Игорь Солнцев - Смерть ей к лицу
Бух!!! — грохнуло, отдавшись эхом в груди. И я почувствовала, как на меня сверху упали комья земли. И вмиг ещё больше вжалась в прогретую за день траву, ожидая худшего.
Но на меня ничего не свалилось. Только в ушах ещё некоторое время стоял глухой одинокий звук.
Когда я наконец решилась приподняться с земли и оглядеться, картина предо мной предстала, как в кошмарном сне.
Гера лежал на земле, широко раскинув руки, а во лбу у него торчал искореженный кусок металла — кровь заливала лицо и стекала по щекам на траву.
Возле холмика шевельнулась Марина. Прильнув к нему, она искала в нем спасение и, кажется, получила его. Самодельный крестик на могилке свалился и лежал на спине Лазутиной, а та пыталась слабыми движениями сбросить его прочь.
Задвигался и подполковник. Я облегченно вздохнула. Жив — почему-то это мне было сейчас важней всего. Словно Кондратьев должен был ещё многое мне объяснить. Хотя чего уж дальше объяснять-то…
Я обернулась, затем поднялась на ноги и болезненно поморщилась.
Метрах в пятнадцати зияла неглубокая воронка. Чуть дальше от неё на спине лежало искореженное окровавленное тело. Тело незнакомого мне человека. Поодаль автомат.
А у самой воронки находилось то, что осталось от Витька, — маленького, пухленького компьютерщика. Вместо головы какой-то кровавый кулек, изуродованные ноги и туловище. С противоположной стороны воронки валялась оторванная кисть, сжимавшая ручку от кейса.
Подполковник поднялся, отряхнулся, замотал головой и похлопал себя по ушам, будто пытаясь прогнать глухоту — последствие взрыва. А затем, как и я, оглядел пространство вокруг себя. На его лице появилось скорбное выражение, а потом злость, которая прорвалась репликой:
— Твою мать!
А потом:
— Пройти через столько дерьма — и ничего.
Мне показалось, что он зарычал при этом, как зверь, у которого только что перед самым носом отняли шмат мяса.
Кондратьев прошелся по поляне, дошел до воронки, носком ботинка поковырялся в развороченной взрывом земле и досадливо сплюнул в сторону. Вряд ли он, конечно, надеялся увидеть целым кейс. Нужно было быть просто наивным мальчиком, чтобы в такое поверить. Скорее он просто хотел убедиться, что все, к чему он стремился, в одночасье было похоронено.
Его взгляд остановился на искореженном теле Витька — он тяжело вздохнул. То ли скорбя по мертвому человеку, то ли смиряясь со своей неудачей.
К незнакомцу он не подошёл. А вернулся назад, остановился возле меня:
— Всё в порядке?
Слова не шли у меня из глотки, и я лишь слабо кивнула. В порядке. Если можно так сказать.
— Я оплошал, — как-то грустно протянул он. — Мне бы сразу об этом подумать. Всё было так явно, а я оказался тугодумом…
Он чертыхнулся и двинулся к Гере.
Он не присел, не наклонился. С высоты своего роста он смотрел на неподвижное тело проводника. Его губы слегка дрогнули, и с уст слетели, словно прощальные, слова:
— Ну вот ты и улизнул. От всех. Сразу.
Он в который раз тяжело вздохнул и посмотрел ввысь, на небеса, будто собирался увидеть там душу погибшего человека и, может быть, даже не одну — погибших на поляне было гораздо больше.
— Что же тут такого явного? — Я наконец смогла заговорить, чувствуя, как неестественно хрипло звучит мой голос.
Он обернулся.
— Явного? Когда ты сказала, что Лазутин благополучно смотался, следовало понять, что ушёл он как пить дать не с пустыми руками. Наверняка прихватил то, что оставил после себя Смыслов. Твой банкиришка действительно хитрая бестия. Ловкач первостатейный.
— Ловкач, — мрачно подтвердила я.
— Ты ему открыла глаза на Марину. Он покумекал, отметил частые приезды бывшей женушки в банк и просёк: кто-то очень скоро попытается проникнуть в сейф в его кабинете. А раз так… Раз так, то его «убийство» прекрасно, ну просто замечательно впишется в ход событий. Потому что тень подозрения на возможного убийцу ляжет, вне всякого сомнения, на тех, кто пытался заполучить наследство Смыслова. Увяжут обязательно эти два события. И тогда волчья стая перегрызется между собой. К его радости. Нужно только убрать всех свидетелей, которые могли бы раскрыть глаза на его «исчезновение». Значит — убрать тебя.
— Сука, — выразила я свое мнение.
— Угу, — согласился он. И добавил: — Вот это получилась картинка. Первый сорт. Н-да. Мы проникли в банк, в котором… В котором уже ничего не было. Молодец банкиришка. Он, можно сказать, провёл всех.
— Я осталась жива. — Неожиданно я почувствовала прилив сил. — И мы можем найти этого Лазутина.
— Как?
— Может, его бывшая женушка подскажет, — уцепилась я за свою старую версию, которой руководствовалась, когда еще ехала в аэропорт. И тут же посмотрела на женщину, которая, отряхнувшись, вновь уселась у холмика, словно ничего не произошло, а она собралась провести остаток своих дней у могилы сестренки. Она ненавидела свою мать. И любила в своей жизни только двух человек — отца и Раису. Которых лишилась. Сначала одного. А затем и другой.
— Эй, Марина! — позвала я её, будто пытаясь разбудить. — У тебя как — всё в норме?
Она даже не повернула в мою сторону головы. Как будто и не услышала моих позывных. Но по тому, как ровно она сидела, не корчась и не морщась, я поняла, что там норма.
— Может, ты нам подскажешь, где найти твоего бывшего муженька, а?
Мой новый вопрос снова утонул в полнейшем равнодушии к моей персоне.
Н-да. По всей видимости, не услышать мне того, что я хотела.
Кондратьев что-то буркнул себе под нос и махнул рукой, как бы говоря — без толку это. И нечего напрягаться.
Дальше он повёл себя как санитар леса — могильщик, иначе говоря. Он решил схоронить всё, что осталось от незнакомца и Витька. И Геру, разумеется. Схоронить в воронке, готовой уже могиле. Взрыв сделал своё дело. Умертвил троих людей и подготовил для них могилу.
Кондратьев сбросил в яму тело незнакомца, затем Витька, ногой в общую могилу сковырнул оторванную кисть с ручкой от кейса и в последнюю очередь уложил в воронку Геру. После чего руками загреб воронку вывороченной землей. Крестик он не делал. Лишь привалил холмик ветками деревьев, вытер руки о комбинезон и с секунду простоял, вытянувшись, как бы отдавая салют погибшим.
А затем Кондратьев произнес странную для меня фразу, в смысл которой я так и не въехала:
— В живых должен остаться один. Предсказатель…
Он собрал оружие. Свой автомат, автомат незнакомца, набросил их на плечо, подобрал пистолет и после этого жестко отрубил:
— Нужно уходить.
Я была согласна с ним. Здесь слишком много мертвых. И мне даже показалось, что я ощущаю запах неживой плоти.
— Как он обнаружил нас? — спросила я, намекая на того, кто ворвался на поляну.
— Он был с Раисой. Думаю, он поджидал нас. Там, где мы должны были выбраться из канализационных коммуникаций на поверхность. Гера, по всей видимости, указал место выхода — где нас следовало подобрать. Он ждал, увидел нас. Только повели мы себя не так, как полагается… Потому что Раиса в тот момент не имела возможности командовать нами. Мы забрались в первую машину, стоявшую в подворотне, и попытались смотаться.
— Думаешь, он сел вам на хвост?
— Не иначе.
Он замолчал, потом резко обернулся к Марине:
— Тебе лучше пойти с нами. Сестричку ты не вернёшь… Каюсь, тащил я ее раненой на себе из чисто меркантильных соображений, впрочем, какие иные оставались, если она хотела меня пристрелить. Я думал от неё хоть что-то услышать. Но не пришлось. Теперь остается двигаться дальше… И тебе тоже. Ты смогла проститься с ней. Так что будь за это благодарна.
Марина подняла голову и посмотрела на говорившего. Благодарности на ее лице я не заметила. Ни грамма. И последовавшие далее слова подтвердили это.
— Не дождёшься, — не сказала — выплюнула она. — А сестру я перезахороню.
— Я бы не советовал.
— Пошёл ты со своими советами. И валите отсюда! У нас разные пути.
И она вновь склонила голову к могиле.
Кондратьев насупился, подождал с минуту, надеясь, что Марина одумается, потом понял, что ждет зря, — равнодушно пожал плечами, дескать, я сделал все, что мог. Подхватил меня под руку, подтолкнул вперёд, мол, иди, и сам последовал за мной.
— Постойте!
Мы уже выходили с поляны, когда услышали голос Марины. И оба вместе оглянулись.
Она по-прежнему сидела у могилы. И смотрела на нас.
На миг мне показалось, что она опомнилась. И сейчас встанет и последует за нами.
Я угадала лишь от части. Она не поднялась. И не последовала за нами. Она сказала:
— Мой муж любил яхты. Когда-то, несколько лет назад, когда мы ещё не были разведены, провели несколько дней в Туапсе — проездом. Там он увидел одну такую посудину, которая ему обалденно понравилась. В общем, и тот городишко ему приглянулся. Он тогда сказал, что остаток дней провёл бы именно там. Купил бы яхту, домик. Но домик — это так… Жил бы только на яхте. «Бригантина» она называлась.
