Владимир Вера - Медиа-киллер
Спецназовец, открывший дверцу шкафа, застал в нем троих. Слепками с лиц этих людей обязательно воспользовались бы древние скандинавы-язычники. Они бы использовали эти слепки для изготовления обладающих волшебной силой масок – маски неописуемой радости, маски безграничного горя и маски идиота, у которого отняли гранату.
Граната взорвалась за окном, куда ее выбросил спецназовский командир. Он сказал мне то, что было важнее любого общественного резонанса, ведь он всегда опаздывает, его надо раскачивать и поддерживать. Оценка людей сильных и немногословных куда приятнее резонанса в переменчивой толпе.
– Если б не ты, парень, за этим ублюдком пошел бы народ, – так сказал боевой командир, – как бы тогда обернулось – одному богу известно. Спасибо, что не струсил.
Я был жив и свободен. Пробраться через почти непроходимые завалы из плит и бетона, усыпанные трупами, оказалось нелегко. Но вот он, первый этаж. Вот и выход.
Бриллиантовый ковер из битого стекла покрыл улицы. Осколки хрустели под моими ногами. И не было в эту минуту ничего прекраснее, чем осознание своей способности слышать этот замечательный хруст, видеть гордые и волевые лица десантников. Они норовили пожать руку звезде телеэкрана, напрочь позабыв о том, что такая возможность при ином стечении обстоятельств могла бы и не представиться. И не только для них, но и для меня. Да, не было ничего прекраснее, чем осознание того, что я выбрался из этой мясорубки живым и свободным. А главное – совесть моя чиста.
Включили прожекторы, извергающие толстые трубы света. Сдавшихся боевиков без церемоний запихивали в конвойные фургоны. Гул двигателей боевых машин походил на шум грандиозной стройки. Суетились военные санитары. Подразделения МЧС разгребали завалы, извлекая из-под камней обезображенные тела убитых, реже – стонущих от нестерпимой физической боли живых. Саперы и кинологи делали свое дело на последних отбитых этажах. На одном из них бушевало пламя. Пожарные расчеты разворачивали брандспойты. Никто не сомневался, что огонь скоро потушат, как ликвидируют и сопротивление мятежников на Кутузовском проспекте, где тоже пылал отель «Украина».
– Все, по машинам! – командовал знакомый командир. – Будем освобождать «Украину» от захватчиков, там пока горячо!
– На Киев, босс? – на полном серьезе спросили подчиненные.
– Пока на Кутузовский, – улыбнулся он. – Я про отель говорил, не приписывайте мне 282-ю.
Все мелькало вокруг. Но в этом кипящем водовороте, в скоростном мельтешении которого невозможно было сосредоточиться на отдельных деталях, что-то заставило меня присмотреться, напрячь свое зрение и увидеть ее…
Она стояла неподалеку от догорающего бронетранспортера. Рядом бродил угрюмый оператор. Он уже понял, что снимать надо молча. Она не собиралась работать на камеру, так как думала о своем. Об отстраненном от этих ужасных событий. Я не обернулся бы в ее сторону, если б не почувствовал ее ласковый взгляд, наполненный благодарностью, не уловил бы теплое биополе, продиктованное горячим желанием, а не пресловутым суфлером. Нахлынувшие чувства влекли нас друг к другу. Она была в порядке, и моя душа от этого ликовала. Я подошел и обнял ее. Она зарыдала, уткнувшись в мое плечо. Я нежно погладил ее голову, скользя ладонью по вьющимся прядям ее волос, не растерявших душистого аромата в пороховой гари. Я бережно гладил ее по спине и чувствовал себя мужчиной…
Глава 35
Доктор Зло и его лекарство
Международное зло многолико. Но образ его бывает понятен, когда он конкретен, привязан к персоне и не размыт. Злодею присущи коварство и мстительность, одержимость и эгоизм – невероятная жалость к самому себе и глобальная ненависть ко всему вокруг. И, конечно, агония.
Комичность отрицательного героя привлекательна, ибо до предела харизматична. Он гений разрушения, обструкционист совести и антагонист жизни. Он жаждет смерти для всех, но никогда не получит ее для себя. Ведь смерть – продолжение жизни, а он уже умер, но другой разновидностью неминуемой кончины. С погребением в сумрак, где нет ничего. И это хуже, чем ад…
В бункере «Аврора-банк» стояла гробовая тишина. Магистр приказал собраться всем. В ритуальном зале, мини-подобии переделанной церкви старообрядцев, в котором все они прошли посвящение. Вождь готовил сей зал для инаугурации в собственном стиле, превратив стены в пещерные скалы, потолок – в обиталище попугаев, испражняющихся в бассейн, где крещение примет безумец.
Он был еще ниже. Ниже бункера страха. Члены Комиссии спустились сюда в прозрачных кабинах лифтов со всех четырех углов. Лорд был среди них. И он вышел из «стакана» модного лифта, чтобы увидеть не соответствующее текущему моменту шоу явления вождя. Он и сейчас пребывал в своем мире, не связанном ни с настоящим, ни с грезами. Возможно, с памятью. Если так, то только с самыми темными воспоминаниями.
Его привез трон, движущийся по рельсам со скрипом и скрежетом. Так, наверное, было задумано. На подлокотниках знакомые кони, у изголовья корона с изогнутой «Либрой»…
Понурые лица соратников нагнали на Магистра омерзительное чувство непролазной тоски. От нечего делать он принялся царапать ногтем рельефную гриву серебряной лошади – наголовника эбонитовой трости.
Зловещая тишина сделала царапанье слышимым. Оно действовало на нервы, но присутствующие держали раздражение при себе. Чего все ждали? А черт их знает. А чего ждал Лорд? Неужто вопроса о пропавшей карте памяти с записью ритуала, которую все с таким отвращением смотрели молча и обреченно в том зале, что повыше, но все равно на самом дне… Ему нечего было бы ответить на вопрос, которого никто не задал. И все-таки он стоял перед Магистром с печатью скорби на лице, словно надеялся на великодушие, на снисхождение, на что-то человеческое, крупица чего остается и в осужденном маньяке.
Магистр не собирался записываться в осужденные. Он сам был создан для осуждения, но других. Кого? Да всех.
– Кого хороним?! – вырвался словно из мрака и тут же вновь замуровался в герметичный сосуд изолированной залы голос вождя. Магистр наклонил голову вправо и вверх. Потрясение согнуло его некогда стройную спину. Обойдя быстрым шагами свое вычурное седалище кругом, он в резком прыжке вновь очутился на троне и пантомимным движением, словно крымский татарин в чайхане, подобрал под себя ноги. Продолжая свою клоунаду, он проделал еще пару выкрутасов. Последний свой фортель он исполнил как виртуозный гимнаст и завершил очумелое озорство позой королевского шута, идентичной кривлянью джокера. В итоге он устроился на троне лежа, свесив ноги с подлокотника. Голову подпирала рука, упершаяся локтем в конский загривок. Акробатическому шоу подыгрывало хриплое всхлипывание, хихиканье и кряхтящее посвистывание… Лорд вдруг вспомнил свою обезьяну, по которой скучал. Глядя вверх на пестрых какаду, жако, туканов и амазонов, он понял, что в этом огороженном глупостью вольере никогда не появятся совы… И все же он был рад, что пернатые скрасят его ожидание… смерти. У него она будет цветной.
Члены рассыпавшейся де-факто Комиссии обалдели, но послушно сохраняли степенный вид, не издавая звуков. Телохранители главы организации с шевронами на куртках расположились вдоль стен и старались не смотреть в глаза скатившемуся с катушек боссу. Может, пройдет. Раньше ведь такое бывало. Сейчас кого-то убьют, и приступ закончится. Когда он пройдет, Магистр что-нибудь придумает…
Под сенью густых черных бровей Лорда прозрачной чистотой березового сока блестели бездонные глаза. Низенький Лорд ощущал сейчас себя совсем маленьким, беззащитным, наивным созданием. Ребенком. Прямо перед ним кружился бесноватым вихрем сам черт. Уши заложило. Он не расслышал выстрелов. Его расстреливали из пистолетов его бывшие коллеги по «Рыцарскому клубу». Стрелял и Магистр, взгромоздившись на трон и сгибая ноги в коленях, словно техасский ковбой. Но стрелял он из арбалета. «Где он его раздобыл?» – нашлись-таки силы на немой вопрос, а стрела уж вонзилась в грудь, ровно в то место, где стояло клеймо. Он упал в изгаженный попугаями бассейн и, будучи мертвым, увеличивал вес бездыханного тела до тех пор, пока бывшие единомышленники не расстреляли все свои пули. Так велел им их вождь.
– Предательство должно быть наказано! – свирепо рычал Магистр, заглядывая в глаза своей расстрельной команды. – Кто не верит в победу – тот тоже предатель. Есть такие?
Молчание в ответ.
– Вот и хорошо, – отвернулся он с явным удовольствием. – Меня рано списывать со счетов. Просто мой час не настал. Но это дело времени. Понадобится еще немного… И снова хриплое хихиканье. Нарастающим гулом оно переросло в безудержный хохот.
Глава 36
2012… «больше» 12…
Нонсенсы случаются в политике. Ведь в ней функционируют люди-оксюмороны. Они алогичны, их действия противоречивы, привязаны к текущему моменту, а зачастую – вовсе бессмысленны. Их намного больше, чем присяжных заседателей, намного больше 12. Хотя может ли что-либо быть больше двенадцати, если это «12» Никиты Михалкова?! Ведь его оппоненты утверждают, что потри он луковицу, так она замироточит. А он уверяет, что за совестью кинематографа кто-то стоит…
