Владимир Гурвич - Федеральный наемник
Я ждал продолжения пыток, но к моему удивлению шли часы, а о нас словно забыли. Стало темнеть, в яме это происходило особенно быстро. Затем произошло маленькое чудо; на веревке нам подали нечто отдаленно напоминающее человеческую пищу. Это была баланда неизвестно из чего сваренная, но, изголодавшись, отец Борис и особенно Павел буквально набросились на нее. Даже я сделал несколько глотков. Правда каждый из них сопровождался болью.
Впрочем, думать о том, что происходит, я не мог, у меня стала подниматься температура. Я словно листок на ветру дрожал от озноба. Поток мыслей с огромной скоростью проносился по голове, но я не мог зафиксировать ни одну из них, так как крайне смутно понимал, что происходит. Сознание было застлано черным туманом, который с каждой секундой становился все плотней.
Внезапно в этом черном тумане появилось пятнышко света. Я с трудом открыл глаза. У меня возникло ощущение, что меня куда-то поднимают. Я никак не мог определить, происходит это перемещение со мной в действительности или это очередная галлюцинация, кадры которых нескончаемой лентой возникали на экране моего мозга.
Мне показалось, что я нахожусь уже не в зловонной яме, а на поверхности и что меня на что-то кладут и куда-то несут. Внезапно из тьмы выглянуло чье-то лицо. Я сделал усилие, дабы разобрать, кому оно принадлежит. И не поверил своим глазам: на меня смотрел Умар Султанов.
Сомнений в том, что это новая галлюцинация больше не существовало. Только в бреду я мог увидеть его здесь, в лагере злейшего врага.
Какая-то тяжесть придавила меня, вспыхнувшая искра надежды на избавление, погасла.
— «Командир», ты меня слышишь? — словно преодолев вечность, донесся до меня едва различимый шелест звуков.
Я собрал силы и сделал движение головой.
— Все будет нормально, — снова добрались до меня слова. — Мы уходим отсюда.
— Кто ты? — то ли спросил, то ли только подумал, что спросил, я.
— Я — Умар Султанов, — последовал ответ.
Теперь я мучительно размышлял: продолжается ли мой бред или меня на самом деле несут на носилках, а рядом идет Умар Султанов. Нет, этого не может быть, он никак не может тут появиться в лагере у Газаева, скорей тут появится Сатана, чем он.
На мое счастье долго предаваться мучительным сомнениям мне не позволили, кто-то дернул мои носилки, резкая боль пронзила мою грудь и живот, и я в очередной раз погрузился в темноту.
Глава семнадцатая
Свет падал мне на лицо, струился в глаза, заставляя меня вернуться к действительности. Я открыл их и осмотрелся. Я лежал в маленькой комнатке, почти без мебели. Рядом никого не было.
Тело не болело, я его просто не ощущал. По-видимому, так должны чувствовать себя люди в раю. Я снова стал мучительно размышлять на актуальную для меня тему: живой я или мертвый? Никогда раньше не предполагал, что решение этого вопроса окажется для меня столь сложным делом.
Я попытался сделать несколько движений. Это удалось, хотя боль тут же метеором пронеслась по телу. Но ее можно было терпеть, с нею можно было жить.
Дверь отворилась, и в комнату вошел Умар Султанов в сопровождении отца Бориса.
— Здравствуй, «Командир», — сказал Умар. — Как себя чувствуешь?
— Бывает хуже, — тихо ответил я; на громкую речь сил не хватало. Но я убедился в очень важной для себя вещи; я могу нормально говорить. А это уже немало. — Почему я тут?
— Объясните ему, отец Борис, — попросил Умар.
Священник сделал шаг вперед.
— Умар выкупил нас.
Я посмотрел на отца Бориса, в моих глазах была просьба рассказать все подробно.
— Умар узнал о том, что мы в плену и решил нас спасти. Нам с вами, Константин, невероятно, сказочно повезло, в этот день ему удалось пленить трех человек из отряда Газаева. Причем, один из них был младшим братом этого негодяя. И Умар предложил обменять троих боевиков из отряда Газаева на нас троих. Газаев сначала не хотел, но, как видите, обмен все же состоялся.
Я лежал и пытался сосредоточиться. Общая ситуация теперь мне была более или менее ясна. Но что-то сильно беспокоило меня, подобно занозе в пальце. Но минута шла за минутой, а я никак не мог поймать это беспокойство, которое ускользало от меня подобно бабочке от сочка ловца. Мозг плохо подчинялся мне, он напоминал непослушного своевольного ребенка, с которым никто не может совладать.
Так и не сумев сосредоточиться на беспокоящей меня мысли, я решил спросить о другом:
— Что со мной?
К моему ложу приблизился Умар. Он склонился надо мной.
— Тебя обследовал врач, он надеется, что внутренних кровоизлияний нет. Но все тело — один сплошной ушиб. Множество ран, тебя избивали плеткой с гвоздями, которые оставили на тебе множество следов. Тебе придеться полежать.
— Долго?
— Как пойдет выздоровление. Врач смазал мазью все твои болячки. Это очень хорошая мазь. Мы покупаем ее за доллары. В вашей армии такой нет.
Внезапно ускользающая, словно тень мысль, обрела ясность.
— Ванда, почему ее нет тут? Что с ней?
В комнате наступила тишина.
— Константин, ее нет с нами, — ответил отец Борис.
— Почему?
— Я объясню, — проговорил Умар. — Мы захватили троих из отряда Арсена. Когда мы стали вести с ним переговоры, тот поставил категорическое условие: обмен только по головам. Три их головы на три ваши. Я выбрал мужчин.
— Но почему?
— У нее есть шансы остаться в живых, а у вас не было ни одного. Арсен обещал не трогать ее.
— И ты веришь обещаниям этого чудовища?!
От возмущения я хотел даже вскочить с кровати, но внезапно проснувшаяся боль снова уложила меня на нее.
— Что ты натворил! Лучше бы ты оставил меня в лапах этого мерзавца! — крикнул я, собрав едва ли не все имеющиеся у меня в запасе силы.
Я увидел, как изменилось лицо Умара, из доброжелательного оно превратилось в хмурое и враждебное.
— Я поступил так, как считал нужным. Я тут решаю, что делать. — На несколько секунд он замолчал, затем сказал чуть мягче: — Я понимаю тебя, но выбора у меня не было.
Я застонал. Я представил Ванду, хрупкую, слабую в окружении самых жестоких в этих горах бандитов, для которых переломить чью-то жизнь все равно что переломить веточку на дереве. Если они даже ее не убьют, то сотворят с ней такое, что похуже смерти.
Я посмотрел на Умара, который молча стоял возле моей постели.
— Ты не должен был так поступать, — тихо сказал я.
Я почувствовал, что Умар не совсем меня понимает и одобряет мое поведение; по понятиям его народа мужчина настолько выше женщины, что у него даже не возникло сомнения, кого спасать. В каком-то смысле мои обвинения в его адрес безосновательны, он действовал так, как подсказал ему его разум, как диктовали многовековые традиции. Вот он и подчинился им.
И все же я не мог простить Умару его поступок. Он должен был сделать все от него зависающее, чтобы вызволить Ванду. А он не сделал ни- чего. И судя по его интонации и не собирается ничего делать.
Я демонстративно отвернулся от всех присутствующих. Никто не стал меня больше ни в чем убеждать. Через минуту я услышал удаляющиеся шаги.
Потянулись унылые дни моей болезни. Умар сказал правду, у него в отряде действительно был врач, средних лет мужчина. Я кое-что разбирался в ранах и мог констатировать, что это был весьма знающий специалист. К тому же в своем лечении он пользовался мазями и лекарствами, как купленными у лучших фармацевтических фирм мира, так и приготовленными местными знахарями. Совместное лечение двух медицинских школ весьма благотворно воздействовали на мой организм, на котором постепенно затягивались раны и который медленно, но верно набирался сил.
Чаще всего ко мне заходил отец Борис и заводил своими привычные душеспасительные беседы. У меня сложилось мнение, что в последнее время ни на какие иные темы он уже не способен разговаривать. Я в основном молча слушал, но не потому, что соглашался, а потому, что совершенно не испытывал желания спорить.
Реже заглядывал Павел; после истории с его согласием принять ислам, он явно испытывал что-то вроде близкое к угрызениям совести. Отец же Борис то ли в воспитательных целях, то ли считая его вероотступником, общался с ним немного и крайне сдержанно. Это действовало на Павла, я видел, что парень не находит себе место.
Павел надеялся, что я как-то ему помогу, дам нечто вроде индульгенции. Но если быть честным, мне было не до него, мои мысли целиком занимала Ванда. Боль и страх за нее не оставляли меня ни на минуту.
История с Вандой мешало моему общению с Умаром. Я видел, что он хочет со мной поговорить. Но я шел на контакт неохотно, как бы тем самым давая понять, что осуждаю его поступок по отношению к женщине. Но он был упрям и в добавок не сомневался в своей правоте, а потому мало обращал внимание на мое поведение. Он так и не мог понять, почему я не столь сильно благодарен ему за свое вызволение и выражаю недовольство его поступком.
