сотрудника ФСБ, переодетого в штатское.
«Полковник, никак не меньше», — на глаз оценив начальственные складки на лице собеседника, решил Борис Иванович. Он ошибся, хотя и совсем немного:
