Михаил Нестеров - Имя твое – номер
И снова в холле раздался смех. Это Вихляев достал в прыжке Феликса и рубанул его ножом – сначала по спине, потом по задней части шеи. Даже не удостоив его взглядом, Андрей кинулся вверх по лестнице.
Он не чувствовал, он точно знал: эта охота не займет и пары минут. Заткнув нож за пояс, он вооружился пистолетом. Держа его двумя руками, он перешел на бесшумную ходьбу. Он чутко вслушивался в тишину. Вот ее нарушил какой-то звук, просочившийся из соседней комнаты. Вихляй добавил шума, высадив дверь ногой. Вошел, опускаясь на колено, и повел стволом пистолета так, будто принюхивался к атмосфере этой комнаты. Пары мгновений ему хватило на то, чтобы понять: звук, похожий на металлический щелчок, донесся из распахнутого окна. Может, ветром закрыло калитку, которую Андрей оставил открытой.
Следующая комната. Еще одна. Вихляев работал молча. Спокойно. Рассудительно. Даже представил на своем месте Романова. Вот уж кто обязан Гриневичу. За что? За то, что не получил пулю в затылок, как Юниор, или в сердце, как его старший брат. Вот что было бы с ним, если бы он остался четвертым в группе. Он ушел вовремя. Может, почувствовал, что стало затягивать?
Еще одна, четвертая по счету комната. Большая – с гостиной, спальней, туалетом. В гостиной никого. В спальне…
Гриневич сидел на краю кровати с мобильным телефоном и нажимал на клавиши. Вихляев не потерял ни одного мгновения. Он всегда моментально реагировал на угрозы. Пистолет с глушителем смотрел в грудь главе «Артики», когда Вихляй нажал на спусковой крючок.
Румын вошел в холл и в первую очередь увидел Феликса в луже крови. Взгляд наверх. Никого. Но в тени яруса, нависшего над холлом, мог притаиться стрелок.
Он получил очередное доказательство: его противник здесь и продолжает проливать кровь.
Костя метнулся к Феликсу и выстрелил в середину бельэтажа. Не зная, отвоевал он какое-то время или нет, но ощущение, что на него нацелен лазерный прицел, исчезло. Костя оттащил истекающего кровью старика под лестницу и, отложив пистолет в сторону, сорвал с себя рубашку. Разорвав ее, сделал жгут и наложил его на шею Феликса, не очень туго, чтобы только унять кровь.
Марибель не могла объяснить свои поступки. Она действовала бессознательно. Сняла свою куртку и привязала ее рукав к рукаву джинсовой куртки Кости. Затем связала два других рукава. Примерилась к этой смычке взглядом и… полезла по ней вверх, найдя оригинальное решение. Она использовала карман своей куртки как стремя. Через несколько минут ее ноги были в карманах висящей на воротах куртки, а пальцы крепко сжимали железные прутья. Когда она оказалась наверху и села между двумя пиками, то поняла, что попала в капкан. Она не могла спрыгнуть, как не могла спуститься по оригинальной лестнице. Ее подстегнул очередной выстрел. Она не могла понять, каким образом привстала и, закрыв глаза, прыгнула с двухметровой высоты… Приземлившись, она несколько мгновений приходила в себя. Ноги, руки, ребра не сломаны.
– Боже, – простонала она, «идущая по стопам сообщника», – это и есть счастье? Так вот ты какое…
Старик узнал Романова и сделал попытку улыбнуться. Ему повезло в том плане, что Вихляев лишь стреножил его, нанеся два рассекающих удара вдогонку. Он мог убить его одним ударом руки. Для глубоких, но не смертельных ран Феликс чувствовал себя сносно.
– Буэнас ночес… сеньор.
– Хола,[7] Феликс. Постарайтесь не двигаться.
Обозначив свое присутствие одним выстрелом, Румын повторил его, снова стреляя в затененную часть яруса. Ступая по краю лестницы, он был готов к целой серии выстрелов.
Раненный в грудь Гриневич упал спиной на кровать и лежал не двигаясь. Вихляй нащупал выключатель и включил свет. Бросив на бывшего хозяина равнодушный взгляд, опустошил обойму. И удивился живучести Гриневича: тот дергался при каждом выстреле. Сердце в кровавые лохмотья, а он все дергается, сморщился Андрей. Он сунул руку в карман за очередной обоймой, но ее остановил на полпути голос Романова:
– Замри, Вихляй.
Андрей рассмеялся в нос.
– Ты опоздал, брат. События сбросили тебя со своей линии.
– Кто тебе сказал? – ровным голосом отозвался Костя. – Все события – часть плана. Разве ты об этом не знал?
Вихляев ничего не понимал. Он не верил своим ушам, но верил… голосу Романова. В нем он не заметил ни капли сожаления. Что, неужели он профи до таких потаенных костей, что плюет на проваленные задания и ему девизом служит изречение: «В этой жизни всегда есть место пофигу»?
– Я убил твоего шефа, Костя. Кому ты будешь докладывать об убийстве Курбатова?
– Своему шефу. Адмиралу. Начальнику флотской разведки. Как тебе сказать, Андрей?.. Завтра или послезавтра в штаб-квартиру ГРУ уйдет рапортичка примерно следующего содержания: «Благодаря усилиям специального подразделения разведки флота были раскрыты несколько преступлений, в частности убийство генерал-полковника Леонида Василевского. А также обезврежена преступная группа, совершившая ряд тяжких преступлений в России и за ее рубежами. В интересах военной разведки России, а также безопасности ряда высокопоставленных чиновников и рядовых граждан вышеперечисленные дела, объединенные в одно производство, направляются в следственный отдел Главного разведывательного управления Генштаба». Этих материалов хватит для того, чтобы это дело наряду с похожими делами осталось в ранге «глухаря».
В помещении установилось тяжелое молчание. Его попытался нарушить Вихляев, но Румын прервал его на полуслове.
– Я мог опередить тебя, но не стал этого делать. Каждый из нас сделал свою работу. И если ты спросишь, как мы – ты и я – будем решать наши дела, я скажу честно: «Не знаю». Двигай к стене, Вихляй. Пистолет брось, в нем все равно нет патронов.
Андрей повиновался. Когда он дошел до стены и его руки коснулись ее шероховатой поверхности, глаза Вихляя сверкнули торжеством. Румын, опытный разведчик, классный спецназовец, загнал его в любимую стойку. И если он окажется в полутора шагах позади, шансов спастись у него ноль.
Романов дождался, когда Вихляев выполнит его команду, и отдал очередное распоряжение:
– Нож на пол. Бросай его ближе ко мне.
Костя держал противника на прицеле. Ствол пистолета смотрел точно в середину спины, и, в какую бы сторону ни дернулся Вихляев, Романов доставал его автоматически.
– Ноги на ширину плеч.
«Он хочет обыскать меня».
Романов незаметно для противника убрал пистолет за пояс и поднял с пола нож…
Один шаг, другой. Оба считали шаги.
Вихляев уже слышал дыхание Румына в двух, всего в двух шагах. Его ноздри затрепетали.
Майами. Вилла адмирала Клинча. «Тюлень» по имени Кевин. Вихляй, не отрывая ног от земли, отклонил тело далеко назад и при желании мог заглянуть жертве в глаза. И на следующем шаге он достал его в коротком прыжке. Как всегда, спиной назад.
Все. Вот теперь все. Чем бы ни был вооружен Романов, он не успеет воспользоваться оружием.
Вихляй оттолкнулся от стены так сильно, что едва не «промазал». Но все же обвил шею Румына рукой в обратном хвате. В следующий миг он резко поджал ноги. Дальше продолжил прием: выбросил ноги вперед и приземлился на зад. Рычаг на шее противника, нужен был лишь удар. Но Румын не уступал противнику в скорости. Он спровоцировал его на этот прием и буквально лег под Вихляева, так, будто хотел смягчить его падение. Андрей от неожиданности выпустил рычаг, а Костя, перевернувшись на спину, всадил ему в подреберье нож…
Марибель добралась до середины лестницы, как вдруг услышала голос:
– Я все сделал. Не дергайте меня хотя бы неделю. Я сам выйду на связь. Отбой.
Костя ничуть не удивился, увидев любовницу здесь. И все же спросил:
– Что ты здесь делаешь?
– Счастье ищу, – ответила Марибель. – А что делал там ты? – она указала глазами ему за спину.
– Очищал этот дом.
Обняв Марибель за плечи, Костя помог ей спуститься в холл. Снял трубку телефона и спросил у любовницы номер телефона «Скорой».
– 520-72-01, – подсказала она.
Он набрал номер и, покручивая витой шнур, сообщил:
– Пожалуйста, приезжайте на виллу генерала Фали. Ножевое ранение. Большая потеря крови. Мужчина. Шестьдесят лет.
Феликс был еще в сознании. Романов склонился над ним и улыбнулся:
– Все будет хорошо, Феликс, все будет хорошо. Я буду часто вспоминать тебя, а вот тебе придется забыть обо мне. Но ни ты, ни я в будущем не пожалеем, что этот день остался позади.
Старик кивнул: «Договорились».
Вихляй умирал тяжело, медленно. Он часто и глубоко сглатывал, смотрел прямо перед собой, на арабеску, на люстру в середине ее. Наступал конец его вечного сна. Он приготовился к тому, чтобы сломать стену и отпустить на волю людей-дебилов, людей-идиотов, людей-имбецилов. Целую армию мутантов. Был бы у него выбор, он попросил бы единственной встречи с женщиной, которая так и осталась в его памяти с перерезанным горлом и открытыми глазами. Он обманывал себя: ему до слез было жалко эту красивую женщину. По мертвой он сходил по ней с ума, как по живой. И часто называл это «безупречной инквизицией времени, очарованием вечности. И сам таял, как воск в пламени суеты бесконечной».[8] Он умирал, но не верил в это. Прежде чем кануть в бесконечность, он сумел внушить себе, что верит в светлую ложь…
